В общем кое-как папа отбился. Но тут выступил председатель правления и сказал, что у Бомаршова якобы замашка помещика, феодала и т. д. Но папа и тут не устрашился.

— В чем меня можно обвинить? — загрохотал он. — У меня пятнадцать человек обслуживающего персонала — да. Ну так что же? Они у меня все члены профсоюза, имеют свою низовую организацию, свой местком, свою ревизионную комиссию…

Собрание кончилось в три часа ночи. Вопрос о папе был перенесен до выяснения обстоятельств. Петросянкин, Дамоклов и Гурмилло посоветовали принять такую резолюцию: предложить папе перекрасить голубой забор нашей виллы в розовый цвет, уменьшить высоту забора на двадцать сантиметров (ремонт за счет литфонда) и уволить младшего садовника по сокращению штатов. Кроме того, предоставить папе годовой творческий отпуск с сохранением окладов.

10 июня, вечером

Сегодня еду по улице и вдруг встречаю… Веру Калинкину! Я ее даже сразу не узнал — так хороша! Еще интереснее, чем на фото! Глаза! Улыбка! Ножки! Я молниеносно с ней познакомился, прихватили Дамоклова и поехали в ресторан обедать.

Устроили самый фешенебельный кутеж. Я своих денег не жалел.

15 июня

Если я и любил когда-нибудь кого-нибудь — все это было пустяком. Я люблю только Веру. Единственно, что омрачает будущее — Леля. Как быть? Со дня на день она должна уехать, и я вздохну свободно. Только бы Вера не узнала всей этой истории… Тогда может произойти что угодно… Родственники Веры и так уже очень плохо ко мне относятся — отчего? А если вмешается и Леля, Вера даст мне отставку… А я этого не переживу.

Июнь (число неразборчиво)

Сегодня у меня опять были гости — наш институтский комсомольский комитет. Второе в этом году выездное заседание. И опять специально для разговора с папой!

В прошлый раз я от них избавился, но сегодня… Я приказал швейцару и сторожам не пускать их и продержал три часа на солнцепеке. Но какая выдержка! Они все-таки добились аудиенции у папы!

Папа очень удивился.

— Я же не член ВЛКСМ, — сказал он.

Но наши комитетчики — народ маловежливый, они сразу же вспомнили недавнюю папину статью, где папа писал о борьбе с равнодушием, об активном вмешательстве в жизнь и т. д.

— Я вам внимаю, — сказал папа, выслушав несколько цитат из самого себя.

И тут начался поклеп на меня. Что я бездельник, иждивенец, что я пою песенки типа «И тот, кто с папой по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет», привели мои рассуждения о бездетном налоге и коснулись различных фактов моей интимной жизни.

— А деньги я ему плачу за то, что он иногда помогает мне в работе: кое-какие библиографические справки, сбор материалов… Что же касается личной жизни, то все позади — он остепенился и женится.

Опять припомнили папе его собственную статью о воспитании детей в советской семье, и опять папа был прижат к стене.

Папа был очень сконфужен и рассержен, он пообещал комитету разобраться во всех проблемах.

Когда, наконец, комитет удалился — я отправил их пешком, сказав, что все машины в разгоне, — папа ворвался ко мне в кабинет и устроил большую говорильню.

Я подождал, пока он выкипит, и потом чистосердечно, даже со слезой в глазу, покаялся и обещал быть хорошим, лучшим, передовым. Деликатного намека, что я все-таки единственный продолжатель рода Бомаршовых, оказалось довольно. Папа сразу стал сентиментальным. Это ему обошлось в пятьсот рублей.

Кстати, решил окончательно: писать сценарий. Если папа их пишет за два дня, так неужели же я за неделю не сумею?!

А дневник не та форма. Надоело. Память у меня хорошая, и я отныне буду излагать свои мемуары сразу в магнитофон. Все будет записано на пленку. Мой голос и тот войдет в историю…

А писать стоит лишь для кино!..

Фельетон девятнадцатый. Собачье счастье

У щита объявлений «Кудеяровгорсправки» стояло несколько человек. Миши среди них не было. От нечего делать Мартын занялся исследованием спроса на рабсилу и жилплощадь. Одни объявления уже выцвели, другие были наклеены, видимо, только на днях. Большинство извещений принадлежало частным лицам и начиналось со слов: «Покупаю», «Продаю», «Сдаю», «Даю». Попадались и такие, которые не имели этого телеграфно-делового зачина. Они начинались в стиле эпическом: «Молодой одинокий инженер, очень занятый на работе, ищет…» и т. д. От некоторых объявлений пахло семейными драмами. Так, например, некая Ядвига Ивановна Моисеева и Геннадий Измайлович Рейтузов в пожухлом, с оборванными уголками объявлении доводили до сведения кудеяровцев, что они жаждут обменять две комнаты в разных районах на две вместе (звонить по телефону 29–45). А на другом листке, свежем и новеньком, владельцы телефона 29–45 предлагали две комнаты вместе на две в разных районах. Желающим рекомендовалось вызвать по вышеупомянутому телефону Ядвигу Ивановну или Геннадия Измайловича.

— Жилплощадь нужна? Это дорого пахнет! — раздался пылкий шопот возле уха Благуши.

Миша стоял рядом и пытался обаятельно улыбнуться. Пушистые его усы торчали агрессивно, как у кота, увидевшего мышь. И воинственно сверкали пестрые ангорские глаза.

— Спасибо за ласку, — ответил Мартын, — я постоянно прописан в другом городе.

— Так, может быть, вы собираетесь две в разных на две вместе? — продолжал улыбаться Миша.

— Рано еще, — сказал Мартын и почему-то покраснел.

— Ну, я пошутил, — произнес Миша. — Я знаю, что вы сейчас мечтаете только о кожреглане. Вы не забыли случайно — это пахнет сотней рублей сверх суммы?

— Если я запамятую о деньгах, то вы, надеюсь, мне на: помните? — стараясь быть учтивым, проговорил Мартын Благуша.

К Мише подскочил какой-то гражданин с лицом вулканического происхождения и громко зашептал:

— Наше вам! Как живем-можем?

— Как можем, так и живем, — словно заклятье, произнес Миша и ринулся к уху гражданина с такой скоростью, будто хотел его откусить. Знакомые, быстро перебирая губами, о чем-то зашептались.

Сначала Мартын ничего не слышал. Потом, по мере того как беседа подогревалась, до него стали долетать отдельные обрывки фраз. По ним Благуша установил, что тема разговора возвышенна и благородна, но носит трагический характер. Миша жаловался на то, что улучшение работы местного универмага бьет его по карману. Знакомый Миши с лицом вулканического происхождения, наоборот, был настроен боевито и оптимистически:

— Хорошо работают не все универмаги. И в этом наше счастье. Человек, который может достать вещь, еще не скоро выйдет из обихода… Попробуйте купить цигейковую шубку или нейлон-паутинку. Или гарнитур в стиле «Вампир».

— А что, кому-нибудь надо? — оживился Миша. — Я могу достать гарнитур… Это трудно, но возможно… Это будет пахнуть…

— Не надо, я сам достану что угодно для души. Главное, Миша, знать, где чего не хватает, в каком городе что дефицитно. Надо чутье иметь!

Миша зашевелил ушами и втянул воздух.

…Людям, творящим правое, нужное дело, не к чему таиться. Они говорят о нем полным голосом. Но есть среди нас еще личности, говорящие шопотом. Они толкутся возле магазинов, предлагая на ухо товар, которого в данный момент нет на прилавке. И, конечно же, просят приплаты за услугу… Они пролезают в учреждения — там их шопот похож на жужжание мухи. И, как мухи, эти шептуны разносят заразу сплетен, накипь слухов. Но личности, говорящие шопотом, имеют голоса. Попробуйте схватить их за ухо и извлечь из щели на свет. Ого, каким благим матом они завопят!.. И надо уметь распознать их подлинный голос, а подчас и голос, с которого они шепчут.

— Господи, ну и мерзота! — вздохнул Мартын, сдерживая желание подойти к шептунам и стукнуть их лбами. — Шопот, робкое дыханье, трели милицейского свистка, как сказал бы Можаев. Ну, что поделаешь — общественная нагрузка: надо выяснять тайны кожпальто…

Миша извиняющимся тоном прошептал:

— Простите, но пока Виктория Айсидоровна опаздывает, я тут выясню одно обстоятельство…