«Берлинский раунд» закончился поражением Сиратори и Осима. Тем не менее, как и в случае с Антикоминтерновским пактом, слухи опережали события. Пребывание миссии Ито в Берлине будоражило воображение дипломатов. Полпред в Риме Штейн и его советник Гельфанд продолжали смущать американского посла «абсолютно достоверными» известиями о грядущем пакте, которые Чиано в ответ на вопросы Филлипса нервно опровергал.[214] Галифакс не исключал, что Осима и Сиратори способны добиться от своего правительства согласия на германский вариант, и предупреждал об этом Крейги.[215] Но самую невероятную историю можно найти в записке английского военного атташе в Германии полковника Мэйсон-Макфарлейна, подготовленной как раз во время берлинских переговоров: «Польское правительство имеет точные сведения о соглашении, достигнутом в прошлом году <sic!> между Германией и Японией, по которому Германия признает «право Японии на экспансию на запад вплоть до озера Байкал взамен признания права Германии на экспансию вплоть до Кавказа»».[216]

На самом деле все обстояло по-другому. 9 марта Риббентроп утешал Аттолико: Осима и Сиратори обязательно добьются от своего правительства требуемого решения, потому что это «дело чести» (подразумевается, их обоих), а Арита, выступая в парламенте 21 февраля, назвал отношения трех держав в рамках Антикоминтерновского пакта «осью» внешней политики Японии. Однако оптимизм Риббентропа в данном случае не имел под собой никаких оснований, потому что одновременно «хамелеон» произнес полный набор ритуальных фраз о важности сохранения хороших отношений с США и Великобританией и о том, что тот, кто видит в отношениях трех держав блок тоталитарных стран против демократий, глубоко ошибается. Германский министр добавил, что отставка послов была бы весьма нежелательной как свидетельство слабости сторонников альянса. В этой беседе он упомянул и о возможности пакта о ненападении с Москвой (едва ли не впервые в разговоре с итальянцами!), но ни Аттолико, ни Чиано не придали этому значения.

Тем временем 13 марта Арита представил конференции пяти министров новые инструкции послам, предусматривавшие лишь полное, неукоснительное и немедленное выполнение прежних, против чего на сей раз возражала не только армия, но и флот. Военные потребовали хотя бы частичного компромисса, потому что на карту была поставлена судьба союза как такового, но Арита стоял на своем. Тогда старый бюрократ Хиранума предложил каждой из сторон подготовить свой проект инструкций, не видя иного выхода из тупика.

Все это настраивало на неспешный лад, но в ближайшие сутки ситуация в Европе кардинально переменилась, и уже 16 марта на карте вместо исчезнувшей Чехо-Словакии [Так официально называлась эта страна после Мюнхенского соглашения и предоставления Словакии широкой автономии.] появился «протекторат Богемия и Моравия». Ответом стали единодушные протесты дипломатов и гневные речи глав государств. Муссолини и Чиано были в негодовании, потому что Гитлер не поставил их в известность о задуманном. В разговорах с Сиратори и германским послом Макензеном итальянский министр подчеркивал, что случившееся не только не препятствует, но, напротив, способствует скорейшему оформлению альянса и что Муссолини думает так же, в то время как в его дневнике все чаще звучали скептические ноты (или это результат позднейшего переписывания «для истории»?). Только окончательная победа Франко в Испании и завершение подготовки Италии к аннексии Албании (в чем коррумпированный Чиано был лично заинтересован экономически) укрепили его решимость довести задуманное до конца.

В Токио ситуация менялась гораздо медленнее. Арита информировал послов о ходе обсуждения различных проектов альянса, но не собирался давать им никакой свободы действий. Вечером 22 марта конференция пяти министров собралась в очередной раз и заседала до начала следующего дня, обсуждая новый (какой уже по счету?) вариант поправок к проекту пакта, а также инструкции в Берлин и Рим, которые были выработаны только на третий день.[217] Открыто заявив о несогласии с позицией собственных послов, правительство не сделало им никакого внушения и даже признало их право на свою точку зрения, но тем не менее снова решительно напомнило о необходимости подчиняться его указаниям. Далее следовал новый компромиссный вариант, очевидно, принадлежащий кисти Арита: Япония в принципе не отказывается от оказания помощи своим союзникам против Великобритании и Франции, но сделает это только в «соответствующих обстоятельствах», право определения которых оставляет за собой. Кроме того, Япония предложила включить в сферу действия пакта Маньчжоу-Го и внести в него еще несколько мелких поправок и дополнений.

Формально удовлетворяя пожеланиям армии, Арита сделал перспективу сопротивления новому варианту чрезвычайно неудобной. Дабы усилить позиции противников полномасштабного альянса, премьер Хиранума на следующий день отправился к императору, чтобы представить ему решения конференции и обсудить ситуацию. Император прямо спросил, какие меры предполагается принять к послам, если те по-прежнему не будут подчиняться указаниям, и потребовал представить ему меморандум по этому вопросу за подписями всех пяти министров, что и было сделано 29 марта.[218] Перед принятием ответственных решений император обычно запрашивал мнение премьера или руководителей соответствующих министерств и штабов, сообщавшееся ему устно, но только в редких случаях требовал письменного меморандума, приобретавшего таким образом официальный статус. Все это свидетельствовало о серьезности положения и о степени озабоченности монарха: одобрение им такого документа означало невозможность дальнейших уступок.

Официальный ответ был вручен Риббентропу и Чиано 2 апреля. Министры согласились на новые предложения Токио, хотя первый был доволен ими гораздо меньше, чем второй. Риббентропу особенно не нравилось непременное желание японской стороны довести до сведения Великобритании, Франции и США, что союз направлен не против них, а против Москвы, прямо заявив об этом по дипломатическим каналам. Более того, рейхсминистр настаивал на помещении дополнительной статьи в секретный протокол к пакту с обязательством не сообщать его содержания третьим сторонам! Но в общем согласие было достигнуто. Казалось, пакт можно подписать в ближайшие недели, если не дни.

Используя обтекаемые формулировки японского текста, Сиратори и Осима, наконец, смогли официально заверить собеседников, что в случае войны Германии и Италии против Великобритании и Франции, Япония окажет им помощь по мере своих возможностей, однако Арита посчитал это прямым нарушением инструкций. Поскольку представленный императору меморандум предусматривал отзыв послов в случае неприятия или игнорирования ими японского «компромиссного» варианта, 8 апреля вопрос снова обсуждался на конференции пяти министров, где Арита потребовал аннулировать заявления послов, в то время как Итагаки настаивал на официальном согласии с ними, даже если они оказались несколько поспешными. Максимум уступок, на которые Арита готов был пойти, состоял в отправке послам новых инструкций с разъяснением, что Япония не отказывается от своих обязательств, но в настоящее время или в ближайшем будущем едва ли сможет оказать действенную военную помощь партнерам. Это должно было косвенно аннулировать решительные заявления послов. В тот же день министр иностранных дел получил аудиенцию у императора, который поддержал его позицию и выразил неодобрение действиям Осима и Сиратори.

14 апреля на очередном заседании конференции Арита предложил вообще прервать переговоры до тех пор, пока в Токио не будет достигнуто единство мнений, однако перспективу отзыва мятежных послов он назвал невозможной по внутриполитическим причинам, недвусмысленно намекнув на противодействие армии. Итагаки, разумеется, был против паузы в переговорах. Неделю спустя Арита предложил министрам в качестве последнего шанса новую идею: премьер Хиранума должен прямо обратиться к Гитлеру и Муссолини и откровенно изложить им позицию Японии, что скорее даст конкретный результат, чем переговоры через послов, тем более таких своевольных. Министры согласились, но когда 23 апреля Арита представил им свой проект послания, Хиранума не проявил к нему интереса, а Итагаки снова решительно выступил против. Идея была отвергнута, и министр умыл руки.