Шуленбург за шесть лет службы хорошо научился переводить речи советских дипломатов на язык «реальной политики». Докладывая Риббентропу о результатах встречи, он сделал вывод, что Москва, несмотря на все жесты, не отталкивает протянутую руку Муссолини. И не ошибся. 3 июня Молотов сообщил ему: «Советским правительством принято решение: можно и целесообразно восстановить посольства: итальянское – в Москве и советское – в Риме. Советское правительство считает, что вторичное пожелание Муссолини, переданное через Риббентропа, говорит о серьезном желании Италии улучшить своим взаимоотношения с СССР. Советское правительство считает, что Италия должна выслать своего посла в Москву, а спустя 1-2 дня по получении извещения о его выезде [В телеграмме Шуленбурга: «как только получит подтверждение, что итальянский посол покинул Рим».] советский посол выедет в Рим». Молотов и здесь потребовал преимуществ для Советского Союза, дабы подчеркнуть, что не он, а Италия пошла на уступку: уступать «буржуям» было не в традициях «красной дипломатии». Впрочем, договорились и об этом: 10 июня появилось коммюнике об одновременном возвращении послов, и Шуленбург подтвердил, что Горелкин вылетел в Рим через Софию.
С приездом обоих послов 12 июня конфликт окончательно уладился. Россо был принят Молотовым уже 20 июня и передал ему заявление Муссолини о готовности начать диалог по конкретным вопросам для улучшения отношений; ответное, вполне примирительное, советское заявление было вручено послу пять дней спустя.[538] 22 июня Горелкин встретился с Чиано, а затем наконец-то вручил верительные грамоты Виктору-Эммануилу III. Отношения возвращались в нормальную колею. 24 июля полпреда принял Муссолини – само воплощение доброжелательности и стремления к взаимопониманию. Дуче признал наличие проблем в двусторонних отношениях, «добавив, что мы всегда должны говорить правду»; с легкостью согласился на притязания в отношении Бессарабии и Прибалтики; «подчеркнул, что Итальянское правительство рассматривает существующие отношения <с СССР. – В.М.> как длительные и долженствующие развиваться по пути их дальнейшей нормализации и улучшения»; а в итоге заявил: «В настоящий момент у трех стран: СССР, Италии и Германии, несмотря на различие внутренних режимов, имеется одна общая задача – это борьба против плутократии, против эксплуататоров и поджигателей войны на Западе».[539]
Добавлю, что с приездом Горелкина Гельфанд был отозван в Москву, но, опасаясь репрессий (вспомним судьбу Астахова!), бежал в Америку, в чем ему помог Чиано. Советские историки по понятным причинам не обращались к этой личности, а сам Гельфанд, в отличие от большинства невозвращенцев, предпочел просто «раствориться», не оставив никаких «разоблачений» и «признаний». Согласно «дневникам Литвинова», Гельфанд, будучи резидентом Иностранного отдела ОГПУ в Париже под «крышей» секретаря полпредства, организовал нашумевшее похищение (и, возможно, убийство) председателя Русского общевоинского союза генерала А.П. Кутепова в 1930 г. Автор «дневников» Г.З. Беседовский до 1929 г. был советником полпредства во Франции и мог знать Гельфанда, но сам стал невозвращенцем еще до похищения.
Но пора вернуться к разговору германского поверенного в делах Типпельскирха с Молотовым вечером 26 сентября 1940 г. Поверенный явился к наркому уведомить его о предстоящем заключении Тройственного пакта Германии, Италии и Японии и был «вооружен» подробной инструкцией Риббентропа, которая начиналась словами: «Ввиду сердечных отношений, существующих между Германией и Советским Союзом, я хотел бы заранее, строго конфиденциально, информировать его <Молотова. – В.М.> о следующем». Тут начинается очередная интрига: совершенно секретная телеграмма Риббентропа, полученная в Москве в пять минут первого пополудни, и меморандум на русском языке, врученный Молотову десять часов спустя, содержали незначительные, но значимые разночтения. Несколько «тяжеловатый» текст, подготовленный в германском посольстве и сохранившийся в советских архивах, гласит:
«1. Происходящая в демократических странах кампания поджигания войны, ищущая в настоящей стадии окончательного покорения Англии последний исход в расширении и удлинении войны, повела к переговорам между Германией и Италией, с одной стороны, и Японией – с другой. Эти переговоры, вероятно, в ближайшие дни приведут к подписанию военного союза между этими тремя державами.
2. Этот союз, соответственно с причиной своего происхождения, направлен исключительно против демократических поджигателей войны. Хотя это в договоре, согласно обычаю, не будет прямо сказано, однако это вытекает с полной ясностью из его формулировки.
3. Само собой разумеется, что этот договор не преследует никаких наступательных целей. Его исключительная цель направлена к тому, чтобы образумить элементы, стремящиеся к удлинению и расширению войны, доказав им воочию, что при вступлении в происходящую в настоящее время войну они автоматически будут иметь против себя прежде всего эти три великие державы.
4. Между договаривающимися державами с самого начала переговоров существовало полное единомыслие в том, что их союз никоим образом не затронет отношений, которые каждая из них имеет с Советским Союзом. Для того, чтобы на этот счет и вовсе устранить всякие сомнения, в договор включена особая статья, говорящая о том, что политический статус, существующий между каждой из трех договаривающихся держав и Советским Союзом, этим договором не затрагивается. Это постановление означает, что не только договоры, заключенные этими тремя державами с Советским Союзом, в частности германо-советские договоры, подписанные осенью 1939 года, в полном объеме сохраняют свою силу, но что это вообще относится и к совокупности их политических отношений с Советским Союзом.
5. Следует думать, что договор окажет укрощающее влияние на поджигателей войны в демократических странах, что он будет противодействовать дальнейшему расширению настоящей войны и в этом смысле, может быть, послужит восстановлению всеобщего мира».
Правка, внесенная в первоначальный текст (кем?! когда?! почему?!), устраняла из него все прямые указания на то, что пакт имеет какое-то отношение к Соединенным Штатам. Ранее в первом, втором и пятом пунктах говорилось о «поджигателях войны» конкретно в «Америке», а не в неких «демократических странах», в третьем – об отсутствии у пакта «наступательных целей» не вообще, а «против Америки», и о вразумлении элементов, «настаивающих на вступлении Америки в войну». Послевоенная «трофейная» публикация германских документов содержит оба варианта с указанием, что Молотову был вручен измененный текст, но без каких-либо объяснений. Принять такое ответственное решение мог только сам рейхсминистр (уж точно не поверенный в делах!), хотя документально это не подтверждается. Некоторый свет может пролить разговор Вайцзеккера с Шкварцевым 28 сентября. Статс-секретарь повторил полпреду основное содержание послания Риббентропа (министр в это время болел), сделав в своей записи примечательную оговорку: «В беседе я ограничился инструкциями, телеграфированными в Москву 25 сентября. Вместо того, чтобы называть Америку в качестве державы, на которую этот пакт направлен, я использовал более общие определения, сказав, что предупреждение адресовано демократическим странам» [В сообщении Шкварцева о встрече этот момент не отражен.]. Полагаю, здесь не было никакой «самодеятельности». Впрочем, в день подписания договора заведующий отделом печати МИД Шмидт на пресс-конференции в Берлине прямо сказал, что «пакт является предупреждением тем поджигателям войны, которые имеются в США».[540]
В заключение разговора Типпельскирх сообщил, что в ближайшее время Риббентроп обратится с личным письмом к Сталину, чтобы «откровенно и конфиденциально изложить германскую точку зрения на нынешнюю политическую ситуацию» (цит. по сборнику «СССР-Германия»; в тексте, врученном Молотову, фраза звучит немного комично: «искренне и с полной доверчивостью»).