— А среди стихов есть неплохие, — серьезно сказал капитан и достал блокнот. — Вот, например, четверостишье: «Звали, Женька, тебя Голубком…».

Михайлов заметил, как дернулись веки Воробьева, но спокойно дочитал до конца и как ни в чем не бывало стал листать страницы дальше.

Потом прочитал еще несколько стихов и, захлопнув блокнот, небрежно бросил его в стол.

— И это вы все сами написали? — с теплотой в голосе спросил Михайлов.

— Да, знаете ли, бывает такое настроение…

— Неплохо, неплохо. Там мне еще понравилась песня. Помните: «Я тоскую по родине».

— Это песня не моя, вернее, начало не мое, а потом я кое-что присочинил.

Теперь Михайлов начал более смело развивать новую версию. А что если?… И в тот же день заказал справки: не переходил ли где-нибудь границу в районе Ирана человек по имени Евгений.

Прошло около недели, а ответа все не было. За это время Михайлов проделал один весьма показательный эксперимент. На очередном допросе он заговорил с агентом по-немецки. Воробьев опешил и с трудом смог отвечать на этом языке. Следователь еще раз убедился, что агент «темнит». В Германию он попал, видимо, недавно.

На десятый день пришел долгожданный пакет. В нем было сообщение, что в 1950 году через Аракс, нанеся увечье пограничнику, бежал переодетый в военную форму человек. Им, как предполагают, был некий Евгений Георгиевич Голубев, преступник, ушедший от суда за спекуляцию и воровство… Прилагалась фотография.

Сомнения рассеялись — на снимке был Воробьев. Теперь Михайлов понял замысел закоренелого преступника и предателя Родины. Спасая шкуру, тот сочинил новую биографию: Голубев рассчитывал, что, выдав себя за человека, ребенком заброшенного на чужбину, он добьется смягчения приговора. Вызовом американского катера шпион хотел обелить себя в глазах советских чекистов.

Не удалось!

В этот же день Михайлов перешел в решительную атаку. Голубев вошел в кабинет и, как всегда, учтиво поздоровался.

— Как-то, дней десять назад, мы с вами вели разговор о стихах. Помните? — спросил капитан.

— Помню, — беззаботно ответил преступник и смущенно заулыбался.

— Так вот, Евгений Георгиевич, может сегодня снова почитаем их?

Лицо Голубева стало серым. Он не мог скрыть волнения, услышав свое настоящее имя. Однако решил сопротивляться и твердым голосом произнес:

— Меня зовут Александр Михайлович. Вы ошиблись…

— Слушайте, — не обращая внимания на эту поправку, продолжал капитан, — «Звали, Женька, тебя Голубком…».

— Из этого вы и делаете вывод, что я Евгений Георгиевич, — громко перебил следователя преступник.

— А в стихотворении, кстати, отчество не указано. Но зато есть фамилия — Голубев. А вот ваша фотография, взгляните!

Шпион сник.

— Рассказывайте все начистоту, хватит играть в прятки!

— Да, я Голубев, — выдавил из себя преступник. — Голубев Евгений Георгиевич.

— Дальше!

— В 1942 году я вместе с родителями был угнан…

— Оставьте в покое родителей. Вспомните свои стихи: «Я приехал теперь в Исфаган».

— Я не был в Иране, — прохрипел Голубев и, прикрыв лицо рукой, истерически заплакал.

— Выпейте воды!

Михайлов протянул стакан. Голубев взял его дрожащей рукой и, расплескивая воду на костюм, выпил.

— А теперь рассказывайте, как в 1950 году перешли границу Советского Союза.

Через полчаса в материалах следствия появились новые фамилии, города, адреса. Голубев рассказывал. Теперь уже все.

— А потом я носил фамилию Алексеевский, Григорий Владимирович, — медленно говорил он. — В эту пору я познакомился с Кошелевым, а через него с американцем Стифенсоном, мы его звали Стив. Он обучал английскому языку. Поздней он отправил меня в Ширан — это курортное местечко. Там я жил на даче, которую занимали американцы. Потом ночью мы со Стивом вылетели в Мюнхен. На аэродроме нас встретил американец по имени Василий. Он мне дал имя Георгий Мюллер.

— На сегодня достаточно, — сказал Михайлов. — Теперь мы дошли до того места, откуда вы не боялись говорить правду.

Капитан вызвал конвойных, и Голубев медленно, сгорбившись, словно на него давил тысячетонный груз, двинулся к выходу.

Эпилог

Кто это ходит такой грустный: то остановится у пирамиды с оружием, то поправит салфетку на тумбочке, то проведет пальцем по струнам гитары Куприяна Трифонова и слушает молча, как она звенит. Да ведь это Саша Яблочкин! Чего же запечалился ефрейтор? Есть тому причина — сегодня последний день его военной службы.

Так всегда бывает в солдатской жизни. Приедет парень служить, поначалу тоскует по краям родным, потом привыкает. Полюбит полк свой, роту, отряд или заставу, и нет ему жизни милей. Приходит пора демобилизации — и снова затосковала молодая душа: жаль расставаться с товарищами, с командирами, что учили военной науке, с жесткой подушкой, на которую клал голову после трудных походов.

Нет, не один Яблочкин сегодня печалится. Не находит места и сержант Павел Шелков. Его и Николая Хлыстенкова наградили медалями «За отличие в охране государственной границы СССР». Теперь Шелков передал другу командование отделением — тому присвоили звание младшего сержанта. Все как будто ладно, а сердце болит, и вдруг не хочется уезжать.

…Минута расставанья. Из отряда пришел автобус. Крепко жмут руки товарищи. «Саша, пиши!», «Павел, не забывай!», «Петя, передай привет Смоленщине!», «Наташа, мужа не обижай!».

Наташа? Да, это она садится в автобус вместе с Яблочкиным. Провожать ее пришли подружки из Рыбачьего, отец Василий Федорович Коробков, председатель колхоза Иван Никитович Чепурной. Вроде и доволен бригадир Короткое, но бежит по щеке предательница-слеза.

— Счастливо живите, дети! Если не понравится в Норильске, возвращайтесь к нам на Сахалин. Дела хватит.

Автобус трогается: до свиданья, друзья!

Теплым взглядом Ионенко провожает машину. Хорошие были пограничники, долго будет жить память о них на дальней заставе.

— Выходи строиться! — слышится команда дежурного.

Служба идет своим чередом, суровая пограничная служба.

Как это было

В середине февраля 1959 года в газетах было опубликовано сообщение Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР о захвате и аресте в Грузии и Армении группы агентов, заброшенных на нашу территорию американской и турецкой разведками. Об этой операции и пойдет наш рассказ.

Горными тропами

Августовской ночью 1958 года был получен сигнал о нарушении турецко-советской границы.

А на границе произошло вот что.

В районе горного ущелья на высоте 2 300 метров нес службу наряд из двух бойцов. В полночь, когда густой туман плотно закрыл звездное небо, воины приняли сигнал о нарушении границы. Несмотря на кромешную тьму, они быстро отыскали ухищренный след — неизвестный двигался ползком.

Прибыла тревожная группа. Вскоре был обнаружен прорез в проволочном заграждении, сделанный кусачками. Стало ясно, что нарушитель торопливо, стараясь выиграть время, движется в глубь советской территории. Он оторвался от преследовавших его пограничников: темная ночь и пересеченная местность позволили ему быть невидимым.

Начальник заставы немедленно доложил обстановку в отряд. Чтобы отрезать вражескому лазутчику путь отхода, границу на большом участке плотно перекрыли пограничники. Принимались экстренные меры к блокированию района вероятного нахождения нарушителя.

— В эту тревожную пору, — рассказывает выезжавший к месту событий Дмитрий Федорович Огнев, — я и прибыл в отряд. Первые данные позволяли судить, что дело мы имеем с матерым, хитрым и ловким противником. Он умело использовал местность и двигался, почти не оставляя примет. Розыскная собака, поставленная на след, быстро вышла из строя: подошвы обуви нарушителя были натерты особым составом.

Прошло немного времени, и район был блокирован. Трудный это район. Представьте себе поросшие лесом и густым колючим кустарником горы с каменистыми кручами, глубокие темные ущелья. Вокруг гроты, естественные пещеры. Человек в этой малонаселенной и удобной для маскировки местности терялся, как игла в стоге сена. Много нужно было иметь бойцов, чтобы наглухо закрыть все возможные выходы из этого района. Узнав, в чем дело, на следующий день на помощь пограничникам поспешили советские патриоты — жители ближайших грузинских сел и деревень. Они приходили отрядами и поодиночке. Разговор был краток: «Прибыли в ваше распоряжение. Говорите, что нужно делать. Выполним любой приказ!» Им тут же давались задания.