София Ларич

Черно-белая радуга

Часть 1

1.

Анна взяла в руки телефон и медленно опустилась на край тахты, перед трюмо с тусклым от времени и пыли зеркалом. Глубоко вдохнув и задержав выдох, она набрала номер, отпечатанный на оранжевой визитной карточке.

– Алло? – робко выдохнула она, когда гудки в трубке, наконец, сменились голосом. – Миша?

И, получив подтверждение, продолжила уже смелее:

– Привет, это Анна. Может, ты помнишь, мы встречались как-то у Марты, м-м-м, на кухне? Ты дал мне тогда свою карточку… Послушай, ты занят сейчас? Не хочешь поужинать?

Анна выслушала несколько вялых отговорок, рассеяно оглядывая в зеркале свой нахмуренный загорелый лоб, короткие светлые волосы с темными корнями, и на предложение «может, завтра?» ответила:

– Ну, как хочешь. Если вдруг передумаешь, то я буду на Новослободской через час. Могу подождать тебя… до пятнадцати минут десятого, а потом двинусь дальше… Нет-нет, я не буду на тебя рассчитывать. Так, на случай если ты все же захочешь выбраться. Пока. Удачи.

Она досадливо поморщилась, бросила телефон на пушистое покрывало и отерла лицо длинными пальцами с коротко обрезанными ногтями. За стеной, оклеенной давно выцветшими обоями, забубнил в пьяном возмущении мужской голос, и Анна порывисто встала, раздраженная и этим голосом, включавшимся в соседской квартире каждый вечер, и самой собой.

Анна вышла из ванной, выпустив следом за собой облако сырого тепла, и качнулась было к кухонному окну, чтобы глянуть на градусник, но, побоявшись, что холод может заставить ее опять остаться в опостылевшей квартире, шагнула в комнату.

Тесно заставленная обшарпанной мебелью, всегда несвежая и тусклая, эта комната душила Анну застарелой тоской неустроенности, испытанной, как чувствовалось Анне, в ее стенах не одним жильцом. Здесь ей было трудно засыпать и тоскливо просыпаться.

Она присела, хрустнув коленями, перед диваном, заваленным сложенной кое-как или не сложенной вовсе одеждой вперемешку с книгами и рисунками углем на больших плотных листах. Она достала из чемодана, распахнутого на полу, комплект нового нижнего белья, торопливо сорвала с него бирки и натянула его на еще влажное тело, бросая короткие взгляды на незашторенное окно. Резко выпрямилась, и в голову тут же хлынули шум и темнота, которые заставили ее прижаться к стене и зажмуриться, чтобы избежать падения.

Едва Анна шагнула от гулко хлопнувшей за ее спиной двери подъезда, как ветер сразу набросился на уголки ее шали, игриво приподнял их, потом бросил и переключился на щеки, покрыл их едкими уколами декабрьского снега. Воздух показался ей невыносимо морозным – он слипал на вдохе нос и лишал дыхания, нагло врывался под ее тонкосуконное пальто, и она остановилась, неуверенная, что хочет идти дальше. Но, рассудив, что вечер в квартире не даст ей ничего, кроме тепла телу, она двинулась по узкой, протоптанной в снегу владельцами собак тропинке, к дороге, по обеим сторонам которой громоздились несвежие, по-городскому грязные сугробы, лишь чуть присыпанные молодым снегом. У обочины она подняла руку, и спустя минуту перед ней остановилась первая же вынырнувшая из-за угла машина.

Миша захлопнул нечитавшуюся книгу – строчки все ускользали от него, сколько бы он не перечитывал их и не ловил взглядом, и откинулся на спинку кресла. «Анна, Анна, у Марты на кухне…», – попытался припомнить он.

За десять лет жизни в Москве Миша оброс таким количеством знакомых, что уже не мог, да и не стремился, удержать все имена и образы в близкой памяти. Со сменой увлечений и приоритетов менялся и его интерес к людям, и звонки, подобные тому, который он получил только что, давно уже не вызывали в нем трепета открытий. Считавший себя общительным и приятным в общении, Миша, когда только обживался на новом месте, тянулся к новым лицам из одиночества, после стал собирать людей вокруг себя из корыстных побуждений, потом – из скуки, а теперь общался уже по привычке, ставшей образом жизни.

Он выбрался из кресла, потянулся, широко раскинув руки, и опустил взгляд на ласково толкнувшуюся в его ногу кошку:

– Пойду я, Бьянка, посмотрю, что это за Анна. Все интереснее этого американского психопата, как ты думаешь?

С этими словами он распахнул дверцы шкафа и принялся придирчиво осматривать аккуратно сложенную и развешенную одежду.

Анна спустилась к платформам, внимательно огляделась по сторонам и, не увидев никого, похожего на Мишу, вытянула из сумки наушники плеера. Она прислонилась плечом к стене и приготовилась стоять чуть дольше двух песен – застыла, вслушиваясь в музыку и пытаясь так отвлечься от кислой боли в желудке, напоминавшей ей, что она не ела со вчерашнего вечера.

К концу второй песни с эскалатора ступил высокий мужчина, в котором Анна тут же узнала Мишу – он ничуть не изменился с их последней встречи больше года назад. Он медленно двинулся в центр зала, развязывая на шее яркий полосатый шарф, и Анна приветственно вскинула руку ему навстречу.

– Привет! Давно ждешь? – вежливо улыбнулся он ей.

Анне показалось, что в его взгляде промелькнуло разочарование.

– Нет, только спустилась. Спасибо, что пришел. Мне буквально не с кем поужинать, а Марта сказала, что ты сейчас не очень занят… Вот я и…

– Как она, кстати? – оборвал ее Миша.

– Хорошо. Мне, во всяком случае, не жаловалась.

– Она все еще со своим врачом?

– Да, с ним. – Анна сунула наушники плеера в сумку. – Где поужинаем?

Миша покачал головой, закусил тонкую нижнюю губу.

– Не знаю, сто лет уже не тусовался. А куда нынче ходят?

– Да я сама приехала только пару недель назад. Может, в «Кастро»? Туда ходят сейчас?

– Давай посмотрим. Пару станций проедем? – Он указал рукой в сторону эскалатора перехода, и они неспешно двинулись вперед.

Анна придвинула к себе тарелку с куском лосося в лужице белого соуса, и украдкой глянула на смуглое лицо сидящего напротив нее ухоженного мужчины, отметила уложенные в модный беспорядок черные волосы и заросшую дырочку в левой мочке. Мишу она встречала у Марты, своей близкой знакомой, два раза лично и несколько раз на Мартиных фотографиях. Запомнился он Анне дерзкой самоуверенностью, весьма удачными остротами и живым смехом, которым он быстро заражал других. Сейчас, однако, Миша явно скучал. Его худые пальцы лениво постукивали продолговатыми ногтями по стакану с водой, а лицо выражало неудовольствие. Чувствуя себя виноватой, Анна предложила ему самый простой способ повеселеть:

– Ты не хочешь выпить?

Миша качнул головой: «Не думаю. Меня от алкоголя в сон клонит».

– Ну! Столько-то мы пить не будем!

Он ухмыльнулся, но не ответил – его внимание привлекла шумно вошедшая в кафе группа из пяти-семи мужчин с одной девушкой. Смеясь и поглядывая по сторонам с озорным интересом, они стали разоблачаться перед окошком раздевалки. Миша наблюдал за ними с полуулыбкой.

– Да, в «Кастро» по-прежнему приходит правильная публика, – встрепенулся он. – Водка-тоник? – И не дожидаясь ответа Анны, принялся привлекать внимание официанта.

Официант довольно долго и весьма профессионально обходил вниманием их столик, всякий раз успевая увести взгляд и не заметить приподнятой руки, и тогда Миша раздраженно столкнул локтем со стола столовые приборы. Нож и вилка упали на пол со звяком, перекрывшим на секунду негромкую музыку.

– По-моему, здесь это единственный способ привлечь внимание официанта, – объяснил он вздрогнувшей от неожиданности Анне.

– И не только официанта, – пробормотала она, кивая с извинительной улыбкой повернувшимся на шум посетителям.

Напитки Миша заказал таким тоном, каким начальник выговаривает секретарше, выскочившей покурить в разгар работы. Анне стало стыдно и, спеша замять неловкую по ее мнению ситуацию, она торопливо спросила: