Недели через две после визита мсье Лангре Тюльпан узнал от Цинтии Эллис, что ему пора в Париж. Цинтия вдруг надумала ехать и решила, что возьмет его с собой. По правде говоря, Фанфан и думать забыл о разговоре, зарывшись в словари, тетрадки и "Приключения Родерика Рэндома". Решил, что обещанная протекция — лишь знак вежливости, однако оказалось, — разговор шел всерьез, поскольку Цинтия заявила:

— Я ему, милый мой, написала и испросила для тебя дату аудиенции, так что навестим мсье Лангре вместе.

— Это весьма любезно с вашей стороны, — вежливо ответил Тюльпан. Надеюсь, вы не подвергнете себя неудобствам столь долгого пути только из-за меня.

— Мне нужно там кое-что устроить, — лаконично сообщила она, не уточнив, что именно.

— Ах, Париж! — воскликнул Картуш. — Я так бы рад был увидеть Бастилию и Сен-Дени!

— Но тут в мое отсутствие кто-то должен остаться! — ответила Цинтия.

Воскресным днем все трое обедали в маленькой уютной столовой, погруженной в полумрак из-за спущенных жалюзи. В доме было тихо, — в тот день у девушек был выходной, чтобы сходить к мессе и исповедоваться, при желании.

— Когда поедем?

— Завтра.

— Завтра? Ну вы легки на подъем!

— Есть причины спешить, нужно ехать! — ответила она. — Только что-то не вижу я радости от того, что возможно не за горами выполнение обещания мсье Лангре!

— Ну что вы! Только я не знаю, что за место он мне хочет найти. Этот мсье Лангре… У него на самом деле такие возможности?

Тюльпана удивило, что Цинтия прыснула, а Картуш хлопнул себя руками по ляжкам.

— Сказать ему, а? — спрашивал здоровяк, давясь от смеха.

— Мсье Лангре — это герцог Шартрский, — сдержанно сообщила Цинтия. Мне кажется, немногие занимают, как ты говоришь, такое положение! — И тут же, не выдержав, тоже залилась громким смехом.

Герцог Шартрский! Фанфан, вернувшийся в мансарду, чтобы собрать в дорогу небольшой чемоданчик, все время повторял: "- Черт возьми! Герцог Шартрский!" А что, если протекция столь высокопоставленного вельможи ему поможет (как, он ещё не знал) отыскать Летицию Ормелли? Фанфан-Тюльпан думал только об этом, а совсем не о том, чтоб занять поскорее теплое местечко.

Состоится ли эта историческая встреча двух полубратьев, которые не знают о своем родстве (нельзя же счесть исторической ту встречу, которая недели две назад произошла в борделе)? Не знаем, но дрожим от нетерпения узнать. Во всяком случае, они ещё ни разу не встретились лицом к лицу, с глазу на глаз, как это произойдет совсем скоро, точнее говоря, дней через десять! И что произойдет, когда они узнают правду друг о друге!

Дорогу в роскошной карете, запряженной четверкой, с двумя кучерами на козлах, они преодолели довольно быстро и со всеми доступными в ту пору удобствами. Останавливались только в лучших гостиницах. но почему нужно было выезжать так второпях, зачем так гнать, так рисковать, и почему Цинтия так нервничала, не обращая никакого внимания на места, которые они проезжали и напрягаясь каждый раз при встрече с жандармами? Нет, сам Фанфан-Тюльпан не задавал таких вопросов — он всю дорогу с восторгом любовался природой. Его утешала мысль, что движется в сторону Англии, хотя точнее он определить не мог.

Нет, Фанфан-Тюльпан ничем не забивал себе голову, не замечая, что Цинтия вдруг стала избегать алкоголя, словно стараясь сохранить трезвость мыслей — и все потому, что тщательно укрыв, везла нечто такое, за что могла угодить в тюрьму, или в лапы палача, или даже на дыбу. Тайное донесение исключительной важности.

В тот вечер, когда герцог Шартрский остался наедине с Цинтией Эллис, он распустил язык. Быть может, от усталости, быть может, от шампанского, а может просто захотелось похвастать. И слишком много он наговорил насчет военных тайн — а человек за тонкой стенкой все записал.

Картуш!

Картуш-то был двойным агентом. С угрызениями совести или без, но двойным. И уже год он подчинялся главной разведчице Его Величества короля Англии на юге Франции — Цинтии Эллис. А Цинтия Эллис везла теперь в маленьком кожаном пенале, который поместила в своем теле в таком местечке, где положено быть совсем иным предметам той же формы, ту самую информацию герцога, тщательно обработанную и зашифрованную! Вот почему она так нервничала. Конечно, не будем проявлять симпатий к шпионке, но если учесть, что ей пришлось скрывать тайник двести миль, нужно признать, что жертву на алтарь своей страны она принесла немалую!

Уже пробило полночь, когда в четверг они добрались до Версаля, подгоняемые сильной бурей с ливнем. В отеле "Принц Версальский", промокшие и замерзшие, они узнали вдруг, что свободен лишь один единственный номер.

— И больше нет ничего, даже чулана под крышей, — сообщил хозяин, светя им фонарем, поскольку свет в доме был уже погашен. — Может вы удовольствуетесь одной постелью?

— Но… — попыталась протестовать Цинтия.

— Послушайте, — шепнул ей на ухо Фанфан, — до сей поры мы избегали этого, и правильно, но нынче нет другого выбора. Вы падаете с ног от усталости, я тоже, нам нужно выспаться. Я лягу на полу… Проводите нас! бросил он хозяину.

Тот зашагал перед ними по лестнице, на втором этаже открыл дверь и зажег от своего фонаря несколько свечей. Потом записал, откуда они приехали, и фамилии: мсье и мадам Эллис, и, пожелав доброй ночи, ушел.

— Почему ты сказал "мсье и мадам"? — спросила Цинтия, уже раздевшись и дрожа от холода.

— Да так, само собой получилось. Фанфан-Тюльпан — слишком известное имя, кто знает, что может случиться. А так мы спокойно останемся здесь до тех пор, пока герцог Шартрский не возьмет нас под свое крыло.

Цинтия зашла за ширму, где были умывальные принадлежности, и наконец-то избавилась от кожаной трубочки. Потом умылась, переложила содержимое кожаного пенала в конверт, а сам выбросила из окна — предмет этот она уже видеть не могла. Теперь до конца жизни ей ненавидеть кожу… Но во всяком случае через двадцать четыре часа эти документы будут в нужных руках и ей нечего будет бояться! Засунув конверт под умывальник, отодвинула ширму.

— Ты же не собираешься спать на коврике! — воскликнула при виде Фанфана, свернувшегося клубочком на полу. — И ещё в мокрых штанах! Разденься!

— О! О! — тут же воскликнула, когда, громко зевая от отчаянного желания спать, он её послушался. — Так это твой стволик так вырос оттого, что его поливал дождь? — И тут же, что-то вспомнив, совсем развеселилась: Так значит, Ришелье только третий, а герцог Шартрский — второй, ей Богу!

— Что-что? — переспросил осоловевший Фанфан, удивленно взиравший на свой оживший член, словно тот принадлежал кому-то другому и его бравурное поведение было необъяснимой игрой природы.

— Да ничего, ложись! — и она со смехом скользнула под покрывало. Бр-р! Ну и холод! Посреди лета! Гнусный город, скорее бы обратно в Марсель!

Но шестикратно осчастливленная, засыпала она довольная.

"— Ну у малыша и способности! После стольких месяцев воздержания такие запасы энергии! Такой бы сумел обрушить и стены Иерихона! Но почему все время звал меня Летицией? Интересно…"

Цинтия стала настолько обожать Тюльпана, что проснувшись заключила его в объятия, шепча:

— Ты мой мальчик, мой сладкий, мой малыш!

А её малыш продолжал почивать.

Бедняга Фанфан! Всего на пару часов он наконец забыл свою незабываемую Летицию — хотя и не совсем, поскольку продолжал произносить её имя.

Теперь у Цинтии были все основания для довольства собой: через три дня она Фанфана отведет к герцогу, а уже завтра все бумаги попадут к барону де Фокруа, шефу английского шпионажа во Франции.