Днем 27 апреля мною было обнаружено большое скопление конницы красных в верховьях реки Мокрая Караичевая, а к вечеру она двинулась в нашем направлении. Об этом было послано спешное донесение в штаб корпуса. В ночь с 27 на 28 апреля наша конница заняла следующее положение: 1-й корпус у зимовника Лисицких, Ас-[траханская дивизия (перешедшая за Маныч 25 апреля) у зимовника Курочкина, моя бригада от зимовника Безуглова на восток до верховьев реки Темленной, а левые части бригады до реки Караичевой, 1-я Конная — два полка в боевой линии и два полка в резерве.

С рассветом бой возобновился, пехота противника в три-четыре ряда цепей перешла в наступление, поддержанная бронеавтомобилями, но, не выдержав нашей контратаки, начала отступать. Я снова взял станции Ельмут и Двойная. Под вечер меня с двумя полками оттягивают в резерв. Мой участок занимают 1-я Конная дивизия с двумя полками и терские пластуны.

28 апреля наша пехота с конницей переходят в наступление, пехота красных отходит, но часов около 15, после обеда, появляется внезапно конница красных, атакует 1-й корпус, и он поспешно отходит к зимовнику братьев Михайликовых, а астраханцы бегут к Манычской переправе, но их останавливают. Моя бригада идет на поддержку правого фланга, приостанавливает противника, и я занимаю высоты к северу от зимовника Михайликовых. Ко мне присоединяются части 1-го Кубанского корпуса (2-й Уманский и 2-й Запорожский полки), и порядок водворяется.

Часам к 9 вечера я еду в штаб корпуса доложить положение на фронте. В штабе все спят! Когда я попросил сделать доклад комкору, на лицах у присутствующих «штабчиков» образовалась кислая и насмешливая мина, мне ответили, что комкор спит и его будить не положено. Едва нашли начальника штаба (генерала Генштаба, фамилию, жалко, не припоминаю), который, зевая и не выслушав меня, лег спать. Я спросил, когда у меня будет смена, так как имею приказание, как только приостановлю противника, возвратиться на свои позиции. В ответ генерал сквозь зубы выцеживает: «Надобно вам спать, полковник, а завтра там увидим, ну наверное, будет смена». Обиженный таким невниманием и халатностью, я уехал к бригаде.

На рассвете, узнав, что некоторые части 1-го Кубанского корпуса подошли и стоят в резерве, отправляюсь снова в штаб и требую немедленной моей смены, которую получаю через три часа, после неприятного разговора с комкором, видимо не осознающим нашего положения и своей неприспособленности к командованию. До обеда возвращаюсь в резерв на свое место.

Ночью на 29 апреля на участке 1-й Конной дивизии произошло следующее: конница противника внезапно напала на правый фланг дивизии (1-й Линейный полк), сбила его, полк спешно ушел, а за ним некоторые части других полков. Завязался бой с нашей 1-й Конной дивизией, которая с большими потерями отошла и открыла правый фланг терских пластунов; они были атакованы, и больше половины этих лихих казаков погибло. Атакованы были и части 1-го Конного корпуса, и, к довершению всего, по всем линиям фронта наши части начали отступать и самостоятельно переходить через Маныч назад!

По правую сторону Маныча остаются лишь моя бригада и 9-й пластунский батальон. Пластуны переходят в наступление к станице Великокняжеской, а я разворачиваю бригаду от зимовника Пишванова на север и немного задерживаю красных. Успеха на этом участке мы не ждали. Внезапно получаю приказ спешно отступить на переправу.

На реке творился беспорядок, артиллерия бросала орудия, многие переходили через реку вплавь и т. д. Вся наша группа, наконец, собралась в селе Баранниковском, а позже на всем этом участке не было никаких столкновений с красными. Они не переходили реку, видимо довольные, что нас, из-за бестолкового командования, так легко отогнали от Великокняжеской.

3-й Кубанский корпус, под командованием генерала Шкуро, в это время уже находился в Каменноугольном районе Донской области, и противник на всем участке отступал под натиском Шкуро на север.

2-й Кубанский корпус, под командованием генерала Улагая, разбив Ставропольскую группу, подходил к станице Граббевской, где в первых числах мая разбил конницу «товарища» Думенко, переброшенную с нашего фронта 29 апреля, и отобрал у нее почти всю артиллерию и много пулеметов. Думенко со своей конницей был выведен из строя и появился только на реке Сал в последующих событиях.

С 29 апреля по 4 мая на нашем фронте происходят мелкие стычки и огневая дуэль через Маныч. 3 мая мою бригаду сменяют с переправы, и я отхожу к другим частям, расположившимся в Баранниковском.

Части снова подготавливаются к переходу через Маныч и операции на Великокняжескую. Получаем пополнения. У переправы остается пехота и Астраханская дивизия (пехота на Баранниковское, а астраханцы на Нижне-Манычской переправе), а все остальные намечаются для перехода реки.

В период этой подготовки нас навещает главнокомандующий Добровольческой армией генерал Деникин[34] (с 30 апреля до 1 мая) и осматривает переправы на месте.

4 мая прибывает только что назначенный командующим Кавказской армией генерал Врангель. 1-й, 2-й, 3-й и 4-й батальоны пластунов сведены в пластунскую бригаду и вместе с 1-й пехотной и Сводно-Горской дивизией входят в состав 4-го корпуса (комкор — генерал Шатилов).

5 мая наши части с боем переправляются через Маныч, занимают зимовники Безуглова, Михайликовых и Пишванова. Упорнейшие бои в течение целого дня с противником (две дивизии пехоты, три полка конницы, масса артиллерии и бесчисленное количество пулеметов). Мы все же сдерживаем контратаки красных и к полудню, пользуясь кратким перерывом у противника, переходим в наступление по всему фронту. В 10 верстах от Великокняжеской противник останавливается и занимает всей пехотой позиции фронтом на юго-восток.

4-й Кубанский корпус (без астраханцев) группируется у зимовников Михайликовых и Пишванова, а 1-й корпус занимает зимовники И. и П. Пишвановых, выбросив разведку по рекам Большая и Малая Куберле на восток.

6 мая проходит спокойно, наступления мы не предпринимаем, но ведется усиленная разведка. Противник беспокоится, как потом я узнал, из-за слухов о полном разгроме армии Думенко генералом Улагаем. В это время Улагай уже подходил к станице Бурульской, огибая с востока противника.

Прибывший к нам генерал Врангель, командующий Кавказской армией, решил конницей атаковать противника, для чего наши части (1-я Конная дивизия и моя бригада) по приказу комкора к 17 часам того же дня (6 мая) подводятся к кургану в 4 верстах на восток от зимовника Пишванова, откуда до позиции красных оставалось не больше 3–3,5 версты. Здесь наша артиллерия занимает укрытые позиции, а конница выстраивается в две колонны: первая, боевая, состоящая из пяти полков (1-й Екатеринодарский, 1-й Линейный, 1-й Запорожский, 1-й Уманский и 2-й Кавказский), и вторая колонна, резервная, состоящая из бригады, которой командовал я.

Как только солнце стало скрываться, наша конница (командовал генерал Шатилов) начала наступление, сначала рысью, а потом наметом. Вся артиллерия открыла огонь по красным (из восьми орудий), и в ответ противник засыпал нас ураганным огнем не менее как из 30 орудий. Казалось, что наши не выдержат огня, но конница, перейдя в намет, проскочила эту огневую завесу, артиллерия противника начала стихать. Уже в темноте казаки начали теснить красных, которые спешно отошли к Великокняжеской.

С 6 на 7 мая, точно в 24 часа, я по приказу генерала Шатилова с пятью полками (1-й Кубанский, 1-й Лабинский, 1-й Линейный, 1-й Екатеринодарский и 2-й Кавказский) двинулся на взятие Великокняжеской. Около 4 часов 7 мая я подошел к станице, но наши разъезды доложили, что пехота противника окопалась у кирпичных заводов, а кроме того, правее моей колонны обнаружена бригада красных, направляющаяся на железную дорогу Великокняжеская — Ельмут.

Одновременной атакой карьером с двумя полками на пехоту направо и с тремя полками на окопы была взята станица Великокняжеская, а противник наголову разбит (дивизия пехоты в окопах и бригада пехоты на марше). Взято у противника 20 орудий, 40 пулеметов и 4,5 тысячи пленных. Красные бежали на Ельмут, их преследуют 1-й Лабинский и 2-й Кавказский полки, которые занимают высоты между Великокняжеской и Ельмутом. К 5 часам занимаем всю станицу, достается богатая добыча в боевых припасах и питании.