Вскоре до предела натянутый трос повис над рекой.

— Молодцы, — с облегчением подумал командир.

Вдруг на том берегу раздался приглушенный крик, прозвучала короткая очередь.

…Когда взвод переправился на противоположный берег, в кустах нашли Липатова. Он лежал на земле, как бы пришитый к ней автоматной очередью, предательски выпущенной в спину. Кондрат Шеремет исчез.

В то время, как солдаты застыли в суровом молчании над свежим холмиком, Кондрат Шеремет был уже далеко. Привязав к стволу автомата разорванную белую рубаху, он бежал, пробираясь через кустарник, царапая лицо, руки. Каждый шорох сзади заставлял его пугливо вздрагивать, ему казалось, что погоня вот-вот настигнет его.

Хальт!

От неожиданности Шеремет выронил автомат и шарахнулся в сторону. Потом, сообразив, высоко поднял руки и, улыбаясь, пошел на окрик.

Но уже первые дни пребывания у немцев разочаровали Кондрата. Он мечтал, что его встретят с распростертыми объятиями. Однако с перебежчиком не церемонились. Допрос следовал за допросом. Убедившись в том, что особой ценности перебежчик не представляет, немцы отправили его в лагерь для военнопленных. Единственное радовало Кондрата — что они не стали копаться в его рваном, грязном ватном обмундировании.

Первые дни лагерной жизни показали, что шансов остаться в живых не так уж много. И трудно сказать, как сложилась бы его судьба, если бы им не заинтересовался оберст фон Говивиан. Первая встреча закончилась тем, что Шеремет извлек из своего обмундирования все драгоценности и вручил их оберсту. Утаил он только браслет с замысловатым вензелем и выгравированными немецкими буквами «А. Р.».

Но Кондрат Шеремет не жалел о ценностях. Он предчувствовал, что в его судьбе предстоят большие перемены и он еще возьмет свое.

Глава третья

Фронт был еще сравнительно далеко, когда пришло указание о начале эвакуации. На восток потянулись эшелоны с оборудованием размонтированных заводов. Отправляли все, что можно было вывезти. Грузили зерно, скот и другое имущество. В строжайшей тайне создавались секретные базы с продовольствием, оружием, обмундированием, медикаментами. Область готовилась к борьбе. Здесь же в городе из числа партийного и советского актива, а также из колхозников близлежащих деревень был сформирован крупный партизанский отряд.

Для работы непосредственно в городе создавалась система боевых групп. При этом соблюдалась строжайшая конспирация. Общее руководство возлагалось на подпольный центр. Сюда подбирались наиболее стойкие и опытные коммунисты. В числе первых были предложены кандидатуры директора сельскохозяйственного техникума Андрея Михайловича Самойленко и бухгалтера техникума Витковского.

— Боюсь, не подойдут, — возразил секретарь обкома Ломов. — Слишком уж известны они в городе. Пользуются большим авторитетом. Правда, это и хорошо. Человек с плохой репутацией сюда тоже не подойдет. Нужно подумать о их конспирации.

…Через две недели после заседания бюро обкома партии поздней ночью на конспиративной квартире собрались члены будущего подпольного центра по борьбе с оккупантами. Андрей Михайлович Самойленко пришел немногим раньше и о чем-то оживленно беседовал с хозяином квартиры. Высокий, сухопарый, чуть сутуловатый, он выглядел несколько старше своих сорока трех лет. Густые каштановые волосы были зачесаны гладко назад. И только глаза, темные, живые, молодили его лицо.

Глеб Феликсович Витковский был маленьким, подвижным. Он ни минуты не мог усидеть на месте, все время двигался по комнате, заговаривал то с одним, то с другим. По всей вероятности, здесь сказывались последствия многолетней бухгалтерской работы, когда человеку после утомительного сидения за столом хочется побыть в движении.

Заседание открыл секретарь обкома партии Ломов.

Повестка дня была всем известна, и он приступил прямо к делу.

— Товарищи! От имени областного комитета партии рекомендую избрать руководителем будущего подпольного центра Андрея Мйхайловича Самойленко. Его заместителем обком рекомендует избрать товарища Вит-ковского. Эти кандидатуры были подвергнуты самому тщательному обсуждению на заседании бюро обкома. Сложность заключается в том, что мы до сих пор не решили, как законспирировать этих товарищей. Давайте подумаем вместе.

Долго думали, предлагая то один, то другой вариант. И каждый из них отвергался. Решение вопроса неожиданно нашел сам Самойленко.

— А зачем, собственно, нам конспирироваться? Останемся самими собой. Наверное, немногие из вас, товарищи, знают, что моя жена была немка из колонистов. И к тому же немка из весьма зажиточной семьи. Я когда-то работал там агрономом. Немцы меня очень уважали. У меня имеется много фотографий, подаренных ими. Разве не естественно, что за те годы, а потом и за совместную жизнь с женой я полюбил немцев, полюбил

Германию. И ничего удивительного нет в том, что я сейчас решил поработать с ними. Ну, а о том, что Глеб Феликсович мой друг, ни для кого не секрет. Мог же я уговорить его не рваться никуда на старости лет и найти возможность остаться в городе?

После тщательного обсуждения такого варианта конспирирования он был утвержден. С этого момента подпольный центр приступил к работе.

Война давно перестала быть для немцев парадным маршем под звуки фанфар и барабанов.

Немцы заметно утратили свое высокомерие. Получив первые, весьма чувствительные удары под Тихвином и Москвой и на юге под Ростовом, гитлеровцы поняли, что расчеты на «блиц-криг» провалились. По всей советской земле, временно захваченной фашистами, разгоралось пламя партизанской войны. Летели под откос воинские эшелоны, взлетали в воздух склады с боеприпасами. Так было повсюду. И только в этом большом приморском городе пока было спокойно. Ни одного диверсионного акта, ни одного покушения на немецких военнослужащих. Офицеры гестапо, встречаясь со своими коллегами из соседних городов, подсмеивались над ними.

— Не умеете работать! Вам бы такого начальника гестапо, как наш оберст Говивиан. Он бы у вас быстро навел тишину.

Но оберст фон Говивиан был достаточно опытным работником, чтобы не верить этой тишине. Он невольно вспоминал случай, который произошел с ним во Франции, в небольшом зеленом городке недалеко от Парижа. Казалось, французы были в восторге от того, что в их городок вошли немцы. На улицах гуляли принаряженные обыватели, француженки одаривали немецких офицеров ослепительными, многообещающими улыбками. И всюду цветы. Их бросали под колеса немецких автомашин, под гусеницы танков. В комендатуру шли делегации от горожан, от интеллигенции и бог знает еще от кого. И тоже несли цветы. Вскоре половина большого кабинета фон Говивиана была похожа на цветочный магазин.

Часов около шести, за несколько минут до начала совместного служебного совещания гестапо и работников комендатуры, Говивиан вышел по какому-то делу из здания, и в это время раздался страшный взрыв. Из-под обломков особняка неслись стоны раненых.

Позже выяснилось, что в одну из корзин с цветами была вложена мина.

С тех пор он перестал верить и женщинам, и их улыбкам. Он пришел к выводу, что можно верить только в самого себя, в деньги и связи.

Расчет фон Говивиана оказался верным. Он сделал действительно блестящую карьеру, уверенно шагая по служебной лестнице, оставляя далеко внизу своих бывших товарищей. За плечами у оберста большая, трудная школа. Чехословакия, Польша, Франция. Ему скоро сорок, но он выглядит моложе. Подтянутый, с прекрасной выправкой, которая свойственна только кадровым офицерам. Правильные черты лица портил квадратный, слегка выдвинутый вперед подбородок. Серые, с холодком глаза смотрят презрительно и надменно.

Сейчас фон Говивиан стоит, заложив руки за спину, и внимательно рассматривает план города, разложенный на столе в его кабинете. Да, он был достаточно опытен, чтобы не поверить в это мнимое спокойствие.

Рассматривая план города, он призывал на помощь весь свой опыт, всю природную смекалку, стараясь проникнуть в замысел русских. Ведь не может быть, чтобы в этом большом промышленном городе с крупным железнодорожным узлом и морским портом не было подпольного очага сопротивления. По опыту фон Говивиан знал, что русские готовили такие очаги заранее, хорошо их конспирировали, ставили к руководству опытных коммунистов. Если они до сих пор не дают знать о себе, значит, готовятся к крупным ударам по наиболее важным объектам. Конечно, идеально было бы раскрыть и уничтожить этот очаг еще до того, как он начнет действовать.