В области финансовой самой существенной мерой оказалась та же городская реформа. Именно в Ратушу теперь стекались основные налоговые поступления, а не в старый Приказ Большой казны: в 1701 году приход первой составил 1,268 миллиона, второго — 717,7 тысячи рублей. Той же цели повышения доходов казны способствовали две другие меры: введение сбора с гербовой бумаги (по мартовскому указу 1699 года) и упорядочение взимания печатных пошлин, собиравшихся за удостоверение всех актов новой специальной «орловою воротною печатью» (печать с изображением орла; дьяк носил ее на шнурке, на вороте). Появились «прибыльщики» — особые чиновники, в обязанность которых входило выдумывание новых налогов для пополнения казны. Уже в годы Северной войны, следуя примеру обер-прибыльщика А. Курбатова, они старались вовсю, поощряемые Петром и ненавидимые его подданными.

Указ 11 марта 1700 года провозгласил монетную реформу. Стали чеканить наряду с серебряными мелкие медные монеты разной стоимости: полкопейки («денежка»), ¹/₄ копейки («полушка»), ¹/₈ копейки («полуполушка»), До этого в обращении не хватало мелкой разменной монеты, и люди рассекали серебоя-ную копейку на две, три части, а в некоторых местах самостийно появлялись заменители — кожаные и прочие «денежки».

Памятуя о неудаче медной реформы 1654–1663 годов, когда рынок наводнили огромным количеством медных денег, стоимость которых постепенно упала в 10–15 раз в сравнении с серебряными, теперь отчеканили только нужное количество мелких медных монет хорошего качества. Нововведение в народе приняли спокойно. Очевидно, посещение лондонского Монетного двора, беседы со специалистами пошли впрок и Петру, и его помощникам в этом деле.

В последние годы столетия страна вступила в полосу реформ, хотя еще не очень решительных и последовательных; они набирали силу, темпы и вскоре дали свои плоды. Но это уже начало следующего столетия, в которое Россия вступала «под гром пушек и стук топора» (А. С. Пушкин).

XVII столетие можно назвать началом нового периода в истории русской культуры. Для него характерны начало секуляризации, то есть обмирщения культуры, общественного и индивидуального сознания, осознания всем обществом и отдельной личностью своей важной роли в судьбах страны. Как и во многом другом, большую роль в этом сыграли события Смутного времени, мощные и частые народные движения, войны и продвижение в бескрайние просторы Сибири, Дальнего Востока. Эти эпохальные события, исключительно важные для судеб государства и народа, втянули в свой водоворот огромные массы людей и показали их мощь, вдохнули в них новые представления о «силе земли», «земского начала». Недаром о Кузьме Минине, рядовом провинциальном горожанине, ставшем одним из освободителей Отечества в годы Смуты, в России с гордостью говорили, что он выбран «Советом всея земли» («выборный человек всею землею»).

Заметно расширился кругозор русского человека, его миропонимание стало глубже и объемней. В историческое творчество, непосредственное историческое действие было втянуто много людей: и знатных, и бедных, рядовых. На авансцену истории выступают не только цари и думные чины, но и рядовые дворяне и посадские люди, крестьяне и казаки, многие из них становятся известными по всей России и в окрестных странах; к примеру — тот же Кузьма Минин или патриарх Никон, происходивший из нижегородских крестьян, его земляк протопоп Аввакум и другие расколо-учители. А народные предводители — Иван Болотников и Илья Горчаков («царевич Петр»), Иван Балаш и Степан Разин, выборные руководители восставших стрельцов (1682 и 1698 годы), многие другие по всей стране — воодушевляли тысячи и тысячи обездоленных и угнетенных, всю российскую чернь.

Сам воздух, казалось, толкал к новому, к переосмыслению человеком его роли в жизни страны. Но началось с малого — с первых ростков нового в культуре и быту. Это были лишь самые первые шаги, и их значение преувеличивать не приходится. Но их появление — симптомы эпохи, отличающейся от «досмутного» времени.

Во времена Ивана Грозного, его отца и сына грамотных можно было сыскать преимущественно среди лиц духовного или приказного сословия; в XVII веке их уже немало среди дворян и посадских людей. Даже среди крестьян, прежде всего черносошных, отчасти крепостных и других, среди холопов имелись грамотеи — старосты и целовальники, приказчики и писцы.

Но, конечно, подавляющая масса крестьян — люди неграмотные.

В целом процент грамотных по стране, хотя и медленно, увеличивался. Еще в первой половине столетия многие городские воеводы из-за неграмотности или малой грамотности шагу не могли ступить без дьяков и подьячих, своих подчиненных по воеводской избе — центру уездного управления. То же самое можно сказать и о многих дворянах, которых посылали из Москвы описывать и межевать земли, «сыскивать» беглых, чьи-либо упущения, преступления и т. д. Д. Е. Остафьева, соликамского воеводу, в конце 30-х годов, запросили из Москвы по поводу одного судебного дела: почему на этом важном документе нет его собственноручной подписи? И воевода продиктовал грамотному дьяку ответ, из которого становится ясно: дело не столько в болезни, о которой тот не преминул упомянуть, сколько в другом — хозяин города и уезда толком грамоте не умеет: «А в кое, государь, время я, холоп твой, и не болен, и я по нуже к твоему государеву сметному списку и к окладной росписи прикладываю руку, да и то по люцкому ученью: которое слово велят после которово написать, потому что я, холоп твой, умою грамоте мало; а и прочесть, государь, чюжово и своего письма не умею».

Во второй половине столетия на воеводствах сидели люди, как правило, грамотные; это прежде всего представители думных и московских чинов. Среди уездных дворян грамотных было немного.

Немало грамотных имелось в посадах. Занятия ремеслом и торговлей, разъезды по делам требовали знания письма и счета. Сохранилось от этого времени, особенно от второй половины века, много судебных, тяжебных дел. Они имеют подписи самих тяжущихся или тех, кто подписывался вместо них. Приговоры мирских сходов столичной Мещанской слободы последней четверти века показали заметный рост грамотности слобожан: с 36 процентов собственноручных подписей в 1677 году до 36–52 в 90-е годы. Мирские «заручные» челобитные посажан Соли Камской 80-90-х годов имеют от 40 до 49 процентов собственноручных подписей.

Конечно, участники мирских, слободских сходов или авторы челобитных — отнюдь не все посадское население города или слободы, а его полномочные представители, обычно из более зажиточных слоев. У них было больше возможности научиться письму и счету, особенно для всяких деловых нужд. Но это не означает, что все грамотные — из них. Довольно часто как раз малый достаток стимулировал стремление к знанию, грамоте. Об этом говорят, например, слова, сказанные в середине века (1654 год) посадскими людьми поморского города Яренска:

«У нас которые люди лутчие и прожиточные, и те грамоте не умеют. А которые люди и грамоте умеют, и те люди молотчие и к такому государеву делу (к службе в таможенных и кабацких головах. — В. Б.) не пригодятца».

К. Свечник и С. Попов, посадские люди из Вологды, почти полтора десятка лет спустя просили разрешить им заниматься в родном городе «площадным письмом» — составлением всякого рода документов, купчих и прочих, чтобы прокормиться. Для многих обедневших посажан такой способ добыть хлеб насущный — дело обычное: «А кормятся на Вологде в писчей избушке полощадным письмом посацкие оскуделые люди».