Выскочила из окопа, отбежала, спрыгнула в другой окоп прямо на головы бойцам.

— Что случилось, Тамара? Бомба гналась за тобой, что ли? Э-э, ты, оказывается, трусиха! — рассмеялись они.

Веселый тон бойцов меня возмутил. Я хотела что-то ответить, но вдруг меня обожгла мысль: «Как бросила беспомощного бойца?!»

— Помогите вытащить раненого! Там бомба! — крикнула я и, первой выпрыгнув из окопа, побежала обратно. За мною, пригибаясь, бежал Юшков.

Подбежала к окопу, увидела: бомба торчит по-прежнему. Раненый открыл глаза, умоляюще посмотрел на нас и тяжело застонал. Мне стало мучительно стыдно.

— Скорей! — крикнула я Юшкову и спрыгнула в окоп. Раненый немного приподнялся. Мы схватили его на руки, вытащили от окопа. Но далеко отбежать не успели: в глазах блеснуло. Землю потряс оглушительный взрыв. Какая-то неимоверная сила подняла меня с земли и, завертев в воздухе, отбросила в сторону. Больше я ничего не помнила.

Очнулась в госпитале. Попыталась повернуть голову и не смогла. Хотела позвать кого-нибудь, но язык не слушался. Слабо, в густом тумане видела, как меня окружили люди в белых халатах, поняла, что это врачи и сестры, они о чем-то говорили, но я почти не слышала их голосов. В ушах звенело, нестерпимо болела голова.

Позже я узнала, что была ранена осколком в голову и тяжело контужена. Лежала в госпитале города Прилуки.

Через несколько дней мне уже стало лучше. Вернулся слух, рана на затылке стала затягиваться. Вскоре мне разрешили вставать. Я прохаживалась по госпиталю, но разговаривать свободно не могла, заикалась.

От поступающих в госпиталь раненых узнала, что часть наша в селе Бураки ведет ожесточенные бои.

Однажды к моей койке с загадочной улыбкой подошла дежурная сестра.

— Сычева, вам привет!

— От кого? — подняла я брови.

— От капитана Ниловой.

— Она приехала? Она здесь?! — обрадовалась я.

— Вечерами я работаю в соседнем госпитале, — объяснила сестра, — а там лежит Нилова. Вот она и передала вам привет, когда узнала, что вы здесь…

— О-о-на ранена? — еще больше заикаясь от волнения, спросила я.

— Ее землей завалило при танковой атаке, но сейчас она уже поправляется, — поспешила успокоить меня сестра. — Вам выходить еще нельзя, а она вас скоро проведает.

Сестра была права: через несколько дней ко мне пришла Нилова. Черные круги под глазами, бледные, ввалившиеся щеки. Чувствовалось, что она еще очень слаба.

Но это ее не беспокоило. Саша возмущалась, что она так не вовремя попала в госпиталь.

— Мне сейчас необходимо быть в полку, — волновалась она. — Наш полк встал на формировку, мне за это время надо подобрать в санчасть хороших санитаров, обучить их… И вообще работы много! А мне здесь приходится болтаться… Это уже не на пользу. Я только хуже нервничаю. Здешние тыловые врачи этого не понимают, — возмущалась она.

Саша принесла мне центральные газеты, полученные из части. В них писали о героических делах нашего подразделения.

Зрение мое еще не совсем восстановилось, и читать я не могла, но фотографию девушки в кожаном летном шлеме и со шпалой в петлице сразу узнала.

— Саша, ведь это ты!

— Зря они это, — смущенно сказала Нилова. — Я ничего особенного не сделала… Хотела спасти раненого, но чуть и сама не накрылась.

И Саша стала рассказывать, как попала в госпиталь.

Оказывается, сразу после того, как меня отправили в медсанбат, началась артиллерийская подготовка. Продолжалась она часа четыре. Трудно пришлось нашим.

— Но какие замечательные у нас люди! — с восхищением говорила Саша. — Ни пяди земли врагам не уступали… Я из траншеи наблюдала. Фашисты пошли в психическую атаку. Построились рядами и во весь рост под барабанный бой маршем на нас. У меня так мороз по телу и прошел, — призналась Саша, — казалось, все сметут на пути. Но наши не оробели, поднялись — и навстречу. Завязался рукопашный бой. А минут через десять фашисты побежали, оставляя в лощине раненых и трупы. Много полегло и наших в этом бою, — грустно договорила Нилова. — Ну вот. Не успели мы еще собрать раненых, как послышался гул моторов, и лавина танков двинулась на нас. А наши за бутылки, гранаты — и навстречу…

— Ну, а как же тебя, — перебила я. — Ты хотела рассказать, как тебя привалило?

— Да, сейчас расскажу… Вижу, недалеко от моей траншеи лежит раненый. Раздавят, думаю, его танки. Выскочила и поползла к нему, захватив с собой плащ-палатку. Бойцы из траншей со всех сторон кричат: «Доктор! Куда вы? Танки!» А я ползу. Добралась, вижу, он в голову ранен, но дышит. Скатила его на плащ-палатку, тащу обратно. Уже доползаю с ним до траншеи, вдруг совсем близко рев мотора и лязг гусениц. Оглянулась, а на меня мчится танк. Я спрыгнула в траншею…

— А-а-а раненый? — спросила я.

— И раненого потянула за собой. И вдруг вместе с грохотом гусениц на нас навалилась земля. Стало темно. Видимо, снова стали бомбить, все вокруг сотрясалось. С каждым взрывом нас все больше вдавливало в землю. Раненый стонал. А у меня грудь и поясница невыносимо болели. Почувствовала, что задыхаюсь. Открыла рот, чтобы набрать воздуха, но он наполнился землей, и закрыть его я уже не смогла… Боец вздохнул в последний раз и вытянулся. Мне казалось, что сердце у меня вот-вот разорвется… В глазах завертелись круги, начало тошнить. Ну, думаю, все. Прощай, жизнь! — почти крикнула Саша и от воспоминаний даже побледнела.

Я молча схватила ее за руку. Опомнившись, она перевела дыхание.

— Тут я потеряла сознание.

— Как же ты выжила, Саша? — прошептала я.

— Фельдшер Гусев искусственным дыханием в себя привел. Вчера проведали меня наши и рассказали, как отрывали… Говорят, танк прошел по траншее и развернулся на ней.

— Наверно, заметил вас.

— Да. Ну, а теперь еще поживем, значит! — улыбнувшись, бодро сказала Саша.

Через несколько дней Нилова снова пришла ко мне и весело сообщила:

— Завтра уезжаю в полк.

— Я тоже хочу в часть, — заволновалась я.

— Нет, ты не торопись, Тамара. Наши все равно на отдыхе, тебе там нечего делать. Вылечись как следует.

— Мне за это время надо пушку изучить, — возражала я.

— Да, Тамара, что я узнала, — перевела она разговор, — оказывается, наших тяжело раненных офицеров эвакуировали недалеко. Я думаю, что и твой Гриша где-нибудь поблизости. Когда выпишешься, я тебе дам отпуск на несколько дней, ты пройди по ближайшим госпиталям и поищи его.

На другой день Саша уехала, а меня не покидала подсказанная ею мысль — разыскать Гришу. С этого дня в палате я стала самой дисциплинированной, выполняла все указания врачей, чтобы скорее выписаться и начать розыски мужа.

Несколько раз я просила лечащего врача выписать меня, но моей просьбы не удовлетворили, пока я не окрепла полностью.

Девушки-практикантки, заканчивающие курсы медсестер, заботливо и любовно ухаживали за ранеными. После дежурства они часто окружали мою койку и просили рассказать о боях, в которых я участвовала. Расспрашивали они и о Саше Ниловой, восхищались ее мужеством и твердостью характера. Каждая из них мечтала быть похожей на Сашу.

После отъезда Ниловой мне еще дней десять пришлось лечиться, но однажды во время обхода, весело хлопнув меня по плечу, врач сказал:

— Завтра можно выписываться в часть.

VII

Ясный летний день был для меня особенно радостным — ведь в моем воображении он предвещал встречу с Гришей.

С утра я бодро шагала по узким и пыльным улицам Прилук. Даже кирзовые солдатские сапоги не казались мне сегодня такими тяжелыми, как обычно. Смущала стриженная под машинку голова, но, убедившись, что никто не обращает на это внимания, я успокоилась.

«Хорошо сейчас в Крыму, на берегу моря, — думала я. — Если бы не война, отдыхали бы мы сейчас с Гришей на юге…»

Мои мысли прервал громкий голос диктора из висевшего на площади репродуктора:

— Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!