«Что- то тут не так», -мелькнуло в раскалывавшейся от боли голове. Почувствовав подступающую к горлу тошноту, Седзо напрягая силы пополз к выходу. Как только он оказался снаружи, подъехала полицейская машина и из нее крикнули: «Вот он!».

Прискорбней всего для Седзо оказался момент, когда он, сидя в комнате, куда его привели на допрос, неожиданно обнаружил пропажу блокнота. Он не сомневался, что выронил его во время драки со злоумышленниками. Он стал просить вернуть ему потерянный блокнот, если тот будет обнаружен на месте преступления, так как он очень важен.

- Что за блокнот? - спросили его, и Седзо в таких мельчайших подробностях описал свой блокнот - цвет, количество страниц, вклеенную внутрь карту, сложенную гармошкой, - что привел в изумление следователя. Однако в ответ услышал:

- Возможно, блокнот будет конфискован как вещественное доказательство вторжения в чужой дом.

Седзо был задержан на месте преступления по подозрению во вторжении в чужой дом. И действительно, после часа ночи в полицию позвонили и сообщили, что в доме выбито стекло, показания Седзо о выстреле совпали с тем, что слышали хозяева соседних с тридцать третьим домов, налицо рана на голове Седзо с тремя наложенными швами - все это делало слушание обстоятельств в следственном отделе до обидного Простым.

Показания Седзо сводились к следующему: его беспокоило то, что четыре дома подряд были ограблены, а также то, что кто-то открыл ставни в доме, хозяева которого выехали, так как дом должен перестраиваться, и поэтому он решил попытаться в ночь перед тем, как пятый дом будет разобран, увидеть из окна объект, который видел преступник. И это была чистая правда, ни прибавить, ни убавить. Однако следователи допрашивали его с таким бесстрастным видом, что было непонятно, верят они ему или нет. Но когда он показал на карте района все пять домов от А до Е, всячески подчеркивая, что они образуют квадрат и что окна домов D и Е выходят внутрь этого квадрата, следователи занервничали и в конце концов сказали: «Он и в самом деле наш бывший коллега».

Правда, Седзо толком не помнил самого важного - как выглядели и во что были одеты преступники. Все, что он мог сказать, - это время, когда они пришли в пустой дом, что один из них проговорил «Еще одна минута», что оружие было похоже на дробовик и что у них была спортивная сумка. Поэтому слова «бывший коллега» больно укололи его своей двусмысленностью. Ему стало стыдно, что он влез не в свое дело, да еще так неудачно, а когда перед глазами всплыли лица Каеко и Кэйко, его охватила досада на собственное бессилие.

В понедельник утром, после того как Седзо устроили двухчасовой допрос, он в течение получаса присутствовал при обыске в доме номер тридцать три, слом которого временно приостановили. Вид, открывавшийся из окна второго этажа, дышал таким покоем, что невозможно было представить, что ночью здесь стреляли из ружья. Седзи в доме напротив, которые были открыты сразу после происшествия, сейчас опять были плотно задвинуты.

Когда Седзо поинтересовался, из какого дома ночью сообщили о разбитом окне, ему ответили, что этого ему знать не полагается.

После того как обыск закончился и они вернулись в следственный отдел, начальник отдела сказал: - Похоже, вас хорошо знают в этом районе. Все жильцы подтвердили, что вы каждое утро и каждый вечер в одно и то же время там прохаживаетесь, К тому же у вас не было приводов до сих пор. Поэтому арест отменяется, - Он неторопливо выложил на стол блокнот.

Что это? Любезность по отношению к бывшему коллеге? Желание поскорее избавиться от лишних хлопот? Так и не решившись выяснить причину, Седзо спрятал в карман блокнот и быстрым шагом пошел прочь от полицейского участка. Утром он первым делом позвонил на склад и сообщил, что не может выйти на работу. Поэтому сейчас можно было идти прямо домой, но не успел он сделать и нескольких шагов, как в нем опять взыграла не помнящая горьких уроков натура.

Когда Седзо появился в полицейском участке, находившемся у шоссе в двух шагах от жилого района, там дежурил уже не тот полицейский, который задержал его ночью. При виде Седзо глаза нового дежурного округлились от удивления.

- Как? Вас уже освободили? - спросил он. Очевидно, ему передали по смене о Седзо.

- Само собой. Ведь я пострадавший. Мне три шва наложили на голове. Кстати, я забыл в отделении спросить - из какого дома сообщили, что кто-то разбил окно?

- Из дома пять-двенадцать. - не задумываясь, ответил полицейский.

- А, из дома Накамуры. Хорошо, спасибо.

Оставив полицейского, который собирался сказать еще что-то, Седзо быстро пошел прочь. Когда он услышал, что стреляли по дому номер пять-двенадцать, ему стала абсолютно ясна одна вещь, поразившая его до глубины души. Между окном на втором этаже особняка, которое он видел из пустого дома, и рядом фактов, начиная с нескольких квартирных краж и кончая выстрелом из ружья, имеется объяснимая связь. Однако роскошный внешний вид усадьбы с табличкой «Накамура», образ жизни красавицы в кимоно, похожей на женщину из ночного клуба, и другие побудительные мотивы и цели этого дела в большинстве своем по-прежнему остаются загадкой.

Обойдя стороной двенадцатый номер, где наверняка слоняются сыщики, собирающие показания и изучающие место происшествия, Седзо добрался до своей квартиры. Впервые не по своей воле он не пошел на работу и, чтобы убить незаполненное время, вновь открыл заветный блокнот.

Его охватила дрожь при мысли о допущенном прошлой ночью промахе, когда, находясь в «засаде», он столкнулся с преступниками, но они его избили и скрылись. Это была непростительная халатность, за которую в полиции его бы немедленно понизили в звании. Однако пронизавшая Седзо внутренняя дрожь носила несколько иной характер, чем та, которую он постоянно ощущал в коллективе. Сейчас она граничила с чувством отчаяния, которое человек испытывает, когда своими руками разрушает самое для себя дорогое. Эти пять лет после ухода из полиции он изо дня в день прогуливался, наблюдал и находил в этом успокоение. И надо же было такому случиться как раз тогда, когда он сам готов был примириться с подобным образом жизни.

По правде говоря, узнав в полиции, что стреляли по богатому особняку, Седзо решил, что он что-то упустил из виду. Между пострадавшими от квартирного вора пятью домами, составляющими квадрат, и находящимся в его центре домом пять-двенадцать не было никакого физического противоречия, но после того, как стало известно, что стреляли по дому пять-двенадцать, именно отсутствий такого противоречия внезапно зародило в Седзо предчувствие, свойственное сыщикам.

До сих лор его интересовал вопрос, почему маленькое окошко в доме D и ставни в соседнем с ним доме Е были открыты. Теперь же, когда он знал, что каждое из этих окон давало возможность наблюдать за окном во втором этаже особняка Накамуры, Седзо стал спрашивать себя, почему преступники, влезавшие в чужие дома, чтобы найти место для стрельбы по окну Накамуры, раз открыв окна, не закрыли их. Если им было так важно присмотреться к мишени, то они должны были бы закрыть окна, чтобы никто этого не заметил. Однако преступники дважды оставили окна открытыми. Почему?

Это в характере Седзо - зацепившись за что-то, не отцепляться до тех пор, пока не будет найден ответ.

Однако здесь есть и другие загадки. И одна из них - слова, сказанные преступниками перед выстрелом: «Еще одна минута».

Об этом Седзо дал показания в полиции. Когда он сказал, что, услышав слова «еще одна минута», посмотрел на часы и было ноль часов пятьдесят девять минут, его несколько раз заставили повторить время. Однако проблема-то заключается не в том, что выстрел произошел в час ночи, а в том, почему он произошел именно «одну минуту» спустя, в час ночи. Ведь если все готово, можно выстрелить в любое время. А если немного подумать, разве слова преступника «еще одна минута» не свидетельствуют о том, что стрелять надо было не в ноль часов пятьдесят девять минут, а ровно в час?