Все это время Пери задавала себе вопрос: что я чувствую? А что положено чувствовать? Надо ли мне еще сильнее стараться как можно больше времени проводить с Хьюго — раньше я думала, что не имею права? Или надо успокоиться, расслабиться — как настоящая мать, — довериться интуиции, которой нет, да и откуда ей взяться при таком давлении? Это было бы здоровее, верно? Если вдуматься, я и представления не имею, какой должна быть нормальная родительская любовь. Можно подумать, меня в детстве любили. А как вели себя с Хьюго Питер и Авис — разве это нормально?! Может, они и считали, что это нормально. Но ты, Хьюго, хотел бы иного. Точно. Я уверена.
Так что когда Сойка позвала Пери полетать с ней и с Беркутом, Пери не хотелось оставлять Хьюго, но при этом она была рада краткой передышке от мучительного, полного сомнений пересмотра своих отношений с ребенком. С ее ребенком! Если она и в самом деле занималась пересмотром отношений. На самом деле не совсем. Она перестраивала образ мыслей — но заботиться о Хьюго она будет как раньше. Изменится только подход к будущему — а думать об этом ей было сейчас некогда.
— Мы собираемся немного полетать — прогулять Шахиню, — сказала Сойка. — Летим с нами. Тебе надо сегодня размяться, а то мышцы совсем сведет.
Пери оставила Хьюго с Рафом и Грифоном, которые вышли к реке и принялись играть с ним в грубоватые мужские игры. Хьюго плескался в воде и заливался хохотом — вот-вот лопнет от счастья.
— Видишь? — сказала Сойка, когда Пери приобернулась на полпути к взлетной площадке у края утеса. — Он всем доволен!
Много вы знаете, мрачно подумала Пери, шагая за Сойкой. На самом деле Хьюго еще маленький, он не может долго без нее. Без своей мамы. Какая странная мысль. Особенно если учесть, что больше никто за ним, можно сказать, и не ухаживал.
На утесе к Пери и Сойке подошел Беркут. За пояс у него была заткнута перчатка, а на шее висел манок.
— Пробный парашют? — спросила Сойка.
Беркут кивнул, глядя куда-то вверх.
Он взмыл в предвечерний свет. Солнце стояло еще высоко, небо равномерно усеивали белые пушистые облачка, похожие на раскатившиеся по полу смятые бумажки.
— Высоко-кучевые облака, — сказал Беркут, когда Пери и Сойка поравнялись с ним. — От двух до шести тысяч метров. Точнее, «ас flo».
Пери полетела между Сойкой и Беркутом, которые, похоже, вообще не напрягались. Парили, словно дымок, и разглядеть их было так же трудно. Ни единой блестящей детали, ни одного предательского блика от часов или украшений, ни дурацких стразов на крыльях, которые Пери так часто видела в Городе. Пара невидимок. Городским летателям вовсе не хотелось стать невидимками, скорее наоборот.
— Altocumulus floccus, — расшифровала Сойка. — Немного выше. Кстати, у нас прямо по курсу кучевые облака — если, конечно, они не начнут нагромождаться…
— Их создает воздух, который поднимается перед холодным фронтом, — продолжил Беркут. — Такое облако - результат либо перерождения высокослоистых или кучевых облаков, либо турбулентности или конвекции на уровне высоко-кучевых или высоко-перистых облаков. Все это значит, что это облако в конце концов превратится в грозовое. Сойка, вы только что повели себя как лемминги. Какой смысл делать из меня пробный парашют, если вы, дурынды, даже смотреть на меня не стали?
— Еще как стали! — возмутилась Сойка. — Просто я оценила все очень быстро.
— Ничего подобного, — отрезал Беркут. — Ты взлетела, даже не поглядев, как я прикидываю условия полета. А Пери с тебя собезъянничала.
Сойка поняла, что Беркут не даст ей отшутиться, и сказала:
— Ладно, ладно, не посмотрела. Прости. Пери, никогда так не делай. — И тут же с вызовом добавила: — А сам-то небось не все показания снял перед вылетом! Ветер — понятно, а высоту основания облаков? А вертикальный градиент температуры?
— Отстань, — буркнул Беркут. — Будто сама не можешь рассчитать градиент.
— Нет, не могу. С цифрами я не в ладах, ты же знаешь, — ответила Сойка.
Беркут разозлился:
— Знаешь, могла бы и зазубрить, что вечером после такого жаркого дня, как сегодня, вертикальный градиент температуры, скорее всего, выше, чем сухоадиабатический градиент температуры, так что получается суперадиабатический градиент. Так?
— Эй, — оборвала его Сойка. — Я, конечно, виновата, показала Пери плохой пример, но не надо срывать на нас, желторотых, раздражение и заваливать терминами, тем более что по сравнению с тобой кто угодно желторотый — ты тоже подаешь плохой пример. Давай-ка объясни Пери по-человечески, о чем ты тут долдонишь.
Пери сосредоточилась на дыхании, на каждом взмахе крыльев, который заставлял ее втягивать воздух, скользнула в круговое течение, которое поймали Сойка и Беркут, и взмыла вверх по широкой плавной спирали. Выше, выше — пока земля не превратилась в плоское разноцветное покрывало. Тут было не так страшно, дыхание выровнялось, внутри словно что-то разжалось. Здесь можно летать в полном смысле слова. Они вырвались из крепкой хватки Земли. И взлетели еще выше, где уже стало холодать и надвинулись сверху серые основания облаков.
— Так вот, вертикальный градиент температуры, — проговорил Беркут. — Говоря по-простому, это как температура воздуха понижается с высотой. Средний градиент температуры — ноль шестьдесят пять градуса по Цельсию на сто метров высоты. На то, каким он будет на самом деле, влияет влажность и масса других факторов. Градиент температуры — один из самых важных показателей, так сказать, общей летабельности и подъемной силы течений. Разберись во всем этом — будет не очень просто, если ты не учила физику, особенно гидродинамику… — Он умолк: издалека донеслось пронзительное приближающееся «Витью! Витью!»
— Шахиня, — сказала Сойка. — Ходит на кругах. Это значит, что она кружит над нами и ждет, когда мы доберемся до места.
— Сейчас научу тебя одному полезному приемчику. Называется моментальный снимок облаков, — сказал Беркут. — Пусть войдет у тебя в привычку. Кому-кому, а тебе-то точно не помешает внимательнее следить за погодой.
Пери вспомнила, как ее учили в тренировочном центре летать в разную погоду, при разном ветре. Программу на каждый час показывали на экранах по всему центру. Под потолком неслись всевозможные облака.
— С облаками ты должна познакомиться ближе некуда, — твердил Хаос. — Облака — это лицо погоды, по ним все видно. Глаз с них не спускай. Вот altocumulus lenticularis, сокращенно «ac len» — высоко-кучевые линзовидные облака, они как гигантские чечевичины или стопка блинов. Этих красавчиков лучше облетать за милю. Они сформированы сильным ветром над гористой местностью. Если утро выдалось теплое и влажное и ты видишь в небе вот эту картину — пышные высоко-кучевые облака — берегись, днем будет гроза.
Хорошо, что он все это говорил. Пери очень скверно разбиралась и в небе, и в облаках.
— Итак, — продолжал Беркут, — следи, не нагромождаются ли облака. Кучевые облака всегда к этому склонны. Если они нагромождаются, жди сильного ветра и дождя, а может, града или грозы. Чтобы точно понимать, в какую сторону развивается облачность, возьми себе за правило делать мысленные снимки облаков во время полета. Делать это надо регулярно, скажем, раз в минуту. Найди себе точку отсчета, чтобы отслеживать скорость и динамику облаков, ну, например, положение относительно какого-нибудь большого дерева или горы, высоту относительно другого облака. Во время спирального подъема по термику делай снимки примерно с одной и той же точки на каждом витке. Иногда облака меняются на удивление быстро, а в небе не с чем сравнивать для масштаба, кроме других облаков, так что проще простого утратить представление о том, как они движутся и растут — или тают. Особенно пристально надо следить за тем, как они растут в высоту относительно размера оснований. Если облако быстро растет в высоту — ну, тогда сама знаешь, что делать…
— Рвать когти, — ответила Пери.
Беркут хохотнул.
Они плавно летели на запад к гряде кучевых облаков на горизонте. Пери попробовала делать моментальные снимки далеких облаков, но оказалось, что это очень трудно. Никаких ориентиров поблизости не нашлось, сравнивать было не с чем — так что Пери с трудом давались даже попытки зафиксировать в памяти все очертания, размеры и расположение облаков друг относительно друга — а уж о том, чтобы сравнивать снимки через одну-две минуты, и речи не шло.