Стратегическое значение перекиси не очень способствовало её широкой «популярности». И всё-таки книги пришлось опубликовать – «окисленной водой» всерьёз заинтересовалась промышленность.

Пожалуй, трудно назвать отрасль техники, где бы перекись теперь не применялась.

Химики используют её при получении многих важнейших синтетических материалов.

С её помощью строители вырабатывают пористый бетон. Для этого в бетонную массу добавляют перекись. Выделяющийся при разложении кислород пронизывает бетон, образуя «пустоты». «Газобетон» вдвое легче воды и является прекрасным изолирующим материалом.

В кондитерской промышленности перекись «вспенивает» тесто, отлично заменяя соду.

В медицине перекись давно используется для дезинфекции. Даже в зубной пасте, которой мы пользуемся, есть перекись – она уничтожает микробы в полости рта.

В текстильной промышленности перекисью отбеливают ткани, в пищевой – жиры и масла, в бумажной – древесину и бумагу.

Перекись добавляют в дизельное топливо (его качество улучшается), в воду (вода становится «кислородной»). Перекись ускоряет созревание семян, уничтожает сельскохозяйственных вредителей, способствует консервированию молока и мяса…

О перекиси известно теперь многое. Но далеко не всё. В тёмную комнату, где стоит склянка с перекисью, вносят фотографическую пластинку. Проявляют. Пластинка чёрная. Почему? Как будто возможно лишь одно объяснение: лучи. А что за лучи, откуда они взялись? В книгах ответа нет. Проблема темна, как засвеченная фотопластинка.

При разложении перекиси выделяется кислород – это общеизвестно. Какой кислород – обычный? Нет, он гораздо активнее, энергичнее молекулярного. Этот кислород превращает сернистую кислоту в серную, сжигает органические кислоты, разрушает и обесцвечивает красители. Может быть, кислород атомарный? Неизвестно. Во всяком случае химики называют его осторожно, «in statu nascendi» «в момент выделения»…

И, наконец – нас это интересует особенно, – устойчива ли перекись водорода?

Одни книги утверждают, что нет; перекись легко разлагается и очень взрывоопасна. «Помилуйте, да ведь это безобиднейшее вещество, – уверяют другие. – Перекись не взрывается даже от детонаторов…»

Пришлось многое прочесть, многое проверить лично, чтобы понять, в чём дело. Оказалось, что правы и те и другие. Или, точнее, ни те, ни другие.

Химически чистая перекись – соединение вполне устойчивое. В хороших условиях она может храниться неограниченно долго. Потери на разложение не превышают 0, 5 процента в… год. Она легко переносит даже тропическую жару.

Сложность, однако, заключается в том, что получить чистую перекись и уберечь её от загрязнения очень трудно. «Грязная» же перекись, с которой работало большинство исследователей, в самом деле причиняет уйму неприятностей – до взрыва включительно.

В общем, собственный опыт и книги (опыт других) убедили нас, что с чистой перекисью работать можно смело. Не забывая, конечно, об осторожности.

МЫСЛИ, НЕ ПРЕДУСМОТРЕННЫЕ ПРАВИЛАМИ

Татаринов стоял к нам спиной, но узнал я его сразу. Д.Д. глазами показал – садитесь. Татаринов и только что прилетевший Смолин были заняты разговором. Я подошёл к дивану. И замер. На столе стояло нечто ослепительно яркое, блестящее. Линии металла плавно изгибались, рождая ощущение быстроты и какой-то особой лёгкости.

– Что… – В тот же момент я понял.

Татаринов обернулся. По его улыбке, по хитрым огонькам в глазах Смолина было ясно: сюрприз приготовили заранее. И эффект был заранее рассчитан.

– Вот. – Татаринов кивнул. – Готово.

– Спасибо…

– На здоровье.

Это было сказано серьёзно. Всю справедливость ответа я понял позднее. Спуск на глубину всегда опасен, и трудно подобрать что-нибудь более подходящее к случаю, чем это простое: «На здоровье…»

– Когда будем испытывать? – спросил Смолин.

Наивный вопрос. Конечно, сейчас!

– Сейчас? Поздно, пожалуй… Да и перекиси нет…

– Перекись я привезу. Такси туда и обратно двадцать минут, – возразил Гена.

Смолин покосился на Д.Д.:

– Как полагаешь, Данил Данилович? С точки зрения логики…

– Махнуть рукой на логику и согласиться.

Гена вскочил.

– Подожди, – остановил его Смолин. Обернулся к окну. – Ага, портовая машина! Пусть тебя отвезёт.

– Пусть.

– Подойди к шофёру и скажи.

– Так он же меня не знает.

– Ничего. – Смолин подмигнул мне. – Он догадается.

– У вас явные режиссёрские способности, – заметил я, когда Гена вышел.

– Конечно, – кивнул Смолин. – Я и учился на режиссёрском. Но однажды меня вызвали в горком и сказали, что есть решение укрепить флот комсомольцами. А режиссурой можно заниматься в свободное время, в порядке самодеятельности.

– И вы?..

Сказал: «Есть!» В то время долгие разговоры были не в почёте.

… Скафандр снаряжён. Мягкие, хорошо подогнанные ремни ровно давят на плечи. С маской в руке я слушаю Смолина. Он излагает правила нахождения под водой. Правила я знаю, и Смолину это известно. Однако мы оба серьёзны. Это звучит как задание. И, принимая задание, я покорно отвечаю:

– Есть!

Натягиваю маску и начинаю спуск. Всё мне знакомо здесь – раздевалка, шероховатые ступени лестницы, покатый пол. На скамьях зрителей рядом с Данил Даниловичем и Геной сидит сторож дядя Петя – единственный «посторонний».

Под ногами пол. Делаю несколько движений – «настраиваюсь» на воду. Щёлкаю маской. Всё в порядке. Ещё шаг, и вокруг темнеет – серо-зелёные сумерки вползают в скафандр. Я под водой. Тёплый воздух с запахом перекиси – аппарат включён.

Действую в точном соответствии с инструкцией. «Надо остановиться». Останавливаюсь. «Убедиться в лёгкости дыхания и отсутствии подсоса воды». Убеждаюсь. «Необходимо сосредоточиться, продумать каждое своё действие». Сосредоточиваюсь и продумываю.

При плохом самочувствии рекомендуется «не пересиливать себя» и выйти на поверхность. Но самочувствие у меня изумительное. Оно-то и мешает мне выполнить ещё один пункт инструкции – «сохранять спокойствие»…

К мыслям, предусмотренным правилами, всё время примешиваются посторонние. Вижу лицо Гены. Сегодня его очередь, спускаться должен был он. Однако в последний момент Гена отказался, сославшись на «плохое самочувствие». Принять эту жертву я, конечно, не мог. Завязался спор. Гена упорно стоял на своём. Решение далось ему нелегко. У него был такой вид, что Смолин забеспокоился и потребовал, чтобы спускался я, иначе он отменяет испытания.

По тому, как темнела, холодела вода, по слабому звону в ушах я чувствовал: глубина растёт. Запах перекиси исчез, природное охлаждение работало отлично. И всё-таки воздух нёс с собой лёгкое дыхание тепла – словно привет от старой и доброй знакомой.

И тут, совсем не вовремя, я ощутил… Не хочется прибегать к истёртому, затасканному слову «восторг», но что-то в этом роде. Мне стало тепло и радостно. Я шёл, а во мне и вокруг звучала музыка. Не просто аппарат, первый в мире перекисный дыхательный прибор висел у меня за плечами. Новая вещь. Одна из миллионов и миллионов вещей, которых не знает природа, которые пришли в мир вместе с человеком.

И ещё я подумал, что даже здесь, под водой, я не один. Меня ждут. Волнуясь и не скрывая волнения, поглядывает на часы Смолин. Гена говорит слишком громко. А Данил Данилович слишком тянет слова. Конечно, со мной ничего не случится, но время ползёт так медленно…

Я вспоминаю день, когда мы стояли перед дверью Отдела. Всего три года, а кажется, это было бесконечно давно. Мы многого не знали тогда. Не знали, например, как это плохо, когда за тебя некому волноваться. Правильно сказал поэт:

И самый дальний путь не долог,

Когда в конце никто не ждёт…

Когда-то я видел картину. Серые холмы, голая, каменистая пустыня. Дальше – океан. Бесконечная мёртвая гладь. Это был современный пейзаж. Но мне почудилось, что это древняя Земля. Земля, которую человеческий гений ещё не осветил огнями городов, не связал тугими канатами рельсов, не украсил белыми мазками парусов, смело разбросанными по сине-зелёному океанскому фону…