— На мостике! Впереди слышен гудок! — донесся предостерегающий крик матроса с бака. В тот же миг машинный телеграф был переведен судорожно сжимавшей его рукой вахтенного помощника на «стоп». Одновременно наша сирена предостерегающим воем хлестнула воздух. Несколько мгновений тишина нарушалась только глухими стуками работающих моторов, и вдруг совсем близко, чуть влево от нас, над морем прокатился басистый рокот пароходного гудка. «Торос» немедленно ответил.

— Малый вперед! Право руль!

Слева во мраке что-то проносилось мимо «Тороса», казавшееся страшным, страшным именно потому, что оно было абсолютно невидимым. На короткий миг отчетливо были слышны частые удары лопастей пароходного винта об воду, потом вновь стук нашего мотора заглушил все прочие звуки.

— А ведь наверняка иностранный «купец» — слышали, как винтом хлопает по воде, пустой идет за лесом в Архангельск. Ну да разошлись, и ладно, ибо все хорошо, что хорошо кончается, сказал какой-то весьма неглупый человек. На руле! На старый курс!

«Торос» снова осторожно начал двигаться вперед.

— Эх, чорт, хоть бы один маячок открылся, определиться бы давно пора — ведь пока шли Горлом, да еще на малом ходу, мало ли куда нас снести могло. Боюсь я за наше счисление, — сокрушался в штурманской рубке Сергей Федорович.

В самом деле, положение наше было не из завидных. В тумане корабль, не имеющий, как наш «Торос», радиопеленгатора, может вести счисление своего пути только по показаниям двух приборов: компаса, дающего направление курса, и лага, показывающего скорость перемещения корабля относительно воды. Если даже оба эти прибора работают совершенно исправно и поправки к их показаниям хорошо известны штурманам, то и в этом случае действительное местоположение корабля может значительно разниться от его счислимого места на карте. Морские течения и ветер перемещают судно так, что действие первых не может зафиксировать лаг, так как он сам переносится вместе с кораблем и окружающей их водой, а изменение движения судна из-за ветра не отмечается компасом, так как положение диаметральной плоскости судна остается неизменным и лишь само оно приобретает побочное боковое движение. Предполагать, что мы имели снос из-за ветра, не было основания, так как все время стояла почти штилевая погода, но течения могли подвести нас очень основательно. Горло Белого моря является единственным проходом, в который устремляется океанская приливная волна, идущая в Белое море. Естественно, что в этом проливе создаются периодически меняющиеся на 180° приливно-отливные течения, достигающие весьма значительной скорости. Эти течения могли значительно изменить скорость хода корабля, на что лаг, конечно, никак не реагировал.

Вот эти невеселые соображения и заставили нашего старшего штурмана Сергея Федоровича призадуматься над картой, прикидывая различные варианты местонахождения «Тороса» и могущие произойти от этого последствия при движении его по настоящему курсу.

31 августа туман сжалился, наконец, над нашими штурманами. Когда «Торос» по счислению проходил маяк на северном берегу острова Колгуева, горизонт с южной стороны заметно посветлел, и сквозь редеющий туман стал обрисовываться отдаленный берег. Мотор заработал полным числом оборотов, пенистый бурун весело зашумел перед форштевнем корабля, увеличившего свой ход к Новой Земле. Из кают на палубу высыпали почти все их обитатели. Только двое суток мы не видели земли, но как-то уже соскучились по ней и с жадностью старались рассмотреть еще не совсем ясные контуры незнакомого берега. Безрадостным представился нам остров Колгуев. Похоже было, что в море кто-то бросил огромную каменную плиту; края ее постепенно источили морские волны и летние ручьи, ветры несколько сгладили острые ребра прибрежных скал, и высится эта ровная пустыня над вечно хмурым морем, как мрачная гробовая доска. На северном выступе острова, подчеркивая его безлюдность, одиноко стояло здание маяка с башней. Какими должны быть выдержанными те люди, кому поручено обслуживание этого маяка! Бескрайняя голая тундра с юга и мрачное, большей частью покрытое туманом море с севера — вот все, что видят эти люди изо дня в день в течение круглого года. Метеорологические наблюдения показали, что ясных дней на Колгуеве бывает в год не более одиннадцати. Свист и вой ветра и грохот атакующих берег свинцовых волн Баренцова моря — единственные звуки, которыми природа наделила этот уголок вселенной, если не считать гомона периодически посещающих остров перелетных птиц.

Несмотря на то, что открывшийся берег был для нас большим утешением, так как рассеял наши сомнения в отношении правильности курса «Тороса», подчеркнуто унылый вид Колгуевского маяка все же оставил какой-то неприятный осадок. Сама природа как будто бы была недовольна своим творением и скрыла от нас остров новым зарядом густого тумана, прежде чем «Торос» успел отойти от него на несколько миль.

Теперь мы уже не сбавляли хода, так как вероятность встречи с каким-либо судном была весьма незначительна. Рыболовные траулеры обычно держались много мористее, а прочие суда шли по тому же курсу, что и «Торос» т. е. в сторону Карского моря, а не наоборот. Звук нашей сирены попрежнему периодически разносился над легкой зыбью, но эти сигналы подавались «на всякий случай» да еще потому, что так было «по штату положено», как заявил боцман.

На острове Попова-Чукчина. Здесь были найдены остатки экспедиции геолога В. А. Русанова.

«Торос» методически отмеривал по 8 миль в час, идя по прямой линии на пролив Югорский Шар. Ночью мы должны были находиться на траверзе острова Матвеева, на котором тоже находился маяк с видимостью огня до 10 миль. Определиться в этом пункте было более чем необходимо, так как отсюда до входа в Югорский Шар оставалось только 30 миль. Ход «Тороса» был сбавлен до среднего. Несколько пар глаз напряженно всматривались в белесый туман, чтобы заметить проблеск маяка, но он так и не показался. Прошел час. Туман еще более сгустился. Стало совершенно очевидным, что открыть маяк нам не удастся. Решили итти к проливу, у входа в который имелось два огня. Раз мы благополучно смогли пройти в сильном тумане почти от самого Архангельска до Колгуева, то не было особых причин думать, что наши штурманы не смогут найти входа в пролив. Кроме того, сегодня был последний день августа и впереди еще предстояло пройти четыре полярных моря, из которых самым страшным в ледовом отношении было последнее — Чукотское. Недаром в нем претерпел столько мытарств «Сибиряков» в 1932 году и погиб прославленный «Челюскин». Чукотские льды создали о тебе дурную славу на всю Арктику. Нам надо было торопиться, ибо «промедление» могло оказаться для нас «смерти подобно».

Волнение постепенно совершенно улеглось. Прошло еще три часа. Мотор «Тороса» еле вращал винт. На вьюшке Томсона, расположенной на корме, посменно работали наши гидрологи, выкрикивавшие через каждые две-три минуты отсчеты глубин. «Торос» имел осадку 4 метра, итти еще было можно, так как глубины моря у входа в Югорский Шар достигают 13—15 метров.

Вдруг с кормы донеслись тревожные крики: «Стоп! Мелко!» — и в тот же момент я почувствовал, как меня качнуло вперед и вверх. «Торос» стал. Наступившая на миг тишина прорвалась бешеным стуком мотора, заработавшего полным ходом назад, но судно оставалось на месте, как вкопанное, «Торос» был слишком перегружен и поэтому в силу своей инерции, несмотря на самый малый ход, прочно сел на мель, и силы мотора явно нехватало на то, чтобы сдернуть его с места.

Начался обычный аврал по съемке с мели. В воду плюхнулась шлюпка, сделавшая промер вокруг судна. Результаты его были совсем неутешительны. С носа и с левого борта мы имели глубину в 3,5 метра, с правого борта — 3 метра, под кормой — немного больше 4 метров, корпуса на четыре сзади корабля глубина сразу увеличивалась до 14 метров, а впереди тянулась глубина в 3 метра. Вокруг стояла непроглядная темень, усугубляемая сплошным туманом.