Тогда Пери осторожно, как можно бесшумнее, пробралась в темноте под скрюченное старое дерево, уложила Хьюго и покормила его, чтобы он заснул. Внимательно осмотрела, нет ли повреждений, но, похоже, он отделался царапинами. Дикие — грязные твари, так что Пери на всякий случай спрыснула ссадины антисептическим ну-скином, который украла у Питера.

Она сидела на страже, держа наготове самострел. Сегодня спать не придется. Щеки были все мокрые, и Пери с удивлением поняла, что это слезы. Из нее выходила ярость и потрясение битвы, ужас, когда пришлось ловить Хьюго в воздухе, убийственный гнев. Пери изо все сил старалась сидеть неподвижно, но ее всю трясло от перенапряжения, и слезы текли сами собой еще долго-долго.

Наутро Пери не могла понять, где она. Проснувшись, она тупо глядела на темные серо-зеленые ветки перед глазами. Мир словно ощетинился на нее. На одном крыле лежало что-то тяжелое. Спящий ребенок на встрепанных пыльных перьях. Ребенок. Хьюго. Да. Ой! На Пери нахлынули воспоминания о минувшей ночи.

Пери бережно взяла Хьюго на руки и выбралась из своего убежища под старым деревом. Огляделась. Лес как лес, ничего примечательного. Понять, куда ее занесло в темноте, было невозможно. Она спустилась с этого холма — но под каким углом? С какой стороны? Как узнать, можно ли возвращаться в лагерь «Орлана»? Чем кончилась битва? Отбили ли летатели атаку Диких? Или Дикие захватили их территорию, а Беркут с Сойкой и прочими отступили на зимние гнездовья? Где эти зимние гнездовья, Пери не имела ни малейшего представления.

Хьюго протер глаза и захныкал — проголодался. Пери села на камень и покормила его — и с тревогой подумала, что одного молока ему мало. Надо найти пищу и ему, и себе, и чем скорее, тем лучше.

А самая тяжкая потеря — Беркут, который обещал ее проводить. Робкая надежда, что он останется с ней, казалась сейчас жалким ребячеством, радужными мечтами глупой девчонки. Да, она чувствовала себя страшно глупой. И очень одинокой. Будущее появилось у нее всего на несколько часов — и не просто, а будущее с Хьюго. А теперь Беркут даже не узнает, что с ней стряслось. «Боже мой, я сама во всем виновата. Сама упросила его снять браслет — а ведь браслет помог бы ему меня найти!»

Пери опустила голову, уткнулась лбом в макушку Хьюго. Что толку плакать? Никто не услышит. «Как быть? Как быть? Никто не подскажет. Не у кого спросить».

Пери подняла глаза. Ну и ладно. Начнем с начала. Надо привести в порядок крылья, а то мы далеко не улетим.

Она вручила Хьюго шишку — он страшно заинтересовался — и принялась выпрямлять и чистить перья пальцами. Ничего не выходило. Нужна нормальная щетка для перьев, а она осталась в лагере. Тут Пери заметила деревце с густой жесткой хвоей. Она открутила веточку и попробовала почиститься ей. Сперва казалось, что веточка не лучше пальцев, потом что-то стало получаться. Перья пригладились и плотнее прилегали друг к другу. За работой Пери тихонько напевала Хьюго песенку, пытаясь внушить ему, что надо успокоиться, хотя ей самой было ничуть не спокойно.

Джон и Мэри на башенке сидели,

Джон и Мэри в небо полетели.

Джон летел повыше, а Мэри пониже,

Джон задел тучу, а Мэри — крышу.

Птенчики, дети, не будьте упрямы,

Возвращайтесь скорее, не пугайте маму!

Пери встала, встряхнула крыльями, привязала Хьюго в слинг и двинулась вверх по склону. Надо поискать лагерь, надо разобраться, кто там теперь.

Прошел час, Пери совсем вымоталась и волей-неволей признала свое поражение. Она ни на шаг не приблизилась к лагерю, а Хьюго весь извертелся — ему надоело сидеть в слинге. Не нравилось, и все тут.

Пери заблудилась. Она бросила все силы на то, чтобы отточить летные навыки, а в лесу совершенно не ориентировалась, не умела читать знаки на земле. Взлетать было рискованно, но у Пери не оставалось выбора.

Она двинулась еще выше по склону. Там была скала, незнакомая, но вполне пригодная для взлета. Пери проверила, надежно ли привязан Хьюго, и поднялась в воздух. Хьюго вскрикнул — похоже, от страха. Утешая его, она быстро набрала высоту, высматривая, нет ли кого-нибудь в воздухе, не проступит ли темное пятно на фоне солнца.

Им случалось наблюдать, как ясными теплыми днями орлы разыгрывают шуточные поединки, сцепляются, падают, кувыркаются в воздухе, но еще одну воздушную битву, да еще с Хьюго на руках, Пери не могла себе позволить.

Хьюго разрыдался. И не желал успокаиваться. Хьюго, ну прошу тебя! Как это все осложняет! Она обхватила его руками, гладила по голове, поднимаясь все выше — и ничего не видела. Заложила вираж. Вот он, водопад, белая ниточка тянется с утеса. Пери взмыла еще выше. Чтобы выяснить, кто остался на Райском кряже, надо было снизиться. Опасно. А вдруг там Беркут? Разве можно улететь, так ничего и не узнав? И где Шахиня? Ее-то не смог бы поймать никакой Дикий.

Пери спикировала к утесу.

И тут, взглянув на запад, увидела три… нет, четыре черные точки, летящие на восток, очень далеко — но они приближались. Стиль полета был какой-то незнакомый. Быстрый, агрессивный… Вдруг они ее заметили? Вдруг услышали Хьюго — ведь он так пронзительно плачет? Пери вдруг поняла, что узнала бы по полету и Беркута, и Нико, и Сойку, и прочих, просто раньше ей это не приходило в голову. А тех, кто летел к ней, она не узнавала.

«Они быстрее тебя».

Так говорила Сойка.

«Они быстрее тебя».

Пери поняла, что она должна прямо сейчас, голодная, а значит, без топлива, и с Хьюго на руках, свернуть прочь от лагеря «Орлана», от Райского кряжа и лететь, напрягая все силы, к востоку. К морю. Ближайшие города где-то там. Придется уповать на то, что к людям Дикие не полетят, даже за ней. Сколько до них лететь, до ближайших городов? Той ночью они с Сойкой часами мчались над темной равниной. Отваживаются ли Дикие подбираться к городам? Чего им нужно — поймать ее или отпугнуть? И почему, почему, ну почему Хьюго все плачет и плачет? Когда же он замолчит?! Может, он чувствует, как ей страшно, может, от страха трясутся крылья?

Пери набрала крейсерскую высоту — под самыми облаками — и забила огромными крыльями, которые стали такими сильными за последние дни, и сосредоточилась на том, чтобы вклиниваться в воздух, поймав ритм полета и не думая, кто настигает ее. Она еще не скоро возьмет себя в руки и обернется. Надо улететь на огромное расстояние, надо, чтобы позади остались часы полета.

Не от кого ждать помощи, придется осуществлять свои планы в одиночку. Пери проверила самострел, похлопав по кобуре на поясе. Выбора у нее нет, ей предстоит встреча с отцом Хьюго.

Пери рассекала воздух целую вечность, выбросив из головы все, кроме мерного биения крыльев и скорости, придававшей силы, — и вот солнце на западе стало клониться к горизонту.

А она все мчалась по небу навстречу стремительно надвигавшимся сумеркам.

Часть третья

«Стоит людям начать изменять самих себя посредством биологических манипуляций, и контуры определения «человек» начнут размываться… Достаточно изменить даже ничтожное число ключевых генов, которые регулируют развитие человека, чтобы люди начали превращаться в нечто совсем иное… Но, если мы зададимся вопросом, «мудры» или «желанны» ли подобные перемены, то упустим из виду самое главное: в основном они — не вопрос выбора; они — неизбежное следствие… технического прогресса».

Грегори Сток, руководитель программы «Медицина, техника и общество», Калифорнийский университет.

Глава девятнадцатая

Слет «Поднебесная раса»

Юрий Гагарин был великолепен в своем белом мундире, усеянном множеством орденов и медалей, от тяжести которых первый космонавт едва не клонился долу, но все же удерживал прямую военную осанку. Гагарин напевал «Родина слышит, родиная знает, где в облаках ее сын пролетает». На его награды с завистью взирали Вернер фон Браун* и Орвилль Райт**. *Вернер фон Браун (1912 — 1977) — немецкий, а с 1945 г. Американский ученый в области ракетостроения. ** Орвилль Райт (1871 — 1948) — младший из двух братьев-пионеров американского воздухоплавания. Фон Браун был наряжен куда скромнее: из нагрудного кармашка его темного костюма высовывался уголок белоснежного носового платка, да посверкивала булавка в алом галстуке. Орвилля изображала изящная дама в костюме-тройке и крахмальном высоком воротничке. Она даже отважилась на накладные усы. Разглядывая ордена Гагарина, она восторженно воскликнула: «Ах, изумительно! Где вы только раздобыли эту прелесть? Это же Золотая Звезда Героя Социалистического труда!»