– Слушаю вас, – тут же почтительно вставил шеф. Глаза его тревожно косили на Андрейчука.

"А, черт, не Фаддей, а Филипп", – вспомнил доктор.

– Скажите, Филипп Петрович… вы проверяете качество продуктов?

– Как же – в обязательном порядке! И доктор ваш тоже проверял, вот и подпись его.

– А это что? – снова прогудел Андрейчук и откинул салфетку.

– Держите в каютах масло, вот оно и портится, – невозмутимо ответил шеф.

– Врешь! – нахмурился Коля Лебедев. – Каюты я проверял, там продуктов нет.

– Хорошо, – сказал Шевцов, – откройте ваши холодильники.

Шеф-повар вытащил из стола связку ключей и пошел вперед по коридору камбуза, циркулем переставляя толстые ноги.

В холодильнике на подносе лежал большой кусок масла. Масло было свежее.

– Это все?

– Все… что осталось.

– Вызывайте лифт.

– Зачем?

– Поедем вниз, в кладовые.

Боцман нажал кнопку, и снизу поднялся грузовой лифт. Все вошли. Лифт, дрогнув, пошел вниз сквозь палубы и остановился. Из кладовых пахнуло холодом. На тяжелых оцинкованных дверях висели замки. Из-за одной двери выглянул кладовщик Иван Жигаев, в ватнике и в шапке.

– Лед сбиваю в морозильной камере, – пояснил он и осторожно улыбнулся скоплению начальства покрасневшим от холода лицом.

– Иван, – спросил главврач, – масло когда поднимали?

– Ну, это было когда… – он посмотрел на шефа, – перед ужином, когда доктор Сомов пробу снимал.

– Знаю, – перебил его Шевцов и спросил наугад:- А во второй раз когда?

– Во второй?

– Да, да! Во второй когда?

– Ну, это потом – Филипп Петрович сказал…

– Ясно. Покажи это масло.

Кладовщик долго возился с ключами, засовами. Наконец дверь в камеру тяжело отворилась. На термометре было минус десять. На оцинкованных переборках лежал иней, дыхание клубилось паром изо рта. На открытых палубах была душная тропическая ночь. За бортом бежали горячие воды Гольфстрима. А тут настоящий мороз пробирал до костей.

На палубных решетках стояли три коробки с маслом. На каждой надпись – дата выпуска и вес – двадцать килограммов. И еще пониже – "срок хранения – шесть месяцев".

Андрейчук открыл одну коробку, вторую. В третьей масло было покрыто черными пятнами. Голова шефа поворачивалась от Андрейчука к боцману, от боцмана к главврачу – быстро, как на подшипниках. На лоб выкатились капли пота.

– Так, – быстро прикинул боцман, – срок хранения истек еще до того, как это масло погрузили на судно.

– Значит, приняли на борт списанное масло. В плаванье, моряков кормить. Так или нет?! – вдруг неожиданно для себя стукнул Шевцов кулаком по ящику.

Шеф вытер лоб, как-то особенно посмотрел на него и тихо сказал:

– Зря вы это… Вы когда-нибудь на погрузке были? Привозят все сразу, за час до отхода, – разве проверишь…

– Ничего, сейчас мы проверим! – мрачно пообещал Лебедев.

В следующей кладовой ничего не нашли. Зато в камере, где хранились соки, вдоль переборки стояли четыре вздутые литровые банки с томатным соком.

– Что ж, – сказал главврач, – будем составлять акт.

– Тебя бы заставить этот сок выпить, – буркнул Андрейчук.

– А что, – спохватился шеф, – сок хороший, могу пить!

– Какой он хороший? – возмутился боцман. – Его же газы изнутри распирают! Поставь в ведро с водой и открой, увидишь, пузыри пойдут или нет.

Обрадованный кладовщик – нашлось какое-то дело – поставил пузатую банку на дно ведра и налил воду.

Шеф-повар нехотя вынул из кармана консервный нож, вздохнул и нагнулся над ведром.

Едва Филипп Петрович проткнул банку, как раздалось шипение, потом пронзительный свист и бордовая струя фонтаном ударила ему в лицо. Ошарашенный шеф отскочил в сторону. Струя вспененного сока ударила в подволок. Проклятая банка прыгала, гремела и шипела в ведре, поливая во все стороны кровавым соком.

Проверяющие бросились в коридор. Железная дверь с грохотом захлопнулась. Наконец все стихло, и боцман, опасливо прикрывая бок – место операции, заглянул в кладовую. С подволока на палубу звучно шлепались тяжелые красные капли. Шеф и кладовщик, не поднимая голов, лежали за укрытием из опрокинутых ящиков. В ведре еще пузырилась жидкость.

– Вот так эксперимент! – не выдержав, захохотал Андрейчук.

– Ой, не могу! Ой, швы разойдутся! – стонал от смеха Коля Лебедев.

Филипп Петрович медленно поднялся с палубы – сначала на четвереньки, потом во весь рост. Стер с лица, с отворотов белой куртки потеки томата.

Андрейчук, невинно улыбаясь, протянул ему вторую банку, еще страшнее первой.

– Филипп Петрович! Попробуйте, может, эта получше будет.

– О, черт, – простонал шеф, заслоняясь растопыренными пальцами. – Не надо! Сам вижу…

– Раскаянием не отделаетесь. Убытки придется возместить, а от капитана строгий выговор вам гарантирую, – подвел черту главный врач.

В одиннадцать часов утра каютную тишину разорвали непрерывные трели звонков. "Внимание! – заревел репродуктор. – Тревога! Человек за бортом! Повторяю: тревога! Человек за бортом!"

Человек за бортом?! Шевцов вскочил со стула и бросился в госпиталь. Схватил со стола расписание по тревогам. "Так, я должен надеть спасательный жилет и бежать к шлюпке. Где мой жилет? А, вот он – завален ящиками с гипсом и хлорофосом. Ну и запах от него!…"

Василь Федотыч ловко распутывает шнуры на поясе своего шефа, продевает их в какие-то дырки, завязывает, чтобы он не вывалился из спасательного жилета. Тоня сует главврачу санитарную сумку. Вера надевает ему на голову форменную фуражку с "крабом". В полном снаряжении Шевцов бежит на шлюпочную палубу, пугая встречных пассажиров своим грозным видом и толстым оранжевым жилетом. Палуба под его ногами кренится – судно делает крутой поворот, ложится на обратный курс.

У шлюпки № 1 уже выстроились матросы – пять человек в таких же, как на главвраче, ядовито-оранжевых жилетах. Командир шлюпки, второй штурман Вадим Жуков, неподвижно стоял у лебедки и не отрываясь смотрел на мостик – ждал команды. Из-под его фуражки выбивались волосы – такого же цвета, как и спасательные костюмы…

Ветра нет. Океан, как фольгой, залит солнечным блеском. Чуть заметная зыбь лениво изгибает зеленоватую гладь. Только там, где дугой пропахал воду борт "Садко", бурлит пена и крутятся водовороты.

Теплоход заканчивает маневр. Петля, которую вычерчивает судно, позволяет выйти точно к месту, где упал за борт человек.

На крыло мостика выбежал старпом Андрей Стогов и резко махнул рукой. Матросы уже стояли наготове. Загудели электромоторы лебедок. С барабанов через блоки побежали стальные тросы – лопари. Массивные стрелы шлюпбалок вдруг дрогнули и стали наклоняться, вываливаться за борт. Тяжелая моторная шлюпка – вместимость девяносто пять человек – заскользила по станине, встряхнулась и повисла вровень с бортом, покачиваясь на талях. По узким сходням, переброшенным с борта судна, спасательная команда перешла на шлюпку. Шевцов взглянул вниз, На далекий блеск воды, и едва не потерял равновесие. Потом спрыгнул на банку, с банки на дно и сел, переводя дыхание, рядом со своей зеленой сумкой с красным крестом.

Подул легкий бриз, и шлюпка закачалась, отделенная от судна и повисшая на талях в двадцати метрах над водой. Снова загудели лебедки, побежали тросы с барабанов. Шлюпка дернулась, и главврач схватился рукой за борт. Напряженный момент – спуск шлюпки с людьми на воду. Медленно ползет вверх черный борт теплохода. Наконец хлюпает вода под килем и провисают туго натянутые тросы. Моторист заводной рукоятью, как заправский шофер, прокручивает коленвал, устанавливает газ и включает зажигание.

Вздрагивает и начинает успокоительно тарахтеть двигатель, выплевывая за борт синий дымок и воду из трубы водяного охлаждения. Все – поехали! Рулевой закладывает румпель на крутой поворот.

Вадим Жуков, прочно расставив ноги, двумя руками держал бинокль – обшаривал прищуренными глазами волны. Кроме покатых изгибов зыби Шевцов ничего не видел. Он нервничал и возмущался спокойствием матросов в шлюпке. "Как они могут быть такими равнодушными к судьбе человека!…"