После моего заявления о крапленых картах события начали развиваться, но не совсем в том направлении, на которое я рассчитывал.

— А вы собственно кто будите? — Поинтересовался серьезный господин, которому Воронцов проиграл, поднимаясь из-за стола. То, что он в сговоре с поручиком Лапиным, сомнения у меня не вызывало.

— Мичман Лазарев Игорь Николаевич, Черноморский флот, барбетный броненосец «Двенадцать апостолов», — отрапортовал я, щелкнув каблуками. Я знал, что такой существует, но сомневался, что его уже спустили на воду. Но представившись флотским был единственный шанс не встретить нечаянно «сослуживца» по сухопутному полку. Народ здесь присутствовал разный, но морских офицеров быть не могло в связи с отсутствием какого-либо судоходства. Речушка Ельня была глубиной коню по седло. Плавали — знаем.

— С кем имею честь? — спросил я в свою очередь. Реакция в зале мне не понравилась.

Никто не вскочил, не стал возмущаться крапленым картам, никто даже близко не принял мою сторону. Точнее сторону справедливости. Напротив. На меня смотрели с удивлением, как на некое недоразумение и чудо. Так наверное смотрели индейцы на Колумба.

— Полковник Шацкий Илья Ефимович, — ответил визави, — Вы надеюсь мичман понимаете серьезность своего заявления?

— Петруша! — позвал он дрожащего официанта.

— Слушаю, ваше высокородие!

Полотенце Петруши, перекинутое через руку висело как парадная сабля, до того он принял подобострастный и служивый вид. И было от чего. Шацкий, насколько я знал, был начальником кавалерийского гарнизона расположенного в городе.

— Ты какую колоду подал к игре? — грозно насупился полковник.

— Новую ваше высокородие! При вас-с распечатали-с!

— Вы слышали мичман? Так, что будьте добры извинитесь. У вас видно со зрением плохо.

— На зрение я не жалуюсь господин полковник. Пусть любой посмотрит. На этом тузе черная точка на обложке. Вот здесь, в узоре, — продолжил я, указывая пальцем.

Поручик Лапин поднялся и подошел ко мне.

— Фу! Да это просто капля вина попала! — заявил он, — Да вы видать чернила от вина отличить не можете? Я же играл этими картами и ничего подобного не было.

— Я никому не позволю поручик усомниться, как в моем зрении так и в моей меткости.

А вот в вашей честности я сомневаюсь.

— Это ещё что за вздор! — покраснел Лапин. — Напились так ведите себя достойно, здесь благородное общество а не портовый кабак!

— И будь те добры предъявите документы! — вдруг спросил господин справа от меня в гражданском сюртуке. Но по виду полицмейстер, к бабке не ходи полицмейстер. Уж я их нутром чувствую.

— Вы человек обществу не известный, так что не обижайтесь и не сочтите за труд, — полицмейстер протянул раскрытую ладонь левой руки ко мне, а правой вооружил глаз моноклем.

У меня возникло ощущение, что я попал в мышеловку. Мещанский паспорт Векшина прожигал карман. Ни в коем разе его не должны увидеть. Иначе вместо дуэли меня сейчас взашей погонят.

— А документы я предъявлю завтра поутру господину Лапину, если он конечно не струсит и придет к лавке купца Кубрина для дальнейшей беседы. К десяти часам.

— Ха! — усмехнулся Лапин.

— Завтра поутру, — невозмутимо сказал Шацкий, — господин поручик будет нести службу.

И освободится он не ранее субботы.

— Нижайше прошу ваше высокородие отпустить его со службы на час по семейным обстоятельствам. Даю слово, что не задержу, — я резко кивнул головой поджимая подбородок к шее.

Лапин взглянул на Шацкого и между ними состоялся немой разговор, длившийся долю секунды.

— Господин полковник, разрешите отлучиться на четверть часа? — смешком спросил поручик.

Тот чуть заметно кивнул. Бросив на скатерть три рубля, я ни с кем не прощаясь вышел.

Тысяча чертей! карамба! Десять человек, на сундук мертвеца! И-хо-хо! И бутылка рома! Или как там дальше? Что ещё я знал из морского жаргона? каюта, кок, камбуз, гальюн! Якорь им в седалище!

Я страшно был зол на себя за самонадеянность и на них. На это треклятое общество, где без бумажки ты какашка, а с бумажкой человек. Ну где вы скажите, бога ради, мне среди ночи найти человека, который к завтрашнему утру изготовит мне книжку мичмана Черноморского флота служащего на броненосце «Двенадцать апостолов»? Мать их за ногу! И почему? Почему я постоянно должен прогибаться под законы этого общества?

Общества состоящего из подлецов и подхалимов. Играть им на руку? Ведь я уже дал себе зарок, что хватит. Хватит приспосабливаться. Начну играть по своим собственным правилам. Навязать противнику свои правила и изменять их как угодно, и когда угодно. Было что-то подобное в уроках сенсея.

Начнем. Поэтому я перешел дорогу и пристроившись в тени дерева под кустом напротив, стал терпеливо ждать выхода на сцену потерпевшего. Темнота друг разведчика. Вход в здание ратуши освещался газовыми фонарями и поэтому двух скучающих гипсовых львов мне было видно как на ладони. А вот меня, сидящего напротив в кустах, было не разглядеть. Вот подъехала одна пролетка, следом другая. Однако, подумал я, вряд ли их благородие обожает пешие прогулки по свежему воздуху в ночное время. как бы он в гарнизон вместе с полковником не укатил. А ведь игра закончена и они выйдут с минуты на минуту. И чего я собственно тогда жду? Пришел ко мне вполне резонный вопрос.

Ну, допустим где размещается гарнизон я знал. И проникнуть в него думаю проблем не будет, можно подождать поручика как говориться в его пенатах. Но не факт, что поручик в возрасте будет жить в казарме. Тем более, что деньги на игру в карты у него имеются. Значит жильё в городе есть. И живет возможно не один. А где? Не пойдешь же спрашивать у всех встречных, где квартируется поручик Лапин. А почему бы и нет?

— Ёрш твою медь! — заплетающимся языком выкрикнул я и на заплетающихся ногах выполз из кустов. Извозчики, стоявшие кучкой, и о чем-то переговариваясь покосились на меня и свой разговор прервали.

— Что ваше благородие до дому довезти?

— Ик-Ик, — кивнул я мотая головой из стороны в сторону в знак согласия, что мол да домой. И размахивая пятирублевой купюрой перед носом. Извозчики переглянулись и полагаю самый шустрый из них тут же подсадил меня взявшись подмышки в свою пролетку. Распластавшись по кожаному сидению, я кивнул и взмахнул рукой.

— Домой!

— А где барин живет?

— Туда! — опять махнул я рукой.

— Но мертвая! Пошла!

Взмах вожжами, и лошадь неторопливо потрусила в указанном направлении. Отъехав от здания метров на сто возница опять попытался узнать о направлении движения. Мне пришлось изобразить снова стадию полной невменяемости.

— Ну, домой.

— Куда домой барин? Где живёшь?

— Дык ик-ик. дома живу.

— Оно понятно, кому и конюшня дом. А улица какая?

— Ну.,- всем своим видом я давал понять, что он задает мне непосильную задачу.

— Ну, домой!

Лошадь из рыси перешла на шаг.

— Эх барин, барин, — покачал головой мужик, — Что ж с тобой делать?

Задал он риторический вопрос. катать меня до утра видать ему было скучно. А свалить где-нибудь по дороге и пошарить по карманам не только совесть не позволяла, но и куча свидетелей сотоварищей, которые будь на то нужда всегда его опознают.

— Может к девкам отвезти?

— К девкам, — кивнул я.

Извозчик обрадовался и лошадь опять потрусила рысью. Но через две минуты я остановил бодрую скачку тем, что мне стало дурно. В кои-то веки съел бутерброд с икрой и с ним пришлось расстаться противоестественным способом.

— Не надо к девкам, — вымолвил я утираясь.

— А кудой?

— Тудой! — взмахнул я рукой, якобы начиная приходить в чувство, — Поручика Лапина знаешь?

— Это интенданта то? Знаем.

— А где живет, знаешь? Мне там…,туда. Напротив.

— Ну вот барин, сразу бы так!

Пролетка развернулась и уже не сбавляла ход до самого дома.

Дом поручику конечно же не принадлежал. Не мог он принадлежать даже интенданту. Хотя наличие денег у поручика это объясняло, объясняло и тесную связь с начальником гарнизона. Рука руку моет. Двух этажный дом протяженностью добрых пятьдесят метров был построен под жильцов. И поручик скорее всего снимал в нем квартиру. Но какую именно? Кое-где окна тускло светились. Пять рублей, якобы выроненные мной на пол пролетки, лежали на месте, якобы забытые.