И так несколько раз. В итоге, Серега берет карандаш и считает на бумаге в столбик. У снабженца, между прочим, в звании подполковника, широко раскрытые глаза, нагибается через прилавок и шепотом спрашивает: «Что, вас и этому учат?!» Шок был таким, что оставшиеся три ящика отдал без промедления.
Вообще у афганцев можно было купить практически все. Ночью за 2 пачки сигарет я опробовал немецкий трофейный пулемет МГ-42 (фигурирует во всех фильмах про фашистов). Хороший пулемет, расстрелял 2 коробки патронов.
Каждое утро афганские военнослужащие начинали с тщательной чистки оружия, иногда затягивавшейся на часы. Это обусловливалось отнюдь не заботой о боеспособном состоянии, а из-за того, что, в случае попадания в плен, следы стрельбы служили доказательством военных действий против душманов и практически не оставляли шансов на жизнь, их расстреливали или ножами резали, убивали по-зверски.
Бойцы нашего полка боялись душманов как огня, даже пленных. Был у нас советник командира соседнего полка, молдаванин, звали его Василий, был отчаянный трус. Когда начиналась перестрелка, а он был при этом еще и на голову больной, прыгал в БТР и лежал там на дне. Потом, когда бой заканчивался, он вылезал и говорил, что помогал набивать пулеметные ленты.
А потом начинались долгие и томительные часы переходов и прочесываний. Огневые контакты были через день, в основном обстрелы на пределе дальности.
Бой всегда начинается неожиданно, бежишь по склону, рядом бегут твои товарищи, расстояние 10–15 метров, о пролетевшей пуле узнаешь по свистку, пролетела — не твоя, свою не слышишь — летит быстрее звука. Косит кусты вокруг, иногда понимаешь, что обстрел, по шевелению растительности. Залегаешь, перебегаешь, потом останавливаешься, такая плотность огня, что нельзя идти вперед. Идем в обход, душманы отходят, их догоняешь, да все это при спуске с горы, градусов под 30, расстояние до них 1,5 км, поросшее кустарником, вот это медленное тягучее движение, вспышки стрельбы, трупы иногда валяются. Душманы своих убитых утаскивали, раненых, если были сложные ранения, добивали.
Проблем у командира десантной дивизии, которая высадилась в тылу противника три: где брать боеприпасы, провизию и куда девать пленных.
Десант рассчитан на короткий промежуток, так же как и оккупационная армия. Если взял пленных — браво! Таскаешься с ними по горам, а у тебя по графику еще 2 недели впереди. По технологии пленных мы должны были сдавать афганцам, те вызывают своих особистов, нам их трогать нельзя — иностранные граждане. Мы не должны были этим заниматься. Если пленных 2–4 их можно переслать, а если человек 10? А если есть раненые, таскать его что ли, кормить? Приходилось расстреливать. Это не преступная жестокость, тут простая дилемма: кого спасать своих раненных или пленных? Это на равнинах можно погрузить в грузовики и вывезти, но там, где выйти можно только при помощи вертолета, тут шутки в сторону.
Душманы применяли всегда одну тактику — обстрелял и бегом. До прямого столкновения не доходило — в руки не давались. Главный принцип — ударил и убежал. Первый удар всегда готовился очень тщательно и даже, если в колонне загорелись первая и последняя машины, и она полностью стала, духи ее расстреливали сколько могли, но потом очень быстро уходили, так как понимали, сейчас вызовут авиацию и им всем «кирдык» будет.
Был такой случай: десантная операция, вылетаем в провинцию Пактия, с центром в городе Гардез. На аэродроме полк рассаживают по вертушкам (МИ-8). В каждый вертолет может поместиться либо 12 человек с боеприпасами, либо 10, но с минометом. Для облегчения полета в высокогорных условиях, с корпуса, под хвостом сняты полусферы — салон заканчивается дыркой, которая прикрыта маскировочной сетью.
Я разбил бойцов по заданию командира полка, по 12 человек, зачитал инструкцию поведения в вертолете: держаться двумя руками за скамейки, не вставать, не передвигаться по салону. Но афганские солдаты — сущие дети, стали заглядывать в отверстия, ходить друг к другу «в гости» поболтать. В начале я пытался орать, но турбина все заглушает, никто ничего не слышит. Вскоре с земли протянулась цепочка трассеров из КПВТ (калибр 14,5 мм) летчик тут же в маневр — ввалиться в ущелье, зигзаги.
Зашли на гору, высадились. Я их пересчитал. Из одной машины вылетел миномет, а в моей вместо десяти человек — восемь, пересчитывали три раза. Когда они вывалились из вертолета и куда, я так и не смог вспомнить. «Ржали» до упаду, в итоге написали, что они дезертировали.
Хорошо запомнился мой первый бой. Это было десантирование, и нас выбросили прямо на пристрелянные позиции. Про нашу высадку уже знали, нас всех продали в штабе армии ДРА. Агентура была у душманов хорошая. Короче говоря, нас ждали. Стали высаживаться из вертолетов, пули вокруг нас свистят — пристрелялись капитально. Из вертолетов сделали дуршлаги, тем не менее, машины все ушли, с дырками, но ушли на базу.
Все мы выпрыгнули, стали строить вокруг себя каменное обвалование, искать какие-то укрытия, забиваться в щель: невозможно было голову высунуть. Потом выяснилось, что это один и тот же пулемет. Дело в том, что находились мы на высотке, посреди схождения трех отрогов, а внизу проходит дорога. Но эхо, отражаясь от стен ущелья, перекрывало само себя, ну, наверное, раз 5–6 и шло с разных направлений и понять, откуда стрелял пулемет, было просто невозможно. Но потом стало понятно, что это ДШК (калибр 12,7 мм).
Стало понятно, что пулемет один. Потом он прекратил стрельбу, наши начали движение, чтобы спровоцировать его, он опять открыл стрельбу, начали следить откуда. Часа полтора ушло на то, чтобы его вычислить, все глаза в бинокли проглядели, а высадилось человек 150, смотрели во все глаза, да плюс еще рядом была советская рота, немного дальше от нас, тоже залегли, смотрят — ничего не видно. Пройти по дороге было невозможно — один пулемет все контролировал.
Но пулеметчик совершил роковую ошибку, он плохо продумал зону обстрела и график стрельбы. Сместилось солнце на один из отрогов, и на амбразуру нашла тень, густая и темная, солнце-то очень яркое. И сразу же, как бенгальский огонь, стал виден выхлоп из канала ствола, тут все заорали, обрадовались.
Вызвали вертолет (а вертолеты раза три уже прилетали, все кружили, кружили, да не видят ничего) и он туда всадил с первого же выстрела управляемую ракету, по-моему, «Фагот» и оттуда все вылетело наружу. Амбразура была в пещере, душман мог там сидеть неделю.
Это все к тому, что такое война в горах: можно вводить спутниковое слежение, можно аппаратуру, улавливающую звуки, можно определители баллистики, которые пытаются вычислять. Но условия в складках местности настолько тяжелые, что несколько хорошо замаскированных пулеметных гнезд будут держать весь перевал. Ничего не увидишь даже при самых современных средствах. Техника не способна справиться с теми преимуществами, которое есть у талибов — это горы. Тут самое главное — вовремя обнаружить противника, его место и вызвать авиацию или артиллерийский огонь.
Летчики летали очень хорошо, потрясающе. Опыт был такой, что не верилось, как такое можно вытворять в воздухе. Но при всем притом, когда началась война в Чечне, по всей России набралось только шесть подготовленных, слетавшихся экипажей, хотя не такой уж и большой промежуток времени между 1989 и 1995 годами.
Из-за того, что большинство боевых действий шло вдоль дорог, все придорожные кишлаки опустели и жители, сами по себе, перебрались в другие населенные пункты. И эти брошенные дувалы, сплошь и рядом, использовались для засад. Конечно, часто бывало, что душманы начинали обстрел, прямо из густонаселенной зоны, преднамеренно вызывая обстрел по гражданским целям.
Вот, к примеру, идет колонна, начинается обстрел, дистанция — полкилометра. Пули свистят: один раненый, второй… и тут «бах!», вспыхивает «КАМАЗ» — его быстро сбрасывают в кювет. Идем дальше, еще попадание, еще — колонна то длинная, идет медленно, максимум километров 20 в час. Наконец-то кричат в наушниках: «Замыкающей группе — вы что там, заснули, что ли?!».