«Что у нас позади? - думает Кетенхейве. - Оборонительные линии. Реки.

Оборона на Рейне. Оборона на Эльбе. Оборона на Одере. Атака на Висле. А что еще? Война, могилы. А что впереди? Новая война? Новые могилы?» Нет, он не хотел новых могил, не хотел новых кладбищ, «ни европейских, ни малоевропейских». Но только «нехотения», как показывает писатель, уже недостаточно. Были нужны не просто благие пожелания, а решительные, целенаправленные действия.

Кеппен не раз обращает внимание читателя на опасности, которые присущи изображенному в романе времени. «Холодная война» грозила вот-вот перейти в горячую, небывалую по своим разрушительным силам. В ФРГ полным ходом шла «национальная реставрация, означавшая реставрационный национализм». Участие в антифашистском Сопротивлении, а тем более служба в военных формированиях антигитлеровской коалиции считались «непатриотичными». Да и ругать Гитлера, даже признавать, что он и его клика привели страну к катастрофе, тоже было чревато неприятностями. Ведь история Германии, включая и годы коричневого мракобесия, рассматривалась многими политиками, историками и публицистами как своего рода непрерывный поступательный процесс.

Средствами острой сатиры изображает писатель тех, кто стоял у кормила власти, кто толкал Западную Германию на путь военных авантюр. Вот Фрост-Форестье, влиятельный чиновник, «любивший вспоминать о своей службе в штабе главного командования сухопутных войск». Человек с большими связями, он мог влиять на правительственную политику, подбирать нужных людей на важные посты как в самой ФРГ, так и за ее пределами. Это он пытался отправить Кетенхейве послом в далекую Гватемалу, чтобы тот «не путался здесь под ногами».

В одном лагере с Фростом-Форестье и «банкир богачей» Штиридес и затаившийся нацист фон Тимборн, который дважды «сидел в Нюрнберге»: сначала на трибуне съезда гитлеровской партии, потом на скамье подсудимых.

И набожный лицемер Кородин, разыгрывающий из себя демократа и «слугу народа». Имея в своем гараже два роскошных автомобиля, он ездит в бундестаг на троллейбусе, чтобы потом поразглагольствовать о народных нуждах. И преуспевающий журналист Мергентхайм, который когда-то работал вместе с Кетенхейве в одной газете, но в отличие от него не эмигрировал, а стал верным прислужником нацистов.

Более сложным и противоречивым предстает в романе образ лидера боннской оппозиции Кнурревана, «человека старого закала», который «с ранних лет стремился к знаниям, потом к справедливости, а позднее, поскольку выяснилось, что знания и справедливость понятия ненадежные, трудно определяемые и всегда зависимые от некой неизвестной величины, устремился к власти». В тысяча девятьсот тридцать третьем году «бывшие фронтовики под вопли о фронтовом товариществе бросили Кнурревана, носившего в сердце кусок свинца, в концлагерь». А теперь, пользуясь славой борца-антифашиста, он выступает за создание западногерманской армии,

«армии патриотов» под руководством «демократических генералов».

Пережившие военный разгром гитлеризма промышленные воротилы, которые «вкладывали капиталы в фюрера», гитлеровские генералы, которые привели к власти «бациллу из Браунау», вся эта «раковая опухоль на теле немецкого народа» неудержимо разрасталась, подавляя своими метастазами свободное развитие западногерманского общества. «Взаимное страхование от катастроф действовало безотказно», вечно вчерашние «снова были при должности», и все стало знакомым и привычным.

Именно поэтому так строго судит своего героя, Кетенхейве, автор. Да, Кетенхейве лично не совершал никаких преступлений, не кривил душой, никого не предавал, не оговаривал. Он не ходил на поклон к нацистам, не воевал за «великую Германию», но ведь и он несет вину за то, что Гитлер смог прийти к власти, что в Западной Германии вновь подняли голову недобитые гитлеровцы. Однако не всегда можно согласиться с авторским приговором.

Ведь Кетенхейве старался до конца выполнить свой долг, он идет в бундестаг, чтобы выступить против большинства, против политики ремилитаризации, хотя и понимает, что «изменить правительственный курс в Бонне… не удалось бы даже Демосфену».

Протест Кетенхейве против создания западногерманской армии остался неуслышанным. Искать поддержки в движении сторонников мира, апеллировать к социал-демократическим, тем более коммунистическим кругам он не хотел, да и не мог. Потеряв всякую надежду, поняв свою обреченность, Кетенхейве решает уйти из жизни. «Депутат был совершенно бесполезен, был в тягость самому себе, и прыжок с моста принес ему освобождение» - такими словами заканчивается роман «Теплица».

В немецкой литературе прошлого картина прыжка с моста не раз приобретала символическое значение свободы. Можно, например, вспомнить сцену из шиллеровского «Вильгельма Телля», когда Гертруда говорит Штауфахеру: «Прыжок с этого моста принесет мне освобождение», или из романов «Успех» Фейхтвангера, «Фабиан» Кестнера и других.

«Я многое предвидел, - писал Кеппен, - не имея желания прослыть пророком. Я хотел, чтобы была Германская республика, а не разделенная Германия с противоположными политическими воззрениями. Я хотел бы видеть великую немецкую демократию. Миролюбивую Германию, а не милитаристскую».

Многие причины, помешавшие осуществиться желаниям Кеппена и миллионов его соотечественников, убедительно вскрыты в романе «Смерть в Риме», изданном в 1954 году.

Волею случая в начале пятидесятых годов в Риме встретились немцы, чьи судьбы уже не раз перекрещивались. Среди них бывший генерал СС Готлиб Юдеян, приговоренный после войны к смертной казни, но сумевший избежать ее, как, впрочем, и многие другие нацистские преступники. Сбежав в одно ближневосточное государство, он быстро нашел новых хозяев, которым помогал теперь закупать оружие. В Италии он собирался также побывать на местах боев, где он якобы отличился в годы второй мировой войны. Выясняется, однако, что «отличался» он не фронтовыми подвигами, а жестокими расправами с мирным итальянским населением, женщинами, детьми, стариками. «Этот человек был палач, - так характеризует его автор. - Он пришел из царства смерти, от него исходило зловоние, он был сама смерть».

Юдеян страшен и вместе с тем ничтожен. Мы видим его бесчеловечность, безграничное самомнение, безудержное стремление оживить «призрак национального величия, призрак расового возвышения, призрак реваншизма» и в то же время его духовное убожество и политическую слепоту. Юдеян не способен понять, что времена переменились, что течение истории не имеет обратного хода.

Писатель отнюдь не преуменьшает опасности подобных торговцев смертью, политических слепцов, которые не сомневаются в том, что «для подлинного ощущения власти нужно лишь одно: убивать». Вчерашний каратель, сегодняшний убийца арабских партизан Юдеян, если ему удастся снова прийти к власти, начнет расправляться с немецкими антифашистами и демократами. Ведь даже незадолго до собственной смерти Юдеян убивает ни в чем не повинного человека: жену всемирно известного дирижера.

Опасен Юдеян еще и тем, что вокруг него роятся наемники и ландскнехты рангом пониже, всегда готовые исполнить любой его преступный приказ.

Среди них племянник Юдеяна Дитрих, молодой карьерист, напрочь лишенный каких-либо моральных устоев, и престарелый торговец оружием Аустерлиц, и фанатичный нацист генерал Тойфельсхаммер. Здесь и отец Дитриха, типичный представитель боннского чиновничества. В пору гитлеризма он занимал видные посты в государственном аппарате, а в Германии Аденауэра стал обер-бургомистром крупного города. Воспитанный в традициях «не рассуждать, а повиноваться!», Пфафрат-старший олицетворяет собой дух прусского милитаризма, казарменное беспрекословие.

В какой-то мере их антиподами выступают в романе принадлежащие к молодому поколению Адольф Юдеян и второй сын Пфафрата Зигфрид. Оба они не приемлют нацизм с его культом насилия, подобострастия и духовной убогости.

И в то же время испытывают перед ним безотчетный страх. Они не могут избавиться от чувства вины за преступления своих отцов, и это чувство лишает их веры в жизнь, омрачает пути в будущее. Потребность искупления чужих грехов приобретает порой извращенные, патологические формы.