Однако, признавая, что международный капитал, в том числе американский, финансировал Германию и фашистов, эти исследователи пытаются представить дело так, будто возрождение потенциала Германии на рубеже 20–30-х годов было для международного капитала вынужденной, оборонительной мерой, продиктованной исключительно «угрозой революции» в Германии. А для США такая мера была необходимой еще и потому, что они хотели якобы, как утверждают некоторые американские историки, стабилизировать мировую экономику и восстановить военно-политическое «равновесие» в Европе.

Новейшая, образца 1985 года, концепция А. Дреггера, председателя парламентской фракции правящей в ФРГ партии ХДС/ХСС, вообще «закрывает» проблему преступности нацизма, виновности Гитлера и т. д. Согласно этой концепции второй мировой войны как таковой просто не было. Была-де «30-летняя война, начавшаяся в августе 1914 года и окончившаяся в мае 1945 года», в ходе которой Германия выполняла в интересах Европы свою «историческую миссию», препятствуя «извечному русско-советскому натиску на Запад». Эта война закончилась катастрофой, но не Германии, а Европы [30].

Логика подобной антиисторической концепции неизбежно превращает Гитлера и его клику из заклятых врагов Европы в ее защитников. Закрывая глаза на тот неоспоримый факт, что с немецкой земли трижды на протяжении 70 лет (с 1870 по 1939 год) исходила агрессия, она призвана убедить молодое поколение, что не было и нет никакого империализма, а есть вечная борьба с русско-советским «агрессором». (Для сведения господина Дреггера и ему подобных: одна из надписей, сделанная советскими бойцами на стене рейхстага в мае 1945 года, гласила: «Мы пришли сюда для того, чтобы Германия не приходила вновь к нам»).

При всей пестроте упомянутые версии — о «единоличной» ответственности за развязывание войны Гитлера, о Гитлере как «борце за справедливость» и объединение всех немцев «под общегерманской крышей», о «фатальном отходе» США от европейских дел, о «вынужденном» со стороны западных стран финансировании Германии и нацистов для защиты от «угрозы революций», наконец, об «исторической» миссии Германии — имеют общую для них главную цель. Она состоит в том, чтобы скрыть основные движущие силы, приведшие к крупнейшей войне XX века, — германские монополии, поставившие нацизм у власти и сделавшие Гитлера Гитлером, и международный империализм, сделавший вторую мировую войну возможной. В результате оправданными оказываются, с одной стороны, крупный капитал, политики и военные деятели «третьего рейха», а с другой — капиталистическая система в целом. При этом маскируется и заветная цель империалистов всех мастей, в руках которых Гитлер был орудием, — «ликвидация» социализма.

В. И. Ленин отмечал, что «нельзя понять данной войны, не поняв эпохи» [31]. Эпоха, предшествовавшая первой мировой войне, характеризовалась целым комплексом противоречий: между буржуазией и рабочим классом, между империалистическими государствами и их колониями, между группировками различных капиталистических стран и т. д. Война 1914–1918 годов не устранила ни одно из указанных противоречий. Система послевоенного переустройства, закрепленная в серии договоров, включая Версальский договор 1919 года, лишь отразила передел капиталистического мира.

Однако обстановка после первой мировой войны коренным образом отличалась от довоенной. Великий Октябрь подвел черту под эпохой всевластия капитала на земном шаре. Началась новая историческая эпоха — эпоха перехода человечества от капитализма к социализму. Капитализм вступил в стадию своего общего кризиса. К старым противоречиям добавилось новое, ставшее основным, — противоречие между капитализмом и социализмом.

Главной силой мировой реакции в условиях первых послевоенных лет были монополистические круги Англии, Франции и Соединенных Штатов Америки, куда в эти годы переместился экономический центр мирового капитализма. Не ослабляя борьбы между собой за доминирование в мире, эти круги вознамерились превратить «новую» Германию в контрреволюционную силу, направленную против «большевизма». Провал империалистической интервенции и блокады Советского государства, первые успехи социализма в мирном строительстве привели к тому, что идея возродить военное могущество германского империализма и направить его против СССР стала для международного капитала одной из доминирующих. Подобным образом он намеревался решить основное противоречие эпохи в свою пользу.

Коррективы, которые международный империализм внес в свою стратегию, привели к тому, что лишь в 1923–1929 годах Германия получила около 4 миллиардов долларов в виде иностранных займов, из них — 2,5 миллиарда от США. Эта поддержка позволила германским монополиям в течение 5–6 лет воссоздать тяжелую индустрию и мощную военную промышленность, тем более что для этого в Германии имелись такие объективные условия, как централизация капитала и концентрация производства. Несмотря на поражение, Германия сохраняла гигантские экономические возможности. Ведь именно она, отмечал еще в 1918 году В. И.Ленин, являла собой «последнее слово» современной крупнокапиталистической техники и планомерной организации, подчиненной юнкерско-буржуазному империализму» [32].

Германский монополистический капитал умело использовал обильный финансовый дождь из-за рубежа и собственные возможности. Германия становилась мощным конкурентом на мировых рынках. Уже к 1929 году она производила почти 12 процентов мировой промышленной продукции. Ее доля в общем экспорте капиталистического мира составила 9,2 процента, в то время как для США эта доля составляла 15,6, а Англии — 10,7 процента. Мощь рождала амбиции, которых германскому империализму было не занимать. Поражение Германии не поколебало основ ее империалистической политики. Власть в стране оставалась в руках того самого класса, который пытался в ходе первой мировой войны осуществить рывок к мировому господству. Социально-экономические корни агрессивности германского империализма, его экспансионистских устремлений не были уничтожены, и чем больше росла мощь германских монополий, тем быстрее они вели дело к передаче государственной власти силе, которую давно пестовали, — нацизму.

Нацизм, то есть национал-социализм или германская разновидность фашизма, с гитлеровской кликой во главе его был целиком и полностью продуктом и одновременно орудием империализма в условиях особой исторической ситуации, сложившейся в Европе и в Германии после Великой Октябрьской социалистической революции. Заслуживает внимания взгляд советского исследователя Д. Проэктора. «Германский фашизм, — отмечает он, — сложился как синтез давней идеологии и философии наиболее правоэкстремистских, контрреволюционных, милитаристских слоев общества… Дорога, приведшая к Гитлеру, — это мощные реакционные течения как ответ на европейские революции XIX века; это объединение Германии «железом и кровью»; это психологическая и идеолого-политическая предтеча фашизма — пангерманизм; это курс вильгельмовского рейха; это «военные партии», милитаризм… националистические контрреволюционные союзы ранних двадцатых годов… Все это аккумулировалось в феномене гитлеризма… Но нужны были поражение в мировой войне, Версаль, революции в разных странах Европы, включая Германию, кипящий котел национализма, чтобы превратить его (Гитлера. — Авт.) в то, чем он стал» [33].

Иначе говоря, «философия» нацизма с такими ее тезисами, как: «вечная борьба за обладание пространством» — существо жизни народов; победа сильного и уничтожение слабого — «предпосылка всего человеческого прогресса»; война — «наиболее естественное состояние здоровых народов», к которым в первую очередь относится немецкий; борьба классов — миф и другими им подобными — могла появиться прежде всего на питательной почве германского империализма. Эта философия подпирала программные установки нацизма, например, требование «жизненного пространства» для Германии и «право» на приобретение новых земель, то есть экспансию, силой. Подобные установки весьма импонировали германскому империализму, который жаждал реванша. Однако важнейшим, по его мнению, стержнем нацистской идеологии был ее антикоммунизм. Во внутренней политике антикоммунизм должен был прикрыть подавление «большевизма», то есть рабочего движения в самой Германии, во внешней политике он являлся в сочетании с расистской «теорией» гитлеровцев пропагандистским обоснованием для борьбы с источником мифической «коммунистической угрозы» — Советским Союзом. «Громадная империя на Востоке созрела для крушения, — утверждал Гитлер. — Нам уготовлена судьба быть свидетелем катастрофы, которая станет величайшим подтверждением расовой теории».