Пальцы его забегали по сенсорному экрану, — он просматривал источники, к которым у меня доступа не было. Я вкратце обрисовал суть дела. Когда я дошел до записи с камеры слежения и рассказал, как выглядела Пери с Хьюго на руках, Хенрик вскинул голову и сузил глаза.

— Зак, надеюсь, ты понимаешь, за что берешься. Может, лучше передать дело нам?

— Брось ты, неужели я подвергну ребенка опасности? Я пока еще соображаю, что делаю. Вот с семейкой там впрямь дело неладно: не желают сотрудничать, во всяком случае, пока упираются, скрытничают... Если они и завтра будут упираться, заставлю их заявить в полицию.

Хенрик вновь сосредоточился на картотеке и неразборчиво пробурчал:

— Так-так, поглядим, какие нынче расценки на нянь…Что у нас там с оплаченными отпусками и льготами? Оп-па! Никакими акциями Пери не владеет, и в списках избирателей ее нет. Ну и сюрприз. Несовершеннолетняя, что ли?

— Ей семнадцать.

Он опять посмотрел на меня.

— Имей в виду, мало кто из окраинных вообще раскачивается проголосовать. Они и в избиратели не записываются. А потом еще удивляются, почему их не принимают в расчет и почему они так паршиво живут. — Он вновь уткнулся в экран. — Гм-гм… Налогов не платит, банковского счета у нее нет, недвижимости нет, рыболовной и охотничьей лицензии нет, водительских прав тоже. И на оружие нет. Нигде не засветилась. Прямо девочка-невидимка. Стоп. Чтоб меня разорвало!

— Что там?

— Кое-что у нее есть. И не просто временное разрешение на работу. Подымай выше: она заполучила постоянный вид на жительство в Городе! Обалдеть. — Хенрик вперил в меня глаза.

— Да ты что? Быть не может. Дай-ка глянуть. — Я подсел к Хенрику.

Постоянный вид на жительство в Городе — это для безродной сироты с Окраин было такое же неимоверное чудо, как и крылья.

— Постоянный вид ни одна живая душа не получает, это невозможно, — сказал пораженный Хенрик.

— А что на нее еще нашлось? — спросил я.

Хенрик покачал головой.

— Зак, знаешь что я тебе скажу насчет вида на жительство? У девочки есть знакомый или покровитель с большими связями. А работодатели ее, значит, не желают раскалываться и скрытничают? Знакомо. С этими летателями сплошная морока. К счастью, мне-то практически и не приходится иметь с ними дело. У нас теперь для этих целей есть важная птица — констебль Дайрек.

— Мик Дайрек? А, так его тоже повысили.

— Ты даже не представляешь, как высоко он залетел, старик. Обзавелся крыльями. Наш О΄Ханлон — тот прозвал его архангелом Михаилом. — Хенрик уткнулся в свою инфокарту и позвал: — Дайрек, эй, ты в конторе?

— Мику Дайреку — и вдруг крылья присобачили? — изумился я. — Что это вдруг? Почему именно ему?

Хенрик фыркнул и встал.

— Идем, сам все увидишь.

Мы вышли в коридор.

— Ты и не знал? Я думал, частные сыщики всегда держат нос по ветру. Стараемся поспеть за веяниями времени, будь они неладны. Слыхал, какие сейчас преступления пошли? Летатели нападают на обычных людей. Все чаще. То ограбят, то еще что похуже. Им же это раз плюнуть, а нам потом и концов не найти, — мрачно рассказывал Хенри. — Налетят, схватят какую-нибудь девчонку, утащат на верхотуру, а то и просто на лету ее… это самое, а она, бедняжка, и сопротивляться не может, боится, что швырнут с высоты — костей не соберет. Бывает, что и швыряют, и не только женщин, а так просто, цап кого-нибудь бескрылого, потом шмякнут на землю где попало. Иногда нам удается найти жертву и она еще жива. Иногда не успеваем.

— Но зачем они такое вытворяют?

Хенрик поднял брови.

— Ты что, забыл первейший закон человеческого поведения? Почему человек делает то или другое? Да просто потому, что может. За новостями следишь?

— Когда как.

— Да, понимаю, после той свистопляски с клубом «Харон» я бы тоже на время отключился. Спятить можно было. Остается диву даваться, что эти психи из «Корней» не устроили самосожжения или не обпились ядом. Или не подсыпали какую-нибудь дрянь в водопровод.

— Э, нет, тут ты неправ, — возразил я, шагая за ним по коридору. — Эти видят свое предназначение в жизни совсем иначе. Травиться сами они не будут, не дождешься. Их цель — размножиться так, чтобы превзойти нас поголовьем, а когда мы вымрем им на радость, они расправят плечи и гордо и одиноко встретят вселенский глад, трус и мор, каковые, по их мнению, совершенно неотвратимы. И при этом они-то уцелеют и выживут, потому что вели себя хорошо и соблюли чистоту, исполняя волю Божью.

— Мор, говоришь? — откликнулся Хенрик. — Значит, за водопроводом все-таки надо глаз да глаз, а то вдруг эти ребята решат слегка помочь Господу по части мора?

Комната отдыха здесь была такой же, как и во всех других полицейских участках, и потому я сразу признал давних знакомых: и неизбежные объявления, грозящие суровой карой тем, кто не моет и не убирает за собой чашки, и календарь с расписанием тренировок, и плакат, призывающий к участию в благотворительном марафоне. Имелся тут и шуточный коллаж: реклама какого-то фильма — фотография актера, слегка смахивающего на местного комиссара полиции. Актер мужественно разгонял целую стаю зомби, а внизу кто-то приклеил подпись: «Комиссар обсуждает с Полицейской ассоциацией требования о повышении зарплаты». Нет, что-то я по всему этому не слишком соскучился, особенно по казенной бурде, именуемой чаем.

Здесь собрались местные сотрудники, кто в форме, кто в штатском — перекусывали, пили чай, болтали. Неужели уже пересменок? За стол почти никто не садился, больше стояли или прохаживались. Много знакомых лиц. Я поздоровался с ними кивком.

— Дайрек, помнишь Фоулера? — спросил Хенрик одного из сослуживцев, заваривая себе чай. Возможно, эта чашка чаю и составит весь его обед. Вечная спешка.

Я впервые видел перед собой темнокожего летателя. Да еще и полицейского. Небывалые дела! Лоснистые черно-зеленые крылья Мика Дайрека переливались, словно петушиное оперение.

Дайрек пожал мне руку.

— Привет, Фоулер, — пробасил он. — Как жизнь?

Дайрек держал в руках чашку с чаем, а крылья вздымались у него за спиной блестящим ореолом, отгораживая его от обычных людей. Я с трудом верил своим глазам, — так неожиданно и неуместно выглядело это фантастическое оперение в будничной обстановке полицейского участка, среди замызганных бежевых стен, потертых столов и стульев, смятых салфеток, немытых чашек. Все равно что войти в общественный туалет и наткнуться там на дивной работы радужный витраж, — вот как это смотрелось.

— А почему только Дайреку аудиенция? — раздался чей-то недовольный голос. — Ну, конечно, мы, простые смертные, недостойны поздороваться с великим Фоулером. Как же, нас почтила своим присутствием важная персона — великий борец с тайным орденом. Не ты ли собственноручно накрыл Джонса, большую шишку с крошечными причиндалами?

— Хорош язвить, Лютц, я тебя заметил, так что привет, — ответил я.

Одна из женщин засмеялась.

Его Безмятежное Святейшество Троица Джонс, вообще-то и правда отличался мизерным размером гениталий, точнее, страдал микроорхидизмом, — именно так врачи именуют недоразвитие яичек. Будучи духовным вождем секты «Корни», он, естественно, являл собой воплощенное послушание Божьей воле, то есть никак не лечился, а между тем у него был синдром Клайнфелтера, генетическое нарушение — лишняя Х-хромосома, так что половые хромосомы у него были не XY, а XXY. Джонс руководил «Корнями» весьма властно и авторитетно, а паства Джонса истово верила, что Его Безмятежное Святейшество смиренно и кротко несет крест своей болезни. Меня, однако, все эти слухи нимало не убеждали: что-то я сомневался, что Джонс так уж кротко принял Господню волю. Коренастый, мускулистый, но склонный к полноте, да еще и бородатый — наверняка накачивается тестостероном, потому что иначе бы он из-за синдрома Клайнфингера выглядел как евнух. И вдруг я как наяву увидел Джонса, вынужденного плюхнуться на колени прямо в грязь под проливным дождем. Видение вспыхнуло и погасло, как молния.