Подъехал барон.

— Вставать! — гаркнул управляющий. Мы вскочили в санях.

— Доброе утро! — поздоровался барон по-латышски. Горе-немцы смешались: кто ответил по-латышски, кто по-немецки.

— Поехали! — сказал барон, на этот раз на немецком. Ему очень нравилось ставить людей в тупик. Охотничий кортеж тронулся. На первых санях, запряженных гнедыми стройными красавцами, следовал сам барон. На вторых — управляющий с лесничим. Мы — позади всех. Снег визжал под полозьями, подковы гулко стучали по наезженной колее. На сани из-под копыт летели кусочки льда и слежавшегося снега. Охотники, одетые в теплые новенькие полушубки, важничали, держали ружья напоказ между колен стволами кверху. Над лошадьми и ездоками вился пар.

Промчались по тихим улочкам местечка. Свистели кнуты, фыркали кони. Особенно приятно было, когда на перекрестках лошади круто сворачивали и сани заносило в сторону. Блестели подковы, впереди мелькали бегущие ноги лошадей, полозья пели свою однообразную песню.

Первые лучи солнца осветили заснеженный лес. Редкие облака, похожие на сугробы, словно застыли на небе. Поля, деревья, дорога, придорожные кусты — все вокруг сверкало бесчисленными огоньками. А воздух какой — свежий, чистый, вкусный утренний зимний воздух! Дышишь, дышишь им — и никак не можешь надышаться.

— Что храпишь, как загнанная лошадка? — спросил меня Август.

— Нравится.

Он не понял:

— Что нравится?

— Нравится дышать, нравится так ехать, нравится смотреть по сторонам — все нравится!

Тем временем наш караван подъехал к цели. Сани остановились па опушке леса. Здесь ожидали два лесника, тоже с ружьями. Мы выскочили из саней, торопливо начали прилаживать к ногам лыжи.

— Загонщики, сюда! — позвал один из лесников. И стал разъяснять нашу задачу: — Пойдете по лесу — держитесь все время на таком расстоянии, чтобы не терять друг друга из виду. Не отставать и не вырываться вперед — двигаться всем с одной скоростью, ровным рядом. И, главное, шум чтобы не прекращался ни на секунду, понятно? Если какой-нибудь зверь захочет проскочить назад — не пропускать. Всех гнать вперед, только вперед!..

Сипол уже освоился с непривычной обстановкой и пошел негромко сыпать шутками:

— Гоп, ребята, кто опаснее: кролик или заяц?

— Васька, слышь, Васька! Спроси у него: ежей тоже назад не пропускать?

Один лесник провел в глубь леса возбужденно переговаривавшихся охотников, другой остался командовать загонщиками. Двое охотничьих псов, которых он еле удерживал за поводки, от нетерпения сучили лапами и поскуливали.

И все это нацелено на каких-то несчастных зайцев, которые и так смертельно боятся всего па свете! Я чувствовал, как во мне постепенно начинает угасать любопытство, уступая место жалости. Решил про себя: если какой-нибудь отчаявшийся зверек кинется в мою сторону — пропущу.

Васька был возбужден не меньше, чем охотники:

— Ребята, а если подранка увидим — не спрятать ли? А завтра за ним, а?

— Да ну тебя! Выдумываешь вечно!

Васька отошел от нас явно недовольный.

На другом конце леса прозвучал рог. Это означало: приготовиться. Мы разошлись по опушке редкой цепочкой, лесник с собаками в самой середине. У меня в соседях по одну сторону брат, по другую Август, дальше Васька. Снова прозвучал сигнал, и мы двинулись. Лыжи застревали в кустах, с деревьев осыпался снег, ветки так и норовили хлестнуть по лицу.

И пошла суматоха! Собаки лаяли, загонщики орали во все горло, крутили трещотки, колотили палками по деревьям. Вот из-под кустов выскочил первый заяц и, прижав к спине уши, понесся в чащу.

— Заяц! Заяц! — закричал Август. Собаки, тоже заметившие зайца, кинулись вдогонку и скрылись из виду, беспрестанно лая.

— Косуля, смотри! — У брата горели глаза. Грациозное животное с высоко поднятой головой большими прыжками удалялось от загонщиков. Вот оно исчезло за деревьями, оставив на снегу цепочку свежих следов.

Дикий шум, внезапно взорвавший лесную тишину, вспугнул и птиц. Они выбирались из своих убежищ на деревьях, ошалело смотрели вниз и шумно вспархивали, улетая подальше от опасного места, а на нас обрушивались с заснеженных елей целые лавины. Одна из таких лавин накрыла Августа. В последний момент я успел отскочить, меня лишь припорошило. А Август? Вот он, между кустами. Обсыпан снегом с ног до головы. А все равно старательно крутит свою трещотку.

Псы гоняли потревоженных обитателей леса. Лай быстро перемещался с одного места на другое; звери, действуя каждый по своему разумению, хитрили, ловчили, петляли по чаще, пытаясь уйти от смертельной опасности.

Ударили первые выстрелы. Я содрогнулся, словно меня хлестнули нагайкой.

Впереди послышался треск кустов. Совсем недалеко от меня остановилась косуля. Я увидел ее черные, полные отчаяния глаза, блестящую мордочку и перестал вертеть трещотку. Несколько секунд она стояла неподвижно, мы смотрели друг на друга. Затем я поспешно спрятался за ель. Косуля словно ждала этого, прыгнула, пронеслась почти рядом со мной. Мелькнули тонкие стройные ноги, серая, будто седая шерсть…

Спаслась! Я заулыбался во весь рот.

Подбежал Август — он все видел:

— Зачем пропустил?

— А тебе очень хочется, чтобы ее пристрелил барон? Он растерялся:

— Не-е…

— Ну и помалкивай!

Охота продолжалась. Со всех сторон гремели выстрелы.

Скоро уже противоположная опушка леса. Сквозь стволы поредевших деревьев проглядывали заснеженные поля. Загонщики зашумели еще сильнее — здесь, на опушке, могли прятаться звери, не решавшиеся уйти из родного леса.

С полей снова зазвучали выстрелы. Заяц-подранок, кувыркаясь и хромая, с перепугу и от боли не обращая внимания на шум, кинулся назад, в лес. Пробежал мимо меня, круто свернул к Ваське. На белом снегу остались капли крови.

Лес здесь был не такой густой, кустов тоже не много. Я видел, как Васька выбежал зайцу наперерез. Когда же тот, пытаясь увернуться, потерял равновесие и упал, Васька стукнул его с размаху своей дубинкой. Затем схватил зайца за уши, сунул под маленькую пышную елочку, быстро накидал на него снегу. Оглянулся по сторонам — никто не видел? — и пошел дальше, изо всех сил молотя по деревьям своими двумя дубинками.

Вечно этот Васька… Но не выдавать же его!

Когда вышли из леса, лесник приказал:

— А ну ищите подстреленных зайцев! Там должны быть, я видел, как бежали.

Снова вернулись в лес. Васька приминал лыжами заячьи следы.

Я делал вид, что ничего не замечаю. Поискали немного и вернулись с пустыми руками.

— Не загонщики, а бараны! — ругался лесник. — Даже такой ерунды поручить нельзя!

Впереди, на бугорке, собрались охотники и за чем-то с интересом наблюдали. Мы тоже изо всех сил заскользили туда на лыжах.

Собаки гоняли раненую косулю. Она убегала, прихрамывая и покачиваясь.

Наконец косуля рухнула в снег. Псы окружили ее, ожесточенно лая.

Все — и охотники, и загонщики — дружно ринулись к косуле. Животное лежало в снегу, приподняв голову. Подбежал лесник, приставил дуло ружья к голове. В ужасе я крепко зажмурился, зажал ладонями уши.

Выстрел. Тишина. Потом чей-то голос произнес:

— Готова!

Я открыл глаза. Голова косули лежала на снегу, по нему быстро расползалось ярко-красное пятно.

Лесник связал ноги убитой косули, взял у одного из загонщиков палку, просунул между опутанных ног.

— Ну-ка, кто из вас посильнее, несите!

Вызвались Сипол с Августом. Взвалили палку с тяжелой ношей на плечи. Косуля свешивалась до самой земли, голова покачивалась в такт шагам. А я все гадал: та ли это косуля, которую пропустил, или не та? Вроде у той шерсть поседее. Уж очень хотелось верить, что «моя» косуля спаслась.

Подошел барон, поворошил ружьем груду убитых зайцев, осмотрел с довольным видом косулю.

Лесник поднес за уши двух окровавленных зайцев, швырнул их на снег к остальным.

— Вот бы еще лиса попалась! — Он подобострастно улыбался. — Был бы госпоже баронессе неплохой воротник.