— Признать существование бога, — говорил он в другой беседе, — это предрассудок, абсурд, признак умственной отсталости.

Казалось бы, все ясно. Но слухи упорно ползли: академик И. П. Павлов верит в бога и молится в церкви, не зря ведь он родом из семьи священника, да и сам в семинарии обучался. Кстати сказать, отец Ивана Петровича, к которому сын относился с большим уважением, дослужился до высокого духовного сана и стал главою Рязанской епархии. Дошло до того, что Алексей Максимович Горький, навестив великого физиолога, осторожно спросил:

— Простите, Иван Петрович, я не знаю точно ваших взглядов на религию…

— Ну, ну! Чего там?

— О ваших взглядах говорят самые противоречивые вещи…

— Что ж, все ясно и просто. Тут и мудрить-то нечего. Правда, с этим вопросом меня допекают. Обращаются граждане, обращаются священники, пишут из-за границы. Думаю, многие на меня надеются. Не огорчу ли я их? Но скажу все по совести. Конечно, веру, которую я имел в детстве, я потерял. Как это случилось? Трудно объяснить. Я увлекся естественными науками, так всю жизнь и проработал на этом поприще, имел дело с материей… Человеческий ум ищет причину всего происходящего и, когда доходит до последней причины, — это есть бог. В своем стремлении искать причину всего он доходит до бога.

— Я вас понимаю, Иван Петрович! Вы не верите, но уважаете веру чужих.

— Во-во! Это вы ловко. Уважение — вот где собака зарыта… А вера — это тоже есть нечто, подлежащее изучению. Ведь она тоже в конечном счете развивается из работы мозга…

Один из его учеников старшего поколения, Евгений Михайлович Крепе, как и все, был наслышан о религиозности И. П. Павлова. Он никак не мог понять, как уживается такое противоречие — "последовательное материалистическое понимание душевной жизни, психических явлений с мистической верой в бога, с религиозностью". Однажды после удачного опыта, когда Иван Петрович явно был в хорошем настроении, ученик решил покончить с сомнениями и, воспользовавшись благоприятной ситуацией, сказал, что хочет задать один вопрос "личного свойства".

Направлявшийся было к двери Иван Петрович живо обернулся и спросил, в чем дело. С максимализмом, свойственным молодости, тот напрямик выложил учителю свои сомнения. Иван Петрович усмехнулся:

— Слушайте, господин хороший, что касается моей религиозности, веры в бога, посещения церкви, то это все неправда, выдумки. Я семинарист и, как большинство семинаристов, уже со школьной скамьи стал безбожником, атеистом. Мне бога не нужно. Но человек не может жить без веры. Он должен во что-нибудь верить… Моя вера — это вера в то, что счастье человечеству дает прогресс науки. Я верю, что человеческий разум и его высшее воплощение — наука — избавят род людской от болезней, от голода, от вражды, уменьшат горе в жизни людей. Эта вера давала и дает мне силы и помогает вести свою работу. Почему многие думают, что я верующий человек, верующий в смысле религиозном? — продолжал Иван Петрович. — Потому, что я выступаю против гонения на церковь, на религию. Я считаю, что нельзя отнимать веру в бога, не заменив ее другой верой. Другую веру приносит людям просвещение, образование, вера в бога сама становится ненужной…

Что значит лишить человека веры — Иван Петрович знал по собственному горькому опыту. Еще со времен семинарии у него был друг Николай Петрович Богоявленский. Он тоже не стал священником, сделался врачом. Как-то он приехал в Петербург, пришел к И. П. Павлову.

— Ты, Иван Петрович, достиг вершин науки, ты постиг работу мозга, вместилища души. Скажи мне, есть ли что-нибудь "по ту сторону"? Что ждет нас после смерти? Тебе одному я поверю.

— Как ты, врач, естествоиспытатель, можешь говорить такие глупости! Умрем, и прах наш подвергнется разложению, распадется на элементы, из которых мы возник-ли. Какую тебе еще загробную жизнь надо?

Друг ничего не сказал, ушел, а на другой день покончил с собой: "Я отнял у него ту веру, что была у него, — мучился Иван Петрович. — А другой веры у него не было…"

Памяти друга И. П. Павлов посвятил свою книгу "Лекции о работе главных пищеварительных желез". Может, из-за этого трагического случая он с такой деликатностью и осторожностью относился впредь к чужой вере. Вот и жену свою не разубеждал, что бога нет, не запрещал ей ходить в церковь. Впрочем, в церковь он изредка захаживал и сам: "Во-первых, замечательное пение, во-вторых, это воспоминание детства".

Что касается Знаменской церкви, то старостой он там, конечно, не был и никакой особой привязанности к ней не испытывал, так как венчался в Ростове, где жили родители его невесты и куда молодые отправились на летние каникулы, чтобы сыграть свадьбу.

Значит, выдумки, что Иван Петрович там бывал особенно часто?

Каково же было удивление жены его младшего сына, когда уже после кончины Ивана Петровича она зашла сюда и неожиданно увидела человека, спускавшегося с большой церковной книгой с клироса: это был вылитый Иван Петрович. Сходство было поразительное, отличие заключалось лишь в том, что академик И. П. Павлов после перелома ноги заметно прихрамывал, а у его двойника была ровная походка. "Тогда я и поняла, откуда пошла эта легенда", — написала она в своих воспоминаниях.

Если собрать все легенды об И. П. Павлове, может получиться отдельная книжка. Но главное — не просто пересказать полуфантастические истории, будто бы случившиеся с великим ученым. Гораздо интереснее и важнее понять, почему наш соотечественник приобрел такую легендарную известность, в том числе и за рубежом своей страны.

За рубежом работы И. П. Павлова по изучению мозга стали известны намного позже, чем в России. Его знаменитый доклад на Мадридском международном съезде физиологов в 1902 году фактически прошел мимо его коллег: он слишком опережал тот уровень исследований, на котором они работали. Ни его имевшая большой успех лекция в Лондоне об изучении "так называемой душевной деятельности высших животных", ни даже сенсационное сообщение на следующем международном конгрессе, в Гронингене в 1913 году, об исследовании высшей нервной деятельности не приблизили ученых вплотную к пониманию павловских условных рефлексов.

И только в 1927–1928 годах, когда его труды были переведены на английский язык и изданы в Англии и Америке, ученый мир смог подробно ознакомиться с павловскими экспериментами и воздать им должное.

Но самого Ивана Петровича иностранные ученые запомнили после первого появления. Гостя из далекой России старались встретить с особым почтением, не забывая, впрочем, что он очень ценит чувство юмора.

В 1912 году И. П. Павлов приехал в Кембридж получать почетное звание доктора. Церемония вершилась по средневековым традициям. Торжественная процессия медленно прошла по университетскому двору. Впереди будущих докторов, одетых в алые тоги и черные бархатные береты с золотым шнурком, важно шествовал канцлер в златотканой мантии. Серебряный жезл нес специальный гарольд, его сопровождали пажи. По сигналу — удару жезлом — посвящаемого подводили к креслу канцлера, на латыни звучало цветистое хвалебное слово. "Ничего не разобрал, — вспоминал Иван Петрович, — хотя всю юность долбил латынь".

Когда же он после вручения диплома проходил через зал сената, с галереи для публики ему в руки опустили игрушечную собаку, утыканную резиновыми и стеклянными трубками, наподобие павловских животных. Этот шутливый символический дар преподнесли Ивану Петровичу студенты-физиологи, заранее подвесившие игрушку на длинной веревке, протянутой от галереи к галерее. И. П. Павлов был весьма доволен (шутка была в его духе) и хранил этот сувенир в своем кабинете в Ленинграде.

Популярность его росла раз от разу. Никто из наших ученых не пользовался таким авторитетом на Западе, как И. П. Павлов.