Я не в силах взглянуть на рыжего. Он стоит рядом — рукой достать, а я не смею поднять на него глаза — боюсь, что ударю его прикладом или врежу пинка. Именно таким образом мне хочется заступиться за эту девчонку, со страхом закрывающуюся от объектива.

Саперы и батарейцы, рассматривающие фотографию, молчат, потрясенные увиденным на маленьком бесстрастном клочке бумаги. Но пауза длится недолго.

— У меня вот такая дивчина в Коломые осталась, — неожиданно произносит один из саперов.

И сразу как прорывается. Со всех сторон сыплются возгласы:

— Убить их мало!

— Бей их, ребята!..

Крепкий, коренастый сапер замахивается на рыжего прикладом, но его успевают схватить за руку, отталкивают назад. Рыжий невольно приседает, словно у него подгибаются колени, закрывается от удара руками. Глаза его снова полны животного страха.

Мельком смотрю на второго и поражаюсь. Он стоит, сжав тонкие губы в усмешке, выпрямившись во весь рост. Кроме ненависти и презрения, больше нет ничего на его белом, словно известковом, окаменевшем лице.

Перед нами вырастает Грибан. Комбат закрывает рыжего своей могучей фигурой:

— Прекратить!! — кричит он в упор солдатам, придвинувшимся к пленным вплотную. Обернувшись вполоборота к Бубнову, он бросает жестко и властно:

— В блиндаж их! Немедленно!

Кравчук и Бубнов подталкивают пленных к ступенькам, показывают им дорогу жестами. Рыжий опять понимает без слов. Он проворно бросается вниз, к двери. В узком проходе останавливается, оборачивается, затравленно смотрит назад. Сверху на него надвигается долговязая прямая фигура второго фашиста. Этот ничуть не согнулся перед опасностью. Не испугался. Он по-прежнему смотрит прямо перед собой и идет спокойно, заложив руки за спину, а рыжий в страхе пятится от него в дверь.

— Надо допросить их, Петр Семенович. У нас кто-нибудь знает немецкий? — спрашивает в блиндаже Грибан.

Бубнов пожимает плечами:

— По-моему, никто не шпрехает.

— Тогда бери Смыслова и Дорохова и ведите немцев в штаб бригады. Это оттуда просили взять языка. Зайдите по пути к Кохову. Пусть порадуется.

— Сейчас вести?

Грибан смотрит на него, словно не зная, что ответить на этот вопрос, наконец произносит:

— А когда же?! Не ставить же их на довольствие. У нас у самих харчей не хватает.

— Хорошо, сейчас и двинемся, — спокойно говорит Бубнов. — Собираться нам нечего — всегда готовы.

Грибан дает последние напутствия:

— Особенно берегите рыжего. Он своего фюрера продаст со всеми потрохами и кальсонами. Все расскажет. А эта глиста, наверное, из эсэсовцев. Матерый. А вообще они многое должны знать о расположении войск. Как-никак летчики. Ну, давайте…

— Товарищ старший лейтенант! — вступает в разговор Юрка. — Может, нас с Дороховым оставить, других послать?

— Почему? С какой стати?

— Нам же в разведку сегодня. За языком. Вы сами приказали готовиться.

Грибан глядит на Смыслова, словно первый раз его видит:

— Ты откуда свалился!? Вот они — языки. И не один, а два сразу. На кой черт они нам еще сдались. И этих хватит.

Выводим пленных из блиндажа. Мы со Смысловым шагаем сзади с автоматами наперевес.

— Знал бы, что так получится, — сам бы их обоих прикончил, — шипит Юрка, бледный от злости.

Я его понимаю: обидно, до боли обидно, что сорвалась наша разведка, а заодно улетучился верный шанс отличиться. Жди теперь, дожидайся другого подходящего случая…

Допрос

Кохов встречает нашу процессию вместе с командиром батальона саперов. Пока мы шли по тропинке оврага, ведущей к их роскошному блиндажу, кто-то опередил нас и успел обо всем доложить. Капитан и майор стоят торжественные и подтянутые, словно приготовились принимать парад.

— Поздравляю, Бубнов! — радостно говорит Кохов, зыркнув глазами на пленных. — Орден тебе обеспечен. Слово даю!

— Это летчики, да? — спрашивает майор.

— Так точно. Из «Юнкерса» выпали.

— А ну, покажите, что за птички над нами летают…

Кохов подходит к пленным вплотную и разглядывает их в упор, как музейные экспонаты. Особенно долго смотрит на рыжего. Капитан явно наслаждается его растерянностью.

— Очень кстати попались, голубчики. Как раз ко времени, — цедит он сквозь зубы. — Нам как раз языки нужны…

Кохов поворачивается к майору:

— У вас есть переводчик?

— Даже два.

— Давайте одного сюда.

Командир батальона приказывает саперам, разглядывающим пленных, позвать лейтенанта Гильмана и указывает нам на дверь пятинакатного убежища.

— Введите их!

В «подземном дворце» все так же светло и тепло. Бубнов с удивлением осматривает капитальные стены из гладко выструганных и тщательно подогнанных досок, аккуратно задрапированные простынями углы, удобные самодельные кровати, пышущую жаром печку-буржуйку.

— А у вас недурно, — говорит он Кохову. — Курорт!

Капитан пропускает его похвалу мимо ушей. Он не сводит глаз с пленных.

— Ты, Смыслов, встань в тот угол, — приказывает он. — А ты, Дорохов, вот сюда. Смотрите в оба. Неизвестно еще, что за птицы и как они себя поведут. А их посадить на эту скамью подсудимых. Хотя нет, пусть лучше стоят у стенки.

Бубнов бросает на стол планшет, изъятый у летчиков.

— Тут все, что мы у них отобрали, — говорит он. — К сожалению, карты не оказалось. Наверное, сгорела с самолетом вместе.

Кохов вытаскивает из планшетки фотокарточки, сразу впивается взглядом в первую, темнеет лицом. Заглядываю через плечо. На меня смотрят со снимка знакомые, подернутые страхом глаза несчастной девчонки.

— Товарищ майор, лейтенант Гильман по вашему приказанию явился!

В дверях вытягивается по стойке «смирно» черноволосый худой офицер, с нескладной длинной фигурой и бледным лицом, на котором выделяются темные, проницательные глаза.

— Надо допросить пленных, — небрежно кивает ему майор. — Приступай. Только сразу и вопросы и ответы переводи, чтобы нам все было ясно. Понял?

— Так точно, понял, товарищ майор, — прищелкивает каблуками Гильман.

Кохов протягивает майору снимок, быстро просматривает остальные карточки и развязывает узелки носового платка. На стол сыплются пуговицы. Круглые, квадратные, треугольные — большие и крохотные, они переливаются под светом электрической лампочки всеми цветами радуги. Майор и Кохов берут их в руки, подносят к глазам, разглядывают.

— Женские пуговицы! — удивляется майор и поворачивается к переводчику: — Спроси их, что это значит?

— Это у рыжего отобрали. У него спрашивай, — предупреждает Бубнов.

Рыжий заискивающе смотрит в глаза Гильману, внимательно выслушивает его вопрос и отвечает спокойным тоном.

— Он говорит, что это сувениры от женщин, — переводит лейтенант.

— От тех, которых он, — майор запинается, подыскивая нужное слово, — которых принуждал?

Переводчик повторяет вопрос по-немецки. Глаза рыжего удивленно расширяются. Он косится на стоящего рядом летчика, затем, словно опомнившись, вскидывает голову и начинает отрицательно кивать:

— Найн, найн…

— Он говорит, что это они дарили на память.

— А вот эти, которые вырваны с мясом, тоже ему любовницы подарили? — спрашивает майор, и лейтенант тотчас дублирует его вопрос по-немецки.

— Я, я… — рыжий отвечает поспешно, не задумываясь.

Кохов протягивает Гильману фотокарточки:

— Допроси, что это за женщины, откуда они, кто фотографировал, какое отношение имеет к ним этот хлюст.

Рыжему некуда деть свой узловатые руки. То он переплетает пальцы на животе, то теребит ими серебристые зубчики расстегнутой молнии, то послушно, подчеркивая свою покорность, вытягивает руки по швам. Он всеми силами старается показаться искренним, но ему явно не хватает актерских способностей, с его лица не сходит выражение растерянности.

— Он утверждает, что это его приятельницы, любовницы, — переводит лейтенант очередной ответ.