- Самое прекрасное, что я видел, - сказал мне вдруг посреди делового разговора близко знавший Гагарина подполковник Ребров, - это когда Юрий играл со своими дочками. Как он садился на трехколесный велосипед и азартно гонял на нем.
...Не странна ли наша повседневная близорукость? Все дружно твердили, друзья и свидетели от младых ногтей: «С Гагариным никогда ничего не случалось!» А между тем именно с ним-то и случилось самое необыкновенное...
СОЛЕНЫЙ ПОТ КОСМОНАВТОВ
- Летайте, но не выше стратосферы! - это прощальное напутствие врачей звучало в ушах несостоявшихся космонавтов погребальным звоном.
Но Гагарин побеждал и ларингологов, и глазников, и. невропатологов, и хирургов. Как рьяно они ни выстукивали на его теле «азбуку Морзе», изъянов не обнаруживалось, Юрий продолжал надеяться...
Мне рассказывал один из кандидатов в космонавты, который несколькими годами позже прошел первые ступени отбора, что главным пугалом считался КУК - концентратор ускорения кориолиса, проверка вестибулярного аппарата. Как и в той первоначальной, гагаринской, группе, отсев был сразу чрезвычайно велик: из двадцати осталось... двое! Но уж у этих-то вестибулярный аппарат оказался первоклассным, особенно у моего рассказчика. И если его товарищ все-таки иногда «выдавал харч» после положенного кружения, то мой собеседник держался стойко.
Видимо, идеальный вестибулярный аппарат чем-то сродни врожденной постановке голоса у певца. Сам человек об этом и не подозревает! Титаны вестибулярности рождались и умирали, понятия не имея о собственном совершенстве. Но вот наступила космическая эра, и человечеству срочно понадобились избранники по новому признаку: уже мало стало одной только смелости, недостаточно специальных знаний и недюжинного здоровья. Все это само по себе еще не могло сделать человека пригодным для космических полетов, без таинственного, далеко спрятанного в ушном лабиринте, несгибаемого чувства равновесия!
«Малый КУК», как его прозвали испытуемые, представлял собой вращающееся кресло, на которое человека водружали голым по пояс, густо облепив резиновыми присосками. «Малый КУК» вертится, и на приборы течет информация. «Главным предметом исследований были наши сердца, - вспоминал потом Гагарин, - по ним медики прочитывали биографию каждого. И ничего нельзя было утаить».
Вторым игольным ушком считалась барокамера: проверка стабильности кровяного давления.
- Представьте обыкновенный холодильник, - сказал кандидат, - только повместительней. И дверца плотная, с круглым окошечком самого толстого стекла. Внутри камера уже больше смахивает на лифт: ходить нельзя, а сидеть можно. На стенке прибор для измерения атмосферного давления. И одна-единственная красная кнопка: если станет вдруг худо - нажмешь, и испытание немедленно прервется. В иллюминаторе то и дело появляется лицо врача. Испытание состоит в том, что воздух становится все более разреженным, давление медленно понижается; за этим можно даже самому следить. А чувствуешь себя как в самолете: уши закладывает все ощутительнее. Полная имитация подъема в высоту метров этак тысяч на шесть! Конечно, против альпинистов, покорителей вершин, я был в лучшем положении: они карабкаются, работают ледорубом, тратят силы, а я сидел неподвижно, уставать было не от чего. И опять-таки все время знал, что остаюсь на твердой земле, что рядом люди, что это не вершина, не высота, не космос...
Не знаю, смог бы человек воспарить в воздух без самолета? Не потому, что это невозможно технически, но потому, что самолет - это ведь тоже подобие дома. Психологически летчик не одинок. Интересно, что Майкл Коллинз, американский астронавт, который терпеливо кружил вокруг Луны, пока лунный отсек с Армстронгом и Олдрином опустился на поверхность нашей небесной соседки, говорил: «Меня спрашивают, чувствовал ли я себя одиноким? Нет, я летал один на самолетах семнадцать лет, и мысль об одиночестве в полете меня ничуть не беспокоила».
Можно возразить: а как же парашютист? Ведь он-то без всякой ограды, наедине с пустым небом? Да, но парашютист летит к земле, возвращается на землю, а не покидает ее! Это разные вещи. Думаю, что Алексею Леонову, шагнувшему в открытый космос, гораздо труднее было бы сделать этот немыслимый шаг, не будь его ум полностью загружен работой. Необходимость заниматься своим делом при любых обстоятельствах гораздо больший источник мужества, чем принято думать, И привычный автоматизм движений побеждает колебания легче, чем долгие раздумья. Недаром Гагарин потом скажет: «Весь полет - это работа».
К слову, о раздумьях и свободном выборе. Когда я однажды возвращалась с саратовского учебного аэродрома ДОСААФ, то в тряском и разогретом до степени духовки автобусе мой попутчик, летчик, человек немолодой и бывалый, откровенно сказал, что он бы на месте Гагарина не полетел. Ни за что! «Но почему?» - «Страшно. Еще бы ладно вторым или третьим. Но первым - нет!» С некоторым досадливым изумлением я возразила, что, однако же, вот он сам прошел войну... Там не было выбора», - просто ответил летчик.
...Наконец Юрий услышал желанные слова: «Стратосфера для вас не предел». И твердо вошел в группу завтрашних космонавтов. «Завтра» растянулось на недели и месяцы. Начались новые занятия, и о них Гагарин вспоминал так: «Мы должны были изучить основы ракетной и космической техники, конструкцию корабля, астрономию, геофизику, космическую медицину. Предстояли полеты на самолетах в условиях невесомости, тренировки в макете кабины космического корабля, в специально оборудованных звукоизолированной и тепловой камерах, на центрифуге и вибростенде. До готовности номер один к полету в космос было еще ох как далеко!»
Вот выписка из маленькой энциклопедии «Космонавтика» (увесистого тома в пятьсот страниц):
«Центрифуга - сложное сооружение радиусом до 15 м, мощность двигателей несколько тыс. квт, что позволяет создавать центростремительное ускорение до 40 д и выше. При этом скорость нарастания ускорения может достигать 5-15 м/сек. В зависимости от расположения испытуемого в кабине ускорение может действовать на него в направлении «таз - голова», «голова - таз», «грудь - спина», «спина - грудь», «бок - бок» или в каком-либо промежуточном... Телевизионная аппаратура позволяет наблюдать за внешним видом испытуемого».
О центрифуге и вибростенде космический медик Олег Георгиевич Газенко отзывался так: «Какими обиходными стали у нас слова «перегрузка по продольной оси пять единиц», «вибрации от десяти до тысячи периодов в секунду при такой-то амплитуде колебаний», «диапазон температур от минус сорока до плюс пятидесяти градусов Цельсия» и так далее. А вообразите, что вместо прибора крутитесь на центрифуге вы сами, вас трясут на вибростенде, подогревают градусов до пятидесяти-шестидесяти; вы представляете, что получится?!»
А вот что рассказывал космонавт Владимир Александрович Шаталов о профессиональных тренировках:
«Вначале каждый из космонавтов готовит себя к отдельным элементам полета, репетирует свою работу в тех экспериментах, которые будут ставиться на борту космического корабля. Завершающий этап - это проигрывание всего полета, когда экипажи обязательно тренируются вместе на комплексном тренажере. Тренируются хладнокровие, быстрота реакции и анализа. Работа в аварийных ситуациях, слаженность в работе всех членов экипажа, умение мгновенно понять друг друга».
Очень важным для успеха Шаталов считает «взаимопонимание с Землей». Вместе с основным экипажем точно так же тренируется экипаж дублеров. «В результате к концу подготовки они разбираются во всех тонких нюансах полета так же хорошо, как и те, что находятся в космосе, и знают, как поступит основной экипаж при встрече с той или другой неожиданностью».
Теперь перенесемся на берег Волги, к окраине тихого города, сохранившего облик стародавней Петровской слободы.
В марте 1960 года парашютист Николай Константинович Никитин, обладатель мировых рекордов, рыжеволосый щеголь («Душевный человек и прекрасный рассказчик», - добавит после Гагарин), озабоченно объявил своим подчиненным: