Однажды я направил на экспертизу пузырек, изъятый с места происшествия, а эксперт в своем заключении обозначил его как флакон. И все бы было нормально, если бы дотошный адвокат не обнаружил в суде это расхождение. Он встал и объявил, что экспертиза исследовала не то, что изъял следователь. Прокурор хотел уже исключить эту экспертизу из доказательств, но терять ее очень уж не хотелось, стоящая была экспертиза, и пришлось .попросить дело на доследование...
Рядом с роялем — гладильная доска. На ней обгорелые газеты, на газетах — утюг. Утюг включен в сеть, но не работает, перегорел. Перед уходом преступник понял, наверное, что в таком погроме следов не спрячешь, и хотел устроить пожар. Но пожара не получилось, судьба, как говорится, вмешалась вовремя. , На диване — телефон. Шнур вырван из розетки, но для «верности» аппарат еще накрыт двумя подушками.
На кухне слева от выхода — раковина-мойка, в ней стоит пластмассовый таз с замоченным бельем. На белье обильные пятна, похожие на кровь.
В спальне — металлический ящик-сейф шириной 40, высотой 70 сантиметров. Толстые стальные стенки, вес не менее трех пудов. Ящик вскрыт, ключа нет. Внутри пусто, за исключением тетрадки в клетку с номерами облигаций за 40-е — 50-е годы. Денег, драгоценностей и иных ценностей не обнаружено нигде, все сумочки пусты, тайнички тоже...
Сколько людей перебывало в этом доме! Сколько оставлено следов: отпечаток пальца, крохотная шерстинка от свитера, миллиграмм кожаной подошвы на паркетном полу. Ежеминутно, ежесекундно, мы оставляем в пространстве частички себя. Мир полон материальными свидетельствами пребывания каждого из нас на земле. Преступные следы. Этот дом ими переполнен. Их нужно обнаружить, изъять и исследовать. Для этого у криминалиста есть все, за исключением малого — баллончика с волшебной жидкостью: побрызгал, распылил — и преступные следы замигали, зафосфоресцировали. Но пока такого чуда не предвидится. Все следы — и преступные, и обычные — перемешались в ужасном беспорядке, и отделить каким-то образом одни от других должны следователь Петрушин и эксперт-криминалист, ему помогающий. А как это сделать, по каким признакам? Этого, пожалуй, не скажет никто. Конечно, есть методики, разработки, рекомендации и так далее. Но они касаются лишь более или менее типичных ситуаций, а сталкиваться приходится сплошь и рядом с нетипичными.
Что же помогает? Нюх, интуиция? Да, и это приходится признать. Правда, мистика здесь ни при чем. Интуиция — дитя опыта, практики. Но что-то такое все же есть. У опытных оно тоже по-разному получается: одному больше везет, другому меньше. Нет, с этим все же надо родиться.
А вообще-то время следователей-универсалов сейчас прошло. С криминалистической техникой должен работать специалист. Следователю уже сегодня трудно с ней разобраться, а что будет завтра?
Я, например, технику любил всегда, но на расстоянии, платонически. А трогать боюсь. Когда-то давно я попробовал самостоятельно повесить в доме люстру. То, что при этом надо выключить рубильник, я, разумеется, знал и выключил. Все сделал как надо, но получил подлый удар током и свалился со стула. С тех пор у меня развился комплекс непостижимости техники в самой ее сущности. Могу ли я после этого профессионально работать с приборами и аппаратами, поступившими на службу криминалистики? Нет. С ними работают люди, которых не бьет током при выключенном рубильнике.
Следователю Петрушину помогал хороший криминалист. Все было сделано грамотно и добротно. Прежде всего, конечно, отпечатки пальцев. Они изымались именно с тех мест и предметов, которых не могла не коснуться или могла коснуться рука преступника. Был дактилоскопирован труп Ведниковой, чтобы можно было выделить ее отпечатки. Опылили рояль, дверцы шкафов, тумбочек, телефонный аппарат, утюг и многое другое. Не был обойден вниманием и сейф. На липкую дактилоскопическую пленку было оттиснуто много отпечатков с петлевыми, дуговыми и завитковыми узорами папиллярных линий. И тем не менее оставалось неясным, захватил ли невод то, ради чего забрасывался. Заранее этого знать никому не дано, и всегда после осмотра места происшествия следователь терзается вопросом: все ли сделал, не упустил ли чего? А если он пи в чем не сомневается, значит, или делает вид, или делает не свое дело...
Около ста лет назад шотландский врач Генри Фулдс обратил внимание на то, что китайцы и японцы издревле оставляли на документах вместо подписей отпечатки своих пальцев. Фулдс собрал большую коллекцию отпечатков и пришел к выводу, что рисунок папиллярных линий на коже пальцев индивидуален для каждого человека, никогда не повторяется и не изменяется в течение всей жизни. Нельзя сказать, что до Фулдса никто не обратил на это внимание. Обратили. Но до него никто не додумался использовать это свойство для разоблачения преступников, оставивших отпечатки пальцев на месте происшествия. Браво, Фулдс! Ты, далекий от криминалистики человек, заложил основы современной криминалистики.
Сейчас отпечатки пальцев ранее судимых лиц, или, как их называют, дактилоскопические карты,, систематизируются по определенным признакам-формулам и хранятся в централизованных картотеках. Оставить вновь ранее судимому свой отпечаток на месте происшествия все равно, что оставить удостоверение личности. Ну а если отпечаток оставил тот, кто еще не был судим, то его сначала надо найти, а потом уже, после сравнительного исследования, изъятый отпечаток станет доказательством преступления. В этом случае задача поиска должна решаться другими средствами.
Но грядет новый этап. Скоро, как обещают ученые, по пото-жировым отпечаткам пальцев можно будет установить путем химического исследования пол человека, его примерный возраст (с интервалом до пяти лет) и даже пищу и лекарства, которые он употреблял. Что ж, посмотрим...
Вообще современные экспертные возможности поражают воображение. В былые времена, не такие уж и отдаленные, следователь мог рассчитывать главным образом на быстрые ноги, интуицию, ну и, конечно, дедукцию с индукцией. Сейчас ему на помощь пришла мощная наука. Где-где, а в криминалистике она стала поистине производительной силой. НТР даже избаловала следователя. Если раньше он «целовал ручку» эксперту за каждую крохотную зацепку, которую тот ему давал, то сейчас готов переложить на него все бремя доказывания. Я помню одно дело об отравлении, по которому следователь добивался от эксперта-психолога категорического ответа на вопрос, могла ли потерпевшая покончить жизнь самоубийством. А этот вопрос был стержнем всего дела: ответь на него психолог положительно — и ни следователю, ни суду делать уже было бы нечего.
Сравнительно недавно возникла экспертиза следов наложения микрочастиц, эта экспертиза произвела вторую, после дактилоскопии, революцию в криминалистике. К примеру, подозреваемый отказывается: не был, не видел, знать не знаю. А на его одежде эксперт обнаруживает крохотные волоконца, микроскопические, не видимые глазу. Исследовав их физическую и химическую структуру, эксперт приходит к выводу, что эти микрочастицы попали на подозреваемого с одежды потерпевшего. А на одежде потерпевшего соответственно обнаруживаются микрочастицы одежды подозреваемого. Значит, контакт был. И что интересно: сколько ни стирай одежду, а микрочастицы остаются, от них не избавиться. Они могут быть и под ногтями, и на подошвах ботинок, и где угодно. Одно только неудобство сохранилось для следователя с самых стародавних времен: надо сначала найти преступника, прежде чем можно будет применять всю мощь современной науки и техники. Но прибор-искатель пока не придуман, а значит, следователь продолжает оставаться следователем, каким мы его знаем много, много лет.
Дело № 23385.
По загородной дороге шустро двигался «Жигуленок» типа «универсал». В салоне, сплошь оклеенном сигаретными и винными этикетками зарубежных стран, сидели двое. Баранку крутил Вениамин Агафонович, или просто Веник,— человек лет сорока, с неуклюжей, корявой, как дубовый сучок, фигурой и непропорционально широкими плечами. Рядом сидел Петр Прокопьевич Усков. Открытое, крестьянской наружности лицо, в одежде и прическе не вполне убедительная претензия на элегантность. Глаза Ускова излучали оптимизм, губы насвистывали песенку из АББА «Мани-мани-мани».