Бабушкино сердце обливалось кровью, когда ее голодные дочери плакали, моля хоть о каких-нибудь сластях. Сама же она страшилась, что Шер предпримет что-нибудь, дабы разлучить ее с детьми, поскольку знала, она не сможет пережить эту разлуку, не сможет своей любовью принести им утешение.
Моей бабушке шел всего третий десяток, она была молодой женщиной, все еще сохранившей красоту, несмотря на рождение четверых детей и пережитые недавно потери. А потом Шер приказал ей прийти, и она в страхе ожидала этой встречи, ибо изо дня в день его ненависть к ней все возрастала. Когда она наконец предстала перед своим пасынком, его лицо исказила ненависть. И голосом, исполненным злобы, он объявил ей:
— Майана, один старик, живущий вдали от нашего галаха, принес за тебя большой выкуп. Ты вскоре будешь отдана за него.
Майана чуть не упала без чувств. Она понимала, что это замужество будет значить для ее семьи. Согласно традиции ее дети должны будут тогда остаться под властью Шер-хана. Если она выйдет замуж, то покинет этот галах и никогда не сможет увидеть снова своих дочерей и сына. Она станет собственностью мужчины, которого никогда не знала и которому вынуждена будет рожать детей. Понимая, что любые возражения лишь усугубят решение пасынка, она промолчала и опустила глаза, как и подобает послушной женщине. Наконец ей было позволено удалиться.
Этот разговор заставил Майану принять тяжелое решение. Она знала, что скорее умрет молодой, чем вынесет боль от потери детей, которых от нее отнимут, как только она будет отдана другому мужчине. Мужчине, который по закону будет иметь право надругаться над ее телом и бить ее изо дня в день и который, конечно же, не позволит видеться с детьми. Она решила, что если ее разлучат с детьми, то она предпочтет тихую могилу аду на земле. Верный слуга раздобыл для нее мышьяк и в нужном количестве спрятал в табакерке, так что в случае необходимости она могла быстро уйти из жизни.
Но прошло несколько лет, а новых разговоров о замужестве так и не последовало. Шел 1922 год, и эмир обратился к афганским мужчинам, призывая их посвятить себя гражданской службе и поощряя образованные семьи отправлять своих юных сыновей на обучение за границу. Таким образом молодые афганцы получали возможность познакомиться с миром, а вернувшись, заложить основы для будущих перемен на родине. И хотя наша страна уже начала пробуждаться ото сна, движение вперед, к прогрессу, шло очень медленно, и в галахе все сохранялось по-старому, о чем бабушке напомнил эпизод, когда Шер попытался убить ее единственного сына, моего отца.
Шер завел железное правило, в соответствии с которым мой отец, чтобы проявить уважение, должен был всякий раз при встрече с ним снимать шапку. Однажды, выбежав встречать брата, мой маленький Аджаб забыл про это правило. При виде шапки Шер пришел в ярость и направил свою лошадь прямо на брата, намереваясь затоптать его. Мой отец прикрыл голову руками и застыл в ожидании неотвратимых ударов копыт.
Однако эта лошадь была очень привязана к отцу. Она встала на дыбы, перебирая передними ногами в воздухе и отказываясь далее идти на мальчика. Придя в себя, папа бросился наутек и спрятался в укромном месте, где и оставался, пока гнев Шера не прошел.
В 1923 году, через несколько месяцев после этого случая, Шер решил отправить моего отца в закрытую военную школу. Бабушка была ошарашена — ее маленькому сыну было всего шесть лет, и он был слишком мал для военного обучения. Но Шер отказался слушать ее, заявив:
— Из твоего сына нужно сделать мужчину.
Прощание было недолгим, ибо Майане сказали об отъезде сына в самый последний момент. И она беспомощно наблюдала за тем, как крошечная фигурка ее сына была водружена на лошадь и увезена прочь из галаха.
Хотя военная школа находилась всего в десяти милях от галаха, путешествие верхом по ухабистым дорогам Афганистана было нелегким. Когда Аджабу дозволялось приезжать домой, старший брат загружал его делами, и ему редко удавалось видеться с матерью. Единственное, что его радовало, так это избавление от жестокости брата.
В 1929-м, когда моему отцу исполнилось двенадцать лет, в Афганистане произошел переворот. Эмир Аманулла, возглавивший прогрессистов, провел реформы, предусматривающие образование для женщин, введение европейского платья и установление торговых отношений с зарубежными компаниями. Однако эти законы вызвали волнения среди предводителей племен, которые не желали каких бы то ни было перемен. Особенно представители духовенства и главы племен были разгневаны тем, что единственная жена Амануллы ходила без паранджи во время своего недавнего посещения Европы. И еще до завершения года эмир был вынужден опубликовать воззвания, полностью перечеркивавшие его реформы, но на тот момент он уже потерял поддержку духовных лиц и глав племен. В тот день, когда ему пришлось отречься от престола, Афганистан потерял умного реформатора, способного привнести в жизнь моей страны столь необходимые для нее изменения.
В том же году, ознаменованном народными волнениями, отец узнал, что его мать серьезно больна. И тогда он сделал то, чего прежде никогда не делал. Он попросил о личной встрече с деканом — своим братом. Войдя к Шеру, он произнес:
— Брат мой, могу ли я получить у тебя разрешение увидеть свою мать? Я слышал, что она тяжело больна.
Шер не сказал ничего определенного и лишь грубо распорядился:
— Придешь в конце дня.
Надежды окрылили моего отца. Неужто брат изменился и позволит ему съездить домой? Однако, когда отец вернулся к нему вечером, Шер уже ждал его и принялся избивать. Затем он швырнул его на пол и заорал:
— Вот тебе ответ. Нет! Неужто ты считаешь, что особенный только потому, что приходишься мне братом? Знай, Аджаб, ты такой же, как все остальные, и не будешь видеться с матерью, пока учишься здесь.
Казалось, Шер должен был бы стать покровителем брата, но вместо этого он причинял ему только зло. Папа постоянно находился настороже, не зная, когда и откуда может быть нанесен следующий удар. Другое, более серьезное событие произошло через несколько лет. Мой отец безмятежно проходил мимо кабинета брата, как вдруг Шер выбежал оттуда и без всяких оснований грубо пихнул его. В этот момент папа стоял как раз на верхней ступеньке высокой лестницы. Застигнутый врасплох, он полетел кубарем головой вниз.
Так случилось, что в это время мимо проходил наследный принц Дауд. Чрезвычайно удивленный увиденным, он схватил моего отца и спас его тем самым от серьезных травм. И хотя Шер сделал вид, что не имеет никакого отношения к падению моего отца, принц понял, что это была ложь. Однако и сам он в это время был всего лишь мальчиком и ничего не мог поделать со всемогущим Шер-ханом.
Пока мой отец пытался держаться подальше от брата, Майана все больше погружалась в себя, продолжая жить только ради своих детей. Ее дочери становились красивее с каждым днем, и она тревожилась о том, что принесет им будущее. В Афганистане красивых девушек выдавали замуж в совсем юном возрасте и за большой выкуп.
У старшей — Пикай — были небесно-голубые глаза и черные волосы. Ее лицо было столь прекрасно, а ресницы так длинны, что женская прислуга собиралась полюбоваться ее красотой, пока она спала. У Зерлат, средней дочери, были зеленые глаза и белокурые волосы. У младшей дочери Нур глаза были синими, а волосы светло-каштановыми. Все девушки были необычайно красивы, хотя Пикай выделялась из них троих. Слух о ее красоте разлетелся по всей стране, заставив даже эмира Афганистана поинтересоваться ее возрастом и возможностью заключения с нею брака. Но Шер солгал, ответив королю: «Она еще не достигла брачного возраста». Шер не хотел, чтобы одна из ненавистных ему сводных сестер, выйдя замуж, попала бы во влиятельную семью и, заняв там положение, стала бы защищать от его жестокости свою мать, а также брата и сестер.
Прошли уже годы с тех пор, как Шер пригрозил Майане замужеством. И она почти убедила себя в том, что он забыл об этом, как вдруг он опять призвал ее к себе.