Пауза.

Эман. Она ждала меня двенадцать лет. А я-то считал ее легкомысленной девчонкой. Двенадцать лет я странствовал по свету в надежде отыскать истину на чужбине. Каким же я оказался слепцом!

Священник. Мы все оказались слепцами, Эман.

Эман. Но к чему? К чему все эти годы ожидания, если она была обречена на гибель? (Пауза.) Уходя, я не понимал, чего же я хочу, за какой истиной отправляюсь. Больше того, возвращаясь, я не знал, нашел ли я что-нибудь там, на чужбине. И только дома, встретившись с нею, увидел, что скитался совершенно напрасно. Все, что мне было нужно, я нашел дома. И тогда я вышвырнул приобретенный опыт. Убил в себе чужака. И обрел родину.

Священник. Так и должно было случиться, Эман.

Эман. Но потом жестокая мимолетность ее счастья снова — и навеки — все убила во мне.

Священник (подняв глаза и увидев Старика). Взгляни, Эман, — там твой отец.

Эман. Я знал, что он придет. И ребенок с ним?

Священник. Да.

Эман. Старикам утешение нужнее, Священник. Иди к нему. Он по-отцовски относился к Омае, да и Омае любила его, как родная дочь. Да, воистину мы сильный род. Постарайся утешить его, Священник.

Старик все так же недвижимо стоит в отдалении. Его лицо печально, но спокойно. Взгляд устремлен на могилу. Священник подходит к нему, но, поняв, что слова утешения тут не помогут, молча удаляется. Эман-Уносчик подходит к могильному холму и, став на колени, посыпает себе голову пеплом.

Затемнение.

Появляются Ягуна и Ороге.

Ороге. Полночь приближается.

Ягуна. Он должен прийти. Все источники и колодцы надежно охраняются. Жажда погонит его к реке.

Ороге. А ты уверен, что ловушка сработает?

Ягуна. Когда Ягуна устраивает ловушку, даже слону не удается из нее вырваться. (Оба уходят.)

Через некоторое время на сцене появляется Эман-Уносчик. Он осматривается и замечает в отдалении одинокую фигуру. Это Старик с миниатюрной лодкой на голове.

Эман (радостно). Отец!

Старик не оборачивается.

Это я, Эман! (Подходит ближе.) Отец!

Старик. Не приближайся. Ты видишь, что у меня на голове?

Эман. Но я же твой сын!

Старик. Тем более не приближайся.

Эман. Я хотел только спросить, куда ты идешь?

Старик. Ты видишь эту лодку? Разумеется, к реке.

Эман (облегченно). Я хотел увериться. Меня измучила жажда. Я всю ночь не могу добраться до реки.

Старик. Нам не по пути.

Эман. Но ты же сказал…

Старик. Мой путь долог, ты сам это знаешь. Тебе надо искать свою собственную дорогу.

Эман. Я боюсь заблудиться. Не гони меня, отец.

Старик. Нет, мой сын. Ты должен вернуться.

Эман. Но почему?

Старик. Так надо. Возвращайся.

Эман. Отец!..

Эман протягивает к Старику руки, но тот вдруг пускается бежать. Эман, мгновение поколебавшись, бежит следом, но его силы явно на исходе.

Подожди меня, отец! Отец!.. Отец!..

Старик и вслед за ним Эман скрываются, и через секунду слышится треск ломающихся сучьев — ловушка сработала.

Домик Эмана, на ближайшем к нему дереве висит кукла. Появляется Сунма, ее поддерживает Ифада. Увидев куклу, Сунма на мгновение застывает в полной неподвижности, а потом, словно потеряв последние силы, опускается на землю и сидит, опершись на стенку домика. Ифада, как безумный, бросается к дереву и стаскивает куклу на землю. Ни Ифада, ни Сунма не замечают стоящую в отдалении Девочку — она бесстрастно наблюдает за ними. Вскоре из лесу начинают выходить жители деревни, у них испуганные и виноватые лица. Они стараются не приближаться к домику; никто не произносит ни слова. Самыми последними из лесу выходят Ягуна и Ороге. Увидев Сунму, Ягуна останавливается и пятится назад.

Ороге (очень тихо, почти шепотом). Кто там?

Ягуна. Тс-с! Она. Гадюка.

Ороге с тревогой смотрит на Сунму.

Ороге. По-моему, она тебя не видела.

Ягуна. Ты уверен? Мне вовсе не хочется с ней разговаривать.

Ороге. Все ведь уже кончено, Ягуна.

Ягуна. Да. Но как мерзко видеть человеческую трусость.

Ороге. Ничего не поделаешь. Таковы люди.

Ягуна. И ведь мы старались для них. Трусы! Никто не вымолвил ни единого слова.

Ороге. Зрелище было не из приятных, Ягуна.

Ягуна. Ты подумай — разбежались, как побитые собачонки. Ни один не произнес проклятия. Ни один!

Ороге. А теперь они и нас сторонятся — ты заметил?

Ягуна. Они еще заплатят за эту ночь!

Ороге. A-а, пойдем-ка по домам, Ягуна.

Уходят. На сцене остаются три неподвижные фигуры: Сунма, Ифада и Девочка. Свет постепенно меркнет.

Конец

Рассказы

Чинуа Ачебе

Девушки на войне

Впервые их пути скрестились в суматошные предвоенные дни, когда молодежь (и девушки тоже) тысячами ринулась записываться в ополчение — охотников сложить голову за новую, удивительную родину было более чем достаточно.

Второй раз они встретились на контрольно-пропускном пункте в Ауке. Война уже началась и медленно сползала с далекого севера на юг. Он ехал по спешному делу из Онитши в Энуту. Умом он понимал необходимость тщательного досмотра на дорогах, но всякий раз, когда подвергался обыску, не мог подавить обиду, хотя никогда бы в этом не признался. Что люди подумают! Не такая уж ты важная птица, коли тебя обыскивают. Обычно его пропускали без проверки, стоило ему произнести солидно, низким голосом: «Реджинальд Нванкво, министерство юстиции». Это почти всегда срабатывало. Но изредка — то ли по невежеству, то ли из простого упрямства — часовые у шлагбаума и ухом не вели. Так было и в тот раз в Ауке. Двое полицейских с крупнокалиберными винтовками «Марк-4» красовались на обочине, предоставив обыскивать проезжих местным ополченцам.

— Я тороплюсь, — сказал он девушке, подошедшей к машине. — Меня зовут Реджинальд Нванкво, я из министерства юстиции.

— Добрый день, сэр. Нельзя ли заглянуть в багажник?

— О господи! Что, по-вашему, там может быть?

— Откуда мне знать, сэр?

Он вылетел из машины, задыхаясь от ярости, метнулся к багажнику, открыл замок и, подняв левой рукой крышку, правой сделал широкий жест: «Милости прошу!»

— Ну, вы довольны? — буркнул он.

— Да, сэр. Теперь, пожалуйста, ящичек для перчаток.

— Боже всемогущий!

— Извините за задержку, сэр. Мы ведь выполняем указания людей вроде вас.

— Черт возьми, вы совершенно правы. Просто я тороплюсь. Но не обращайте внимания. Вот ящичек для перчаток. В нем, как видите, пусто.

— Спасибо, сэр.

Потом она приоткрыла заднюю дверцу и нагнулась, чтобы заглянуть под сиденье. Поостыв, он смотрел на нее: хорошенькая, в тугой синей блузке, в джинсах цвета хаки и парусиновых туфлях, волосы стянуты в косу по последней моде, что придает лицу воинственный, задорный вид. Почему-то эту прическу окрестили «авиабазой».