—Кто это разговаривает? Что это там скрипит все время в комнатах?

—Это ветер, папа.

—В моем доме не может быть ветра. Пойду посмотрю.

Он через силу попытался встать с постели. Отилия ласково остановила его и поклялась, что ничего там не происходит. Она открыла дверь в комнату, где был рояль, и другую дверь, в гостиную, теперь уже полупустую, и заверила старика, что не видит никаких перемен. Ста­рик на некоторое время успокоился. Но вскоре к нему вновь вернулась подозрительность, и он спросил:

—Рояль на месте?

—Папа, ты знаешь, что рояль не летает!

—Есть воры, я тоже знаю!

—Нет, папа, рояль в комнате, там же, где всегда был.

—Поди и сыграй что-нибудь.

Отилия вышла и исполнила ту же пьесу Чайковского, которая на этот раз прозвучала зловеще. Теперь старик ей поверил.

—Папа, ты убедился, что рояль на месте? Откуда ты взял, что он куда-то делся?

—А глаза? — спросил дядюшка Костяке.

—Какие глаза?

—Глаза, которые смотрели на меня вчера вечером через окно!

Отилия подумала, что у старика небольшой бред, и ничего не ответила. После того как за целый день не произошло никаких ухудшений, после того, как сам Василиад осмотрел дядю Костаке, все вынуждены были при­знать поразительную жизнеспособность больного. Сторо­жить его стало еще скучнее. Старик ворочался и» своем диване, не желая его покидать, разве что ради кое-каких нужд (спускаться ему помогала Марина), к казался вполне довольным. Состояние возбуждении вновь верну­лось к нему. Аглае созвала семейный совет и, горячо под­держанная Стэникэ, решила, чтобы за стариком наблюдали все по очереди. Стэникэ заявил, что никто не должен входить в комнату больного, чтобы не вызывать у него подозрений, а то он рассердится и составит завещание в пользу Отилии. Марина будет давать знать обо всем и сообщит, когда нужно. Но это не мешало самому Стэникэ постоянно являться к старику, спрашивать его о здоровье, рассказывать ему о больных, вставших со смертного одра, и нести разный вздор. Его только злило присутствие Отилии, которая ухаживала за дядей Костаке без всякого от­вращения, что весьма удивляло Стэникэ. Отилию считали легкомысленной, но она показала себя преданной и терпе­ливой. Дядя Костаке с нескрываемой враждебностью смотрел на Стэникэ. При виде его он неподвижно засты­вал в постели и пристально следил за ним.

Паскалопол вскоре нанес старику визит и, улучив ми­нуту, когда они остались одни, потому что наблюдение Стэникэ было неослабным, подтвердил, что положил деньги в банк на имя Отилии. Он показал старику письмо. Паскалопол надеялся, что Костаке заговорит об остальных деньгах и вручит их ему. Однако из деликатности сам он ничего не сказал старику и даже постарался уехать как можно скорее, чтобы не возбуждать подозрений у Аглае. Стэникэ на улице спросил Паскалопола:

—Что сказал старик? Составляет он завещание? Что он думает делать?

—О подобных вещах я с ним не говорил, — заверил помещик.— Как это можно? Какое право я имею вмеши­ваться?

«Хитрый грек. С ним, с Отилией и Феликсом, да еще с Джорджетой, можно было бы покорить мир».

—Что вам сказал Паскалопол? — спросил Стэникэ дядю Костаке.

—Что он мне сказал? — повторил старик, отталкивая Стэникэ рукой, недовольный, что тот слишком близко по­дошел к постели. — Ну что он мог мне сказать?

—Откуда мне знать? Но он хитрый. Посоветует вам какую-нибудь глупость и введет в заблуждение. Не вну­шает он мне доверия. Вам бы нужно было проконсульти­роваться у меня, ведь я адвокат, не так ли? Для вас я все сделаю и без всякой мзды.

—Не нужен мне адвокат, — отрезал старик.

Стэникэ шпионил за Феликсом и Отилией, стараясь разузнать, когда они уходят в город.

—У тебя сегодня лекции, да? — спрашивал он.

—Да, — отвечал Феликс, ничего не подозревая.

Но Отилия совсем не выходила из дому, целиком по­святив себя заботам о дяде Костаке. Стэникэ все время уговаривал ее:

—Ты переутомишься, заболеешь. Это нехорошо даже в интересах старика. Выйди прогуляйся, я присмотрю за дядюшкой Костаке.

Как-то, притаившись на кухне у Марины, куда он про­ник с черного хода, Стэникэ заметил, что Феликс отпра­вился в город. Следовательно, в доме оставалась только Отилия. Выйдя тихонько из кухни, он прошел к парад­ному ходу, открыл готическую дверь и прокрался через все комнаты к столовой. Заглянув в замочную скважину, он удостоверился, что там никого нет, кроме старика, ле­жавшего на диване. Тогда он снова вышел на улицу и че­рез черный ход проник в комнату с роялем. Отилия си­дела, задумавшись и подперев голову руками.

—Как себя чувствует дядя Костаке? — спросил Стэ­никэ.

—Все так же, — хмуро ответила Отилия.

З—наешь, сегодня после обеда, кажется, должен приехать Паскалопол, так он мне говорил, — соврал Стэ­никэ.

—Да? — изумилась Отилия. Немного подумав, она спросила: — Не можете ли вы сходить в город и купить мне коробочку пудры?

—Дорогая, — стал отказываться Стэникэ, — с огром­ным удовольствием, но я ничего не понимаю в предметах женского туалета. И потом ты же знаешь мою Олимпию: если до нее дойдет, что я куда-то ходил ради тебя, не сно­сить мне головы. Иди, иди быстренько, а я посторожу. Не веришь, что Стэникэ способен на самопожертвование? Очень жаль.

—Немного подумав, Отилия решилась:

—Я ненадолго, только на полчаса. Побудьте, пожа­луйста, здесь или попросите прийти Аурику.

Стэникэ на турецкий манер приложил руки к груди в знак того, что достоин всяческого доверия.

—Иди, не беспокойся.

Отилия надела пальто и вышла, провожаемая присталь­ным взглядом Стэникэ. Он осмотрелся, слегка приоткрыл дверь во двор, убедился, что там никого нет, и вошел в комнату дяди Костаке. Злые глаза старика уставились на него в упор. Стэникэ подошел к двери, которая вела в гостиную, чуть-чуть приотворил ее и снова закрыл. По­том он направился к окну, глянул во двор, вернулся к столу, взял стул, поставил его около дивана и сел.

—Как дела, старик? — спросил Стэникэ. — Лучше, а?

Дядя Костаке в свою очередь задал вопрос:

—Что тебе надо?

—Ай-яй-яй,— огорчился Стэникэ. — Я интересуюсь вашим здоровьем, а вы спрашиваете, что мне надо. Разве так можно?

Стэникэ еще ближе придвинул стул к дивану.

—Чего тебе нужно? — разволновался старик.

Притворившись, что не понимает, о чем спрашивает больной, Стэникэ приподнял край простыни, словно же­лая осмотреть матрац.

—Хорошая постель, — заявил он. — Как тебе, мягко лежать? А почему ты лежишь не в спальне?

—О-оставь меня в покое! Что тебе надо?

Стэникэ стал совершенно спокойно ощупывать тюфяк, потом быстро сунул под него руку и вытащил пакет с деньгами. Глаза у старика вылезли на лоб, рот рас­крылся. Он пытался что-то сказать. Сделав нечеловече­ское усилие, старик поднялся, сел на краю постели и взвыл плачущим, гортанным голосом:

—Деньги, де-деньги, жу-у-ули-и-ик!

И вдруг упал на пол. Стэникэ тщательно спрятал па­кет на животе под рубашкой, поглядел в окно и вышел через гостиную и готическую дверь. Ни во дворе, ни на улице никого не было. Он не спеша прошел в соседний двор и, увидев Аглае с Аурикой, сказал:

—Я встретил Отилию. Она просила Аурику зайти ненадолго присмотреть за стариком.

—Поди, Аурика, — посоветовала Аглае.

—Я тоже пойду, — сказал Стэникэ, — посмотрю, как у него дела.

—Увидев, что старик мертв, Аурика завизжала, а Стэ­никэ, изобразив удивление, бросился известить Аглае, которая явилась со всей бандой как раз в ту минуту, когда вернулась Отилия. Побледневшая девушка остановилась в дверях. Стэникэ подскочил к ней, обнял и стал уте­шать:

—Отилия, Отилия, дорогая моя кузина, будь муже­ственной, крепись, ведь этого следовало ожидать.

Потом он объяснил, как было дело:

—Отилия мне сказала: посиди около него, постереги или позови Аурику! Я и отправился позвать свояченицу и пришел вместе с ней. А старик уже лежал на полу, вот здесь. Видно, ему что-нибудь понадобилось, он поднялся, и тут-то ему стадо плохо.