Имя народа Рос (Рус), отличающегося от кочевников, известно за пределами Руси уже в VI в. н. э. Могуществу союза славянских племен Среднего Поднепровья содействовали два обстоятельства: во-первых, то, что он устоял в VI в. под натиском аварских орд тогда, когда его соседи были жестоко покорены кочевниками, а во-вторых, то, что во время великого переселения славян в V–VI в., когда десятки северных племенных дружин спускались по Днепру, для того чтобы двинуться далее к Дунаю и Балканам, северная часть «русского» союза племен оказалась в необычайно выгодном положении — здесь у киевских высот сходились важные пути огромной лесной зоны: Днепр, Десна, Припять, Сож, Березина. Форпостом в борьбе с аварами была земля Русов (реки Рось, Тясмин, Средний Днепр); столицей же, по всей вероятности, — город Родень у устья Роси. Хозяином водных путей был союз Полян, князь которых — Кий — построил близ устья Десны, на месте старого торга «трояновых веков», новый город, ставший исторически закономерно организующим центром всего восточного славянства. Русы и Поляне точно соответствовали географически двум соседним археологическим группам (по Геродоту «царствам») земледельцев-борисфенитов геродотовских времен. Отец истории измерил общую протяженность их земли в одиннадцать дней плавания по Днепру, т. е. около 400 км. Тысячу лет спустя возобновилось (может быть, четче обозначилось) единство двух групп среднеднепровского славянства, и летописец твердо определяет союз: «Поляне, яже ныне зовомая Руст. Время оформления союза приднепровских славянских племен, в который органически вошли и левобережные северяне, падает примерно на конец V — начало VI в. н. э. Это и есть та эпоха легендарного князя Кия, с которого Нестор начинает историю Руси со столицей в Киеве, а союз Руси, Полян и Северян есть та «Русская земля» в узком смысле слова, которая уже настолько обозначилась к середине VI в., что о ней знал даже автор географических примечаний, писавший в Сирии. «Русская земля», возникшая как союз трех групп славянских племен от Киева до Курска, стала устойчивым и прочным объединением, отразившимся и в археологическом единстве VI–VII вв. и в географической номенклатуре XI–XIII вв. Когда северные дружинники (ильменские словене и заморские варяги) попадали в Киев, то они «прозывашася русью».

Третий подъем славянского общества связан, во-первых, с окончательной победой земледелия в обширной лесной зоне, где к IX в. образовался значительный фонд расчищенных из-под леса старопахотных земель, а во-вторых, с рождением, усилением и территориальным ростом «русского» племенного союза. Если в VI–VII вв. он охватывал только три группы лесостепных племен, то, примерно, к началу IX в. он сильно разросся за счет включения ряда других племенных союзов: Древлян, Дреговичей, Полочан и, может быть, Волынян.

Фреска Дмитровского собора во Владимире. Конец XII в. Апостол Матфей

Фреска Дмитровского собора во Владимире. Конец XII в. Апостол Марк

Приднепровский союз племен стал уже суперсоюзом, охватывавшим теперь не менее семи племенных союзов. Киевский князь, которого восточные географы называли царем Руси («хакан-рус»), теперь повелевал несколькими «князьями князей» (владыками племенных племен) и примерно полусотней «всякого княжья», князьями отдельных племен. Владения Руси простирались от Приднепровья до Дона и от границы степей до Западной Двины. Это еще только половина восточнославянских племен (и нам неизвестно, какие именно неславянские племена входили в Русь тогда), но это уже большое государственное объединение, где древний родо-племенной принцип был отодвинут, по крайней мере, на третье место.

Эксплуатация непосредственного производителя осуществлялась как посредством полюдья внутри каждого отдельного союза племен (мы знаем такие объезды у вятичей, не входивших еще в состав Руси), так и посредством полюдья самих киевских князей, являвшегося как бы полюдьем второй степени.

Право собственности на землю не декларировалось, а осуществлялось путем военного присутствия князя «со всеми русами». Полюдье, во время которого отношения господства и подчинения выступали во всей своей обнаженности, являлось первичной формой взимания феодальной ренты. Рента была и натуральной (прокорм многочисленной дружины на протяжении полугода, сбор запасов на летнюю половину года, пушнина, воск, мед) и отработочной: постройка погостов и становищ полюдья, мощение мостов и гатей, гужевая повинность и изготовление нескольких сотен кораблей и парусов к ним ежегодно.

Государство Русь, каким оно известно нам по всей совокупности источников первой половины IX в., обладало всеми признаками раннефеодальной монархии: верховная власть киевского князя — фактического собственника тех земель, с которых он собирал полюдье; сложная система вассалитета («светлые князья» союзов племен и «всякое княжье» мелких племен); собственность непосредственных производителей на все средства производства, кроме земли; натуральное хозяйство. К сожалению, нам ничего не известно о зарождении сеньории на местах, но следует думать, что она вырастала не столько из бенефиция (о котором мы ничего достоверного не знаем), сколько из власти и владений местной племенной знати.

Государственную организованность в грандиозном масштабе демонстрирует сбыт результатов полюдья за пределы Руси, восполнявший для всего нарождавшегося класса феодалов неразвитость собственного русского ремесла в IX–X вв. Ежегодно все летние месяцы уходили на то, чтобы выполнить следующие государственные задачи: оснастить ладьи для морских плаваний, погрузить на них экспортную часть дани, пробиться к Черному морю сквозь печенежский заслон в степях и у Порогов и далее провести свой флот в двух направлениях — на юго-запад в Болгарию и Византию и более сложным путем на юго-восток через Керченский пролив, Дон, Нижнюю Волгу в Каспий, а от берегов Каспия в богатые страны Востока (Иран, Хорезм), достигая верблюжьими караванами Багдада и территории современного нам Афганистана.

По своему масштабу и размаху эти ежегодные многолюдные торгово-военные экспедиции могут быть сопоставлены, только с крестовыми походами западного рыцарства XI–XII вв.

Киевская Русь возникала в определенной исторической международной обстановке. К чести первого восточнославянского государства служит то, что оно уже в IX в. могло делать эту обстановку благоприятной для себя. Неудивительно, что успешные мирные экспедиции русов привлекли к себе внимание северных мореходов, варягов, примкнувших в X в. к далеким поездкам русских в богатые страны Востока. Судя по распространению скандинавских вещей в Восточной Европе, варяги-норманны проникали на Восток не через Киев, а далеким кружным путем через Верхнюю Волгу, минуя владения Руси.

Эволюцию русского феодального права никоим образом нельзя отождествлять с последовательностью известных нам юридических документов. Существенную логическую ошибку совершают те историки, которые умолчание источников о том или ином жизненном явлении истолковывают как доказательство отсутствия этого явления в реальной исторической действительности.

Русская Правда Ярослава Мудрого, данная им новгородцам около 10 І5 г. для того, чтобы оградить их от произвола наемных варягов* не касается (и не должна была касаться) вопросов международного права, но на сто лет ранее, в договоре 911 г. многие подобные вопросы были подняты со ссылкой на недошедший до нас «закон и покон языка нашего», на «закон Руский».

Многое в русском праве долгое время оставалось устным, традиционным на уровне обычного права. Помимо договоров с Византией, ранними юридическими записями являются княжеские уставы Владимира (до 1011 г.) и Ярослава (до 1054 г.), данные церкви. В них содержится целый ряд статей семейного, наследственного и церковного права, отстаивающего иммунитет церкви и церковных людей.