– Так это вы, да?

– Да, Джесси.

– Вы ведь не против, что я называю вас роботом?

– Нет, Джесси. Я ведь и есть робот.

– А меня можно называть дурой, идиоткой и… и… подрывным агентом. Потому что так оно и есть.

– Джесси! – простонал Бейли.

– Не надо, Лайдж, – сказала она. – Он твой партнер, так что пусть знает. Я больше не могу. Я чуть с ума не сошла со вчерашнего дня. Пусть меня бросят в тюрьму. Пусть отправят в самый низ и посадят на сырые дрожжи и воду. Мне безразлично… Ты защитишь меня, Лайдж, правда? Ты не дашь им расправиться со мной? Я боюсь. Я так боюсь…

Она снова громко разрыдалась. Бейли погладил ее по плечу и сказал, обращаясь к Р. Дэниелу:

– Она нездорова. Ее надо увезти отсюда. Который час?

– Четырнадцать сорок пять, – ответил робот, не глядя на часы.

– Комиссар может вернуться в любую минуту. Вызовите служебную машину. Мы поговорим в туннеле по дороге домой.

Джесси резко вскинула голову:

– В туннеле? О, не надо, Лайдж?

Он старался говорить как можно мягче и успокаивающе:

– Слушай, Джесси, не надо капризничать. Ведь в таком виде тебе просто нельзя появиться на экспрессе. Будь паинькой и успокойся, а то даже через общую комнату неудобно идти. Я принесу тебе воды.

Она вытерла лицо влажным носовым платком и сказала тоскливо:

– О, посмотри на мой грим…

– Не волнуйся ты о гриме, – сказал Бейли. – Дэниел, как с машиной?

– Машина ждет нас, партнер Илайдж.

– Пошли, Джесси.

– Подожди. Одну минутку, Лайдж. Мне что-то надо сделать с лицом.

– Да не важно это…

– Ну, прошу тебя, – упорствовала она. – Я не могу в таком виде идти через общую комнату. Это займет буквально секунду.

Человек и робот стали ждать: человек при этом нервно сжимал и разжимал кулаки, робот же был бесстрастен.

Джесси рылась в своей сумочке в поисках нужных ей принадлежностей. (Бейли однажды торжественно заявил, что если и есть на свете нечто такое, что не поддалось усовершенствованию с медиевальных времен, то это дамская сумочка. Потерпела неудача даже попытка заменить металлическую застежку магнитным замком.) Джесси вынула небольшое зеркальце и косметический набор в серебряной оправе, который Бейли подарил ей на день рождения три года назад.

В наборе было три миниатюрных распылителя, и она по очереди воспользовалась каждым. Содержимое первых двух было незаметным для глаз. Она обращалась с ними с таким изяществом и ловкостью, которыми природа наделила только женщину и которые, казалось, не изменяют ей даже в самые тяжелые минуты.

Первым кладется ровный слой основы, от которой кожа становится матовой и гладкой, с легким золотистым оттенком, именно таким – Джесси по опыту знала это, – который больше всего идет естественному цвету ее волос и глаз. Затем налет загара на лоб и подбородок, мягкое прикосновение румян на обе щеки и изящный мазок голубизны на верхнее веко и на мочку уха. Наконец, на губы ровным слоем ложится кармин. Это и есть то единственное видимое облачко нежно-розового цвета, которые влажно поблескивает в воздухе, но высыхает и темнеет от прикосновения к губам.

– Ну, вот теперь все, – сказала Джесси, несколькими ловкими движениями взбив волосы и изобразив крайнее неудовлетворение свои видом. – Пожалуй, так сойдет…

Джесси, конечно, не уложилась в обещанную секунду, но вся эта процедура заняла менее четверти минуты. Однако Бейли казалось, что ей конца не будет.

– Пошли, – сказал он.

Она едва успела убрать в сумочку свою косметику, как он тут же подтолкнул ее к двери.

По обе стороны дороги лежала жесткая, плотная тишина.

– Ну так что, Джесси? – сказал Бейли.

Ее лицо, отчужденно застывшее с тех пор, как они покинули кабинет Эндерби, начало постепенно оживать. Она молча беспомощно переводила взгляд с мужа на робота.

– Ну что же ты, Джесси? Прошу тебя. Ты совершила преступление? Настоящее преступление?

– Преступление? – Она неуверенно покачала головой.

– Возьми себя в руки, Джесси. Не надо истерик. Скажи только «да» или «нет». Ты… – он заколебался, – убила кого-нибудь?

– Ты что, Лайдж Бейли! – Выражение лица Джесси стало возмущенным.

– Да или нет, Джесси?

– Нет, конечно, нет!

У него отлегло от сердца.

– Ты украла что-нибудь? Подделала талон для питания? Кого-нибудь оскорбила? Причинила ущерб городу? Говори же, Джесси!

– Я не сделала ничего особенного. То есть не то, что ты думаешь. – Она оглянулась. – Лайдж, почему мы стоим здесь?

– Мы не тронемся с места, пока ты все не расскажешь. Ну, начинай. Зачем ты пришла к нам?

Бейли встретился со взглядом Р. Дэниела, устремленным на него поверх головы Джесси.

Джесси заговорила тихим голосом, который становился все громче и уверенней по мере того, как продолжался ее рассказ.

– Всему виной эти медиевисты. Ты-то их знаешь, Лайдж. Они всегда тут как тут и все время болтают. Так было, еще когда я работала помощником диетолога. Помнишь Элизабет Торнбау? Помнишь наши разговоры? А она ссылалась на эти ролики книгофильмов, что до сих пор ходят по рукам. Ну, знаешь, вроде «Позора городов» того парня… Как тем его имя?

– Оргински, – рассеянно сказал Бейли.

– Вот, вот, только большинство из них намного хуже. А когда мы с тобой поженились, она стала страшно ехидничать. Бывало, говорит: «Уж коли ты вышла замуж за полицейского, так станешь, наверное, настоящей городской дамой». Она стала меньше со мной разговаривать, а потом я ушла с работы, и на этом все кончилось. Она рассказывала мне всякую всячину и, наверное, хотела меня поразить, или ей нравилось казаться эффектной и таинственной. Понимаешь, она была старой девой и так никогда и не вышла замуж. Многие из этих медиевистов просто-напросто неудачники. Помнишь, ты как-то говорил, Лайдж, что иногда люди сваливают собственные неудачи на общество и требуют переделать города, потому что не могут переделать сами себя.

Бейли вспомнил, но теперь эти самые слова прозвучали для него как пустая болтовня.

– Пожалуйста, ближе к делу, Джесси, – ласково сказал он.

– В общем, – продолжала она, – Лиззи всегда твердила, что придет день и люди объединятся. Мол, всему виной космониты, потому что они хотят, чтобы Земля всегда оставалась слабой и деградировала. Это было ее любимое словечко – «деградировать». Посмотрит, бывало, на меню, которые я составила на неделю, поморщится и скажет: «Деградируем, деградируем». Мы в поварской со смеху умирали, когда Джейн Майерс принималась ее передразнивать. Она говорила – Элизабет, конечно, – что в один прекрасный день мы разделаемся с городами и станем жить на свободе, а заодно и рассчитаемся с космонитами, которые стараются всучить нам роботов, чтобы навсегда связать нас с городами. Только она тогда не говорила «роботы»: она называла их – простите меня, Дэниел – «бездушными чудищами».

– Я не понимаю значения прилагаемого, Джесси, – сказал робот, – но тем не менее принимаю ваше извинение. Пожалуйста, продолжайте.

Бейли заерзал на месте. Вот так с ней всегда! Будет ходить вокруг да около, что бы тут ни случилось, каким бы критическим не было положение.

– Элизабет любила говорить намеками, чтобы создать впечатление, будто у нее много единомышленников. Бывало, начнет: «На прошлом собрании…», потом остановится и посмотрит на меня так, словно ей и хочется, чтобы я ее порасспрашивала, да боится, как бы не попасть из-за меня в беду. Я конечно, ни о чем не спрашивала. Не хотелось доставлять ей удовольствия. Короче говоря, когда мы поженились, Лайдж, все это прекратилось, пока…

Она замолчала.

– Продолжай же, Джесси, – подгонял ее Бейли.

– Помнишь, Лайдж, как мы с тобой повздорили? Ну, из-за Джезебел?

– Ну и что? – Он даже не сразу сообразил, что Джесси имеет ввиду свое имя, а не говорит о ком-то другом.

Он повернулся к Р. Дэниелу и стал машинально оправдываться:

– Джезебел – полное имя Джесси. Она его не любит и не пользуется им.