Следует добавить, что именно определенная ограниченность Стюарта, то, что его взгляды были ниже по уровню взглядов А. Смита, сделали его работы более привлекательными для молодого Гегеля, чем намного более ясные и убедительные идеи А. Смита. Поскольку Гегель борется с мертвой позитивностью, он стремится преодолеть вместе с А. Смитом наследие предшествующей политической экономии, фетишизацию ею ряда категорий. Эти взгляды, правда, имели глубокие корни в хозяйстве экономически отсталых стран. Последовательное буржуазное истолкование взаимоотношения экономики и государства могло возникнуть только в самой Англии — у Смита и Рикардо. Если взять французских экономистов наполеоновского периода, у них нельзя не увидеть, на что постоянно указывал Маркс, пережитки прежних теоретических взглядов как раз в вопросе об отношении экономики и государства. Это свойственно Германии в еще большей степени. Из истории медленного развития политической экономии в Германии мы знаем, что иллюзии в отношении экономической роли государства сохранились и после Гегеля, а позднее переросли в прямую апологетику (достаточно вспомнить Лассаля или Родбертуса. Если к тому же учесть, что в иенский период Гегель был полон иллюзий в отношении разрешения противоречий буржуазного общества, о чем мы будем говорить позже, то понятно, что в этом вопросе Гегель постоянно склонялся скорее к Стюарту, чем к Смиту.
Но есть еще один решающий вопрос, в котором Гегель на протяжении всей жизни остается на точке зрения Стюарта и никогда не достигает той высоты в понимании закономерностей капитализма, которая присуща А. Смиту и Д. Рикардо. Мы имеем в виду проблему прибавочного труда и прибавочной стоимости. Маркс в своей критике политической экономии Стюарта подчеркнул, что Стюарт находится в плену старых представлений о прибыли, извлекаемой посредством отчуждения, profit upon alienation. Правда, Стюарт различает положительную и относительную прибыль. Последняя есть прибыль от отчуждения. О первой Маркс говорит: "Положительная прибыль возникает из "увеличения труда, усердия и мастерства". Стюарт не пытается дать себе отчет в том, как она возникает из этого увеличения. Его добавление относительно того, что эта прибыль вызывает увеличение и возрастание "общественного достояния", позволяет, по-видимому, сделать вывод, что Стюарт понимает под этим лишь увеличение массы потребительных стоимостей, обусловленное развитием производительных сил труда, и что он рассматривает эту положительную прибыль совершенно отдельно от прибыли капиталистов, которая всегда предполагает увеличение меновой стоимости" [7].
Если более детально исследовать экономические взгляды Гегеля иенского периода, то нетрудно увидеть, сколь глубоко он увяз в этом путаном и отсталом для Англии воззрении.
Правда, приобретя более прогрессивные взгляды в результате изучения работ Адама Смита и экономической жизни самой Англии, Гегель уясняет противоречивость капитализма, определенную противоположность между капиталом и трудом и открыто говорит о них, но он никогда не смог проникнуть в тайну действительной капиталистической эксплуатации, приблизиться к ее пониманию столь близко, как это сделали классики буржуазной политэкономии. Эта ограниченность сохранилась на протяжении всей его жизни и обусловлена она тем, что, осознавая противоположность капитала и труда, Гегель выводит ее только из познания международных экономических отношений, а не из реально переживаемого им опыта, не из действительного постижения жизни капитализма. Иными словами, эта ограниченность Гегеля отражает в мышлении капиталистическую отсталости Германии.
Само собой разумеется, что эта ограниченность не только не преодолевается, но и усиливается вследствие идеалистического характера взглядов Гегеля, особенно вследствие перевернутой, поставленной на голову трактовки взаимоотношений между правом и государством, с одной стороны, и экономикой — с другой. Но социальные корни идеалистического характера взглядов Гегеля, как было отмечено, те же. Экономическая отсталость Германии оказывает воздействие на все взгляды Гегеля, а не только на решение им отдельных проблем и не прямолинейно, т. е. она отнюдь не всегда влечет за собой прямое искажение его гениальных подступов к правильному пониманию буржуазного общества. Ее воздействие на его мышление, напротив, весьма многообразно, сложно и опосредовано самыми различными сторонами.
Позднее будут подробно проанализированы попытки систематизации экономических взглядов в иенский период. Здесь же следует хотя бы кратко указать на непосредственные результаты занятий Гегеля политической экономией и охарактеризовать его подход к проблемам буржуазного общества. Решающий момент его трактовки содержится уже в приведенной цитате из "Фрагмента системы": здесь Гегель рассматривает экономику, экономическую жизнь человека, ее обусловленность экономическими отношениями людей друг к другу и к вещам, как непреодолимую "судьбу" (о гегелевском понятии судьбы будет подробно сказано в следующем параграфе). Истоки этого понятия можно найти уже в первых набросках франкфуртского периода, где Гегель осуществил сложный анализ того, как могут быть соединены отношения собственности с любовью.
Но то, что там было эпизодом, здесь становится центральной проблемой; то, что там было проблемой субъективной любви, здесь выступает как судьба представителя высшей религиозности — Иисуса. Существо концепции судьбы во франкфуртский
период заключается в том, что результаты борьбы с враждебными силами и отказа от борьбы, по Гегелю, одинаковы с точки зрения судьбы, в этом и выражается, но мнению Гегеля, неотвратимость судьбы[8]. И хотя в этом пункте рассуждения Гегеля звучат мистически, именно здесь проявляется его более реалистическое понимание общества и истории по сравнению с другими немецкими философами этого периода: отрицание той нередко встречающейся еще и сегодня весьма распространенной иллюзии мышления, будто тот или иной человек может стоять над своим временем, над своим обществом, будто бы возможен теоретический или практический подход к обществу, как бы "извне" этого общества.
Собственность трактуется в "Духе христианства" как неотвратимость судьбы. Поскольку здесь Гегель концентрирует свои религиозно-философские размышления на осуществимости в обществе учения Иисуса, то понятно, что он постоянно возвращается к известной притче из Нового завета: богатому юноше Иисус посоветовал отказаться от богатства, чтобы достичь религиозного спасения.
Напомним, что уже в бернский период Гегель ссылался на это место из Библии. Но в этот период Гегель усматривает выражение сущности христианства в том, что оно обращено исключительно к единичному, к "частному человеку". Экономическое содержание не образует еще для Гегеля предмета полемики.
Сейчас же речь идет именно об этом. И притом с гораздо большей глубиной. В наброске "Духа христианства" экономические отношения рассматриваются только с точки зрения отречения Иисуса от богатства. Собственность и владение не могут быть "прекрасными отношениями", поэтому Иисус отворачивается от них.
В дальнейшем Гегель молчаливо оставляет в стороне компромиссы, возникающие на субъективной основе, с которой он имел дело. "Царство божие, — пишет Гегель, — состояние господства божества, таким образом, сняты все определения и все права; отсюда слова, обращенные юноше: продай имущество свое — трудно богатому войти в Царство божие; отсюда отрицание Христом всякой собственности и всякого наследства; такого рода отношения к отцу, семье, собственности не могли стать прекрасными отношениями, поэтому их совершенно не должно быть, с тем чтобы по крайней мере не было их противоположности…"[9] Более определенных выводов в этом наброске нет.