Да, конечно, пронеслось у меня в голове, именно так он и поступил с Пери. Силком затащил девочку сюда, и получил свое — здесь, над бездной, хрупкая и длинноногая, она ослабла в его железной хватке, и аквамариновые крылья Чешира окутали ее, и сумерки опускались на серебряный мостик.

Чешир вел меня на середину мостика. Нас накрыло облаком и вокруг заплавали серые влажные клочья тумана. Ветер сносил их вниз, вниз, и я старался не смотреть, как они уплывают в пропасть.

— Мне необходимо знать, можно ли вам доверять. — Чешир перехватил меня уже не за руку, за плечо, стиснул пальцы — я едва не дернулся от боли. Вместо ровного сдержанного голоса — настоящий рык, полный ярости. — Вы ведь уже передали дело в полицию? Не сметь отпираться! Говорите правду!

Я посмотрел ему в лицо. Я и раньше догадывался, что Чешир установил за мной слежку, но только теперь, когда было слишком поздно, догадался, зачем он завлек меня сюда, да еще один на один. Для допроса! Видит, что я не в себе от высоты, и будет держать здесь насильно, пытать, пока не вытрясет правду. И дурак же ты, Фоулер. Сам отнюдь не святая невинность по части методов допроса, мог бы смекнуть, нутром почуять подвох, — так нет же, прошляпил. В бытность свою полицейским я неоднократно воочию убеждался, как быстро, порой мгновенно, деловитая беседа переходит в драку. Но когда работаешь в частном сыске, уловить такие тонкости заранее и уберечься гораздо сложнее. Когда именно Чешир решил, что я представляю для него угрозу? Когда мы превратились из клиента и сыщика в охотника и жертву? Наверно, все время колебались на этой грани — вот, например, в ту ночь, когда я спугнул Хищника благодаря Плюшу.

— Разумеется, вы можете вполне мне доверить… и положиться на меня, — выдавил я. «Он знает, что я лгу…Знает, что лгу!» — отчаянно стучало у меня в сознании в такт бешеному стуку сердца. Я изо всех сил старался не смотреть вниз, но боковым зрением все равно видел металлические конструкции опор, и мне казалось, что они поджидают меня, как паутина — муху, и хищно шевелятся, хотя на самом деле это плыли у нас под ногами клочья облаков. Я готов был сознаться в чем угодно, лишь бы Чешир отпустил меня подобру-поздорову. — Слушайте, не сообщал я в полицию! Попросил помочь старого дружка. Вот и все. Если бы я обратился в полицию, они бы уже давно до вас добрались. Так что все чисто. Я не вру.

Чешир сверлил меня глазами. Он надвинулся на меня и его горячее дыхание обжигало мне лицо. Пальцы впились мне в плечо стальными клещами, больно было адски, но я не шелохнулся — дергаться сейчас чистое безумие, самоубийство.

И тут у меня в кармане зажужжала инфокарта. Спасибо тебе, Боже! Сейчас я предъявлю Чеширу веское доказательство, что не лгу, и он выпустит меня отсюда живым и невредимым.

— Есть новости, — выдохнул я. — Здесь говорить не буду. Не могу. Насчет Хьюго. Срочные. — Длинные фразы мне уже не давались, я задыхался.

— Что? — спросил Чешир.

— Сначала уйдем с этого моста.

Чешир еще секунду-другую ел меня глазами, потом схватил за руку и повел, но не назад, а вперед! Из облачного тумана проступила прозрачная коробка — не лифт, а комната, в которую упирался мостик. Она висела над бездной, словно цветочный бутон на стебле. Час от часу не легче, но все-таки уже не так жутко. Едва переступив порог, я отошел как можно дальше от двери, извлек инфокарту и с облегчением вздохнул. Сообщение от Жанин! Наконец-то!

— Пришло доказательство. — Я помахал инфокартой перед носом у Чешира. Меня все еще колотило от пережитого ужаса и боли. — Пери держит путь в Город, Хьюго с ней, все согласно нашему уговору. Может, теперь перестанете за мной шпионить? Может, теперь поверите на слово?

Чешир, будто и не слышал последней фразы, ловко выхватил у меня инфокарту. Его счастье, что я врезал ему по надменной морде за эту сцену на мостике. Честно говоря, уже хотелось накостылять этому крылатому ублюдку как следует, до крови.

Впрочем, Чешир, едва прочитав сообщение, тотчас вернул инфокарту, и лицо его озарилось таким безудержным ликованием, что частичка этой радости передалась и мне, и теперь я был в смешанных чувствах. Я только что пережил резкий перепад — от смертельного ужаса к гневу, а затем облегчение, — и был опустошен. Иначе, наверно, мне стало бы неловко — оказаться свидетелем столь неприкрытого проявления отцовской любви, как ни крути, эмоции интимной. Ведь Чешир к тому же всегда держал себя в руках, а тут — прямо весь лучится, и весь мир ему лучший друг. Подумать только, и он же только что рычал от ярости и готов был сбросить меня в бездну.

— Прекрасные новости, — прерывистым голосом сказал Чешир. — Великолепные. Вы проделали отличную работу, Фоулер.

Его шатало от счастья, как пьяного, он даже ухватился за прозрачную стену комнаты. «Собственно, комнатой это сооружение не назовешь, больше смахивает на кокон, — подумал я, — четких границ между стенами, полом и потолком нет, все скругленное, и весь кокон прозрачен, как вода. У Руоконен кабинет выстроен из такого же материала. Только здесь за стенами сплошное небо и облака».

— Это мой кабинет, — пояснил Чешир.

И как я не догадался — вполне в его духе. Самое-пресамое главное и престижное место во всей постройке по проекту Чешира; естественно, он и занял его собственной персоной.

А ведь разговаривает со мной как ни в чем не бывало, мерзавец. Значит, дальше так и будем прикидываться, будто той сцены на мосту не было? Чешир не оставлял мне выбора. Придется подавить в себе ярость и проглотить оскорбление, раз он полагает, что я безоговорочно разделяю его ликование и на радостях все ему прощу.

Облака, которые плотно окутывали кабинет Чешира, разошлись, и сквозь прозрачное днище кокона я увидел далеко внизу некое подобие огромной шахматной доски — темные и светлые квадраты, обведенные по периметру поля темным парапетом.

— Я собирался вам кое-что сказать, так вот… — начал я.

Чешир, который деловито просматривал экран своей инфокарты, стоя у стола, встрепенулся. Глаза его тревожно расширились.

— “Sanctus Ivo erat Brito, /Advocatus, et non latro/Res miranda populo”, — тихонько пропел я на мотив «Гаудеамуса». Чешир изумленно воззрился на меня.

— Вы серьезно, Фоулер? Вы учились в школе св. Иво?

Я нашел в себе силы улыбнуться.

— Вот так удар был для вашего отца! Выпускник такой школы — и подался в полицию.

Если Чешир рассчитывал меня поддеть, ему это не удалось. Я громко рассмеялся.

— Нет. Впрочем, чего там, удар не удар, но разочаровал я его, было дело.

— Святой Иво был бретонец, святой Иво был юрист, но народ лишь удивлялся, как душой он честен, чист, — процитировал Чешир наш школьный гимн уже не на латыни. Затем добавил: — Помнится, я каждое утро смотрел на фреску с его изображением в нашем актовом зале. Юрист с книгой в руках, окруженный бедняками и богачами, истцами и ответчиками, и за плечом его ангел, а у ног его — лев. Помните его прозвище?

— Да, — кивнул я, — и помнил каждый день, пока обучался на полицейского. Святой Иво — защитник бедняков. Также считается покровителем судей, юристов, правоведов. И сирот. Занятный списочек подопечных.

— А также обездоленных и брошенных, не забудьте, — дополнил Чешир.

— И рад бы, да не забуду, — парировал я. — Сколько работаю, столько пытаюсь забыть.

Мне хотелось спросить у него: «Вы ведь спроектировали Церковь Святых Серафимов, и что теперь — посещаете ее, а не ту, куда ходили в детстве?»

Летатели не только возвели себе город в небесах, они еще обзавелись собственной религией и храмом. Этак ангелы останутся без работы, потому что в храме колготятся крылатые прихожане всех мастей — рвутся в свой собственный рай.

Чешир повел рукой, сработало дистанционное управление, и противоположная стена сначала помутнела и потемнела, утратив прозрачность, затем засветилась и на ней возникла сложная схема, которая, повинуясь движению его руки, начала вращаться. Карта Заоблачной цитадели, вернее, ее части.