Все завертелось, закружилось в доме на Тверской. Увеличивались и печатались фотографии, строились модели космических кораблей и ракетных двигателей, чертились чертежи и диаграммы. Позднее, уже после открытия выставки Н. А. Рынин писал ее организаторам: «…не могу не выразить удивления, как Вам, с ничтожными средствами, удалось организовать такую интересную и богатую материалами выставку, которая, несомненно, во многих посетителях ее должна была возбудить ряд вопросов научно-технического характера и пробудить в них интерес к астрономии, проблеме межпланетных сообщений и к выработке миросозерцания вообще».

Отдельные разделы выставки знакомили посетителей с творчеством Циолковского, Цандера, Оберта, Годдарда, Эсно-Пельтри, Валье, Гефта, Романа и других пионеров космонавтики. Под стеклом лежали документы и чертежи, у потолка на тонких нитях висели модели космических аппаратов. Конечно, окажись мы с вами на этой выставке, нам, современникам реальных межпланетных путешествий, многое, наверное, показалось бы наивным. Организаторы выставки не представляли себе всех сложностей космического полета, но искренне верили в его реальность и заражали своей уверенностью других. Заражали настолько, что в специальной книжке, куда предлагалось записываться желающим лететь на Луну, очень быстро выросли длинные столбики фамилий. Подумать только, но ведь наверняка многие из этих людей дожили до первой лунной экспедиции землян!

Посетители записывались в «лунную» книжку, смущенно поглядывая по сторонам: могли засмеять, уж больно несерьезное это дело, полет на Луну. В газетных репортажах похвала организаторам была перемешана с иронией. «Слушаешь все это, – писал репортер, – и представляешь себе кассу станции межпланетных сообщений. К ней подходит человек и, спокойно попыхивая папироской, небрежно бросает: «А дайте-ка мне билет на ракету-экспресс – до Луны и обратно…»

Выставка на Тверской стала важным событием для энтузиастов космонавтики. Она подводила своеобразный итог всем работам в этой области к середине 20-х годов. Проницательный посетитель, глядя на ее стенды, мог бы представить себе пути дальнейшего развития ракетной техники в ближайшие годы.

В залах Первой мировой выставки межпланетных аппаратов и механизмов.

Безусловно, можно было ожидать интересных работ в молодой Республике Советов. В Советской России жил и работал Константин Эдуардович Циолковский; самозабвенно трудился, увлекая других, Фридрих Артурович Цандер. Еще безвестные молодые люди, заполнявшие аудитории Политехнического музея во время знаменитых «космических» диспутов, были теми самыми будущими строителями космодрома, к кому обращался Юрий Васильевич Кондратюк: «Тем, кто будет читать, чтобы строить». Но главное даже не в том, что именно в нашей стране жили выдающиеся пионеры космонавтики. Главное в том, что работы наших ракетчиков совпадали с устремлениями времени. «Полет» и «скорость» были словами из словаря Революции. Раскрепощенные ею силы народа, его горячее стремление вывести свою страну из послевоенной разрухи, преодолеть вековую техническую отсталость, превратить страну в передовую индустриальную державу было залогом будущих успехов ракетчиков. Коммунистическая партия, Советское правительство уделяли много внимания развитию всех наиболее современных отраслей техники и науки. Недоверие к ракетной технике, вызванное чаще всего чересчур смелыми планами ее энтузиастов, которые, откровенно говоря, находились в явном противоречии с промышленными и экономическими потребностями и возможностями, сменяется в эти годы ее признанием, скептическое равнодушие к ней – полной поддержкой. Можно сказать, что Великая Октябрьская социалистическая революция предопределила развитие всех исследований в области освоения космического пространства в нашей стране.

В таких развитых капиталистических странах, как США, Англия, Италия, Франция, ракетной технике уделялось несравненно меньше внимания.

Годдард, зависимый от меценатов, трудился, по существу, в одиночку. Небольшие двигатели и ракеты испытывали, копируя в основном европейские образцы, члены созданного в 1930 году Американского ракетного общества. Только в 1936 году в Калифорнийском технологическом институте доктор Теодор фон Карман собрал группу энтузиастов, которая начала теоретические и экспериментальные работы в различных областях ракетной техники. Однако даже в 1944 году, когда гитлеровские Фау-2 обстреливали Лондон, было признано преждевременным создавать на базе группы Кармана сектор ракетных двигателей. Карман и Малина, как говорится, на свой страх и риск создали тогда лабораторию, в стенах которой впоследствии был создан первый американский искусственный спутник Земли и которая прославилась благодаря блестящим полетам космических автоматов «Сервейер», «Маринер», «Пионер», «Викинг» и других.

Не чувствует поддержки Уэльш в Англии. Он спроектировал ракетный корабль на твердом топливе – новом взрывчатом веществе мелините, которое должно было взрываться в сжатом воздухе. В 1933 году в Ливерпуле инженер Филипп Клитор организовал Британское межпланетное общество. Кстати, его членом был молодой астроном Артур Кларк, ставший позднее знаменитым писателем-фантастом. В обществе проектировали межпланетный шестиступенчатый корабль с 2490 двигателями на твердом топливе – собирались лететь на Луну. Пускать его должны были с высокогорного озера Титикака в южноамериканских Андах.

В Италии Крокко воевал за ракетный самолет, он был единомышленником Цандера и Валье. Через много лет сын генерала Крокко, историк техники, вспоминал: «Должностные лица военно-воздушных сил проявляли мало интереса к будущему ракетных двигателей… Интерес опекавшей нас итальянской администрации к ракетной технике находился на точке замерзания». Повторяя опыты других, в 30-х годах экспериментировал с двигателем, работавшим на газообразном кислороде, инженер Барточчи.

Во Франции Эсно-Пельтри вместе с друзьями Монтенем и Севалем строит жидкостный ракетный двигатель в домашней лаборатории маленького французского городка Булонь-сюр-Сен. Они испытывают его на стенде в Сатори, но работа эта держится на одном энтузиазме, никому этот двигатель не нужен.

Морис Руа, горный инженер, делает доклад о реактивном движении на заседании Парижского общества воздухоплавания.

Стремясь привлечь внимание общественности к ракетным исследованиям, Эсно-Пельтри и Гирш присуждают свои премии двум французам: Пьеру Монтеню за статью о газовых смесях для ракетных двигателей и Луи Дамблану за наставление по испытаниям пороховых ракет. Дамблан – один из немногих новых энтузиастов, появившихся тогда во Франции. Он пробует сам проектировать, сам строит, сам испытывает. «Этим делом я занялся по собственной инициативе и до конца работал сам без помощи квалифицированных специалистов», - вспоминал он позднее. Французские работы в области ракетной техники долгое время остаются келейными, фрагментарными, случайными. Одиночки, лишенные поддержки и правительственной и общественной, расходуют на эксперименты чаще всего собственные средства.

Всего этого никак нельзя сказать о немецких ракетчиках. В Германии трудится приехавший из Румынии Герман Оберт. В Мюнхене обосновался австриец Макс Валье. [25] В предисловии к своей брошюре «Космические ракетные поезда» Циолковский писал: «Со времени издания моей работы «Вне Земли»… заинтересовался звездоплаванием Оберт. Его сочинение дало германским ученым и мыслителям изрядный толчок, благодаря которому появилось много новых работ и работников, каковы: Вольф, Валье, Гефт, Гоман, Лей, Зандер, Опель, Шершевский, Ладеман». Под статьями о ракетной технике в немецких журналах, в газетных репортажах с испытательных полигонов появляются новые, не названные Константином Эдуардовичем имена: Рудольф Небель, Иоганн Винклер, Клаус Ридель, Рейнгольд Тилинг. Они объединяются в группы, работают сообща. Нельзя сказать, что правительство поддерживает их, но вообще отношение скорее благосклонное, чем враждебное. По Версальскому договору, подписанному Германией после поражения в первой мировой войне, немцам запрещалось иметь тяжелую артиллерию. В разделе V договора указывалось, что с 31 марта 1920 года Германия могла иметь не более 204 орудий калибра 77 миллиметров и 84 гаубиц калибра 105 миллиметров. На каждое орудие полагалось не более 1000 снарядов. Ракеты считались слишком несерьезным объектом, чтобы как-то оговаривать их в таком серьезном документе, в статье 166 их даже не отнесли к разряду боеприпасов. Это обстоятельство во многом определило интерес к ракетам крупных немецких промышленников и военных. Уже в 1922 году министр рейхсвера отдает секретный приказ о необходимости проведения опытов, которые могли бы доказать эффективность применения ракет для военных целей. К концу 20-х годов ракеты уже не были в Германии символом легкомыслия, а их конструкторы не слыли чудаками. Напротив, в конце 20-х – начале 30-х годов, после того как создано было общество, выходит журнал и Фриц Опель во всех газетах славит свои ракетомобили, идея межпланетного путешествия становится даже «модной». Не случайно ракеты Германа Оберта вдруг начинают интересовать немецких кинопромышленников. Кто-кто, а они-то уж точно знают вкусы публики.