Изменить стиль страницы

Поглощенный своими безуспешными попытками, Фикри вдруг услышал голос, произносящий приветствие. Он обернулся и увидел своего друга Камиля — тот усаживался на скамейку рядом с ним.

— Все на женщин глазеешь? — спросил Камиль. — Пожалей себя, братец! О Аллах, спаси нас от этого зла!

Фикри ответил улыбаясь:

— А тебе какое дело?

— Никакого. Просто тебя жаль.

Камиль — изящный юноша, приятной наружности; у него нет иных интересов, кроме костюмов и автомобилей, поэтому сам он и его машина всегда — последний крик моды.

Не успели приятели обменяться двумя словами, как вдали показался высокий, широкоплечий молодой человек. Он шел медленно, с достоинством, бросая на встречных взгляды, полные презрения.

— Мурад! — окликнул его Камиль.

Мурад приблизился к ним, молча кивнул и опустился на скамейку с видом важным и высокомерным. Камиль возбужденно обратился к приятелям:

— Угадайте, за сколько минут я доехал сюда от дома на своем новом «бьюике»?

Фикри, протиравший в это время стекла очков, ответил:

— За десять.

Камиль повернулся к Мураду. Тот презрительно скривил губы, проводил глазами колечко сигарного дыма и произнес с напускной медлительностью, нарочито растягивая слова:

— За пять.

— За три с половиной минуты — и ни секундой больше! — торжествующе воскликнул Камиль.

Некоторое время длилось молчание. Наконец Мурад, не сводя глаз с дыма своей сигары, проговорил:

— В таком случае твой автомобиль движется по запруженной улице со скоростью двадцать миль в час.

Камиль вынул из кармашка монокль, укрепил его в левом глазу и сказал:

— А по пустой — восемьдесят!

Фикри недоверчиво взглянул на него:

— И ты ездил с такой скоростью?

— Ездил тысячу раз — по улице Пирамид и в Новом городе. Со своими приятельницами-спортсменками. Они ничего не боятся!

Фикри решительно заявил:

— Это безумие! Сплошное безумие! Я не верю!

На это Камиль насмешливо ответил:

— Сплошное безумие — это когда человек губит себя, глазея на женщин, которые не обращают на него внимания, и воображает себя красивым, когда в нем красоты ни капли.

— Что ты хочешь этим сказать? — возмутился Фикри.

Камиль подмигнул Мураду, и оба разразились хохотом. Потом Камиль сказал:

— Наш друг Фикри явно не выдержал экзамена на красоту.

Тогда Фикри заговорил, пытаясь под внешним спокойствием скрыть свое раздражение:

— Видно, ты вообразил себя Дон-Жуаном нашего времени. Но если бы…

Однако Камиль прервал его уверенно и гордо:

— Конечно! А разве кто-нибудь это отрицает?

Фикри больше не мог владеть собой.

— Вранье!.. Сплошное вранье! — взорвался он. — Я первый это отрицаю!

Мурад окинул его быстрым взглядом, потом стряхнул пепел с сигары и резко произнес:

— Что это за тон, Фикри? Ты забыл, где ты и с кем разговариваешь?

А Камиль спокойно проговорил, обратившись к Фикри:

— У меня есть сто одно доказательство, что я и правда современный Дон-Жуан. Сию же минуту, здесь в саду, я могу познакомить тебя хоть с целым десятком красавиц. Я-то пользуюсь успехом, но видеть не могу, как женщины отворачиваются от тебя и смеются. А ты? Ну, скажи, ты можешь представить хоть одно доказательство?

Фикри смутился и заговорил путано, сбивчиво, ругая своего друга за безнравственность. Камиль отвечал самоуверенным тоном, и в ответах его звучала насмешка.

А Мурад глядел на них с пренебрежением и самодовольно посмеивался.

Фикри вернулся домой взволнованный, полный беспокойных мыслей. Войдя в комнату, он сразу же бросился к зеркалу и долго разглядывал свое отражение, размышляя о злой судьбе, которая неотступно преследовала его, когда дело касалось женщин. Ведь не так уж он безобразен и отвратителен! Правда, он не слишком щедро наделен красотой, но черты лица у него приятные, он общителен, остроумен. А то, что говорят его друзья, — вздор. Они просто ему завидуют. Боятся увидеть в нем соперника…

Он отошел от зеркала и начал ходить по комнате взад и вперед, потом велел маленькой служанке принести стакан холодной воды — молодой человек пылал, словно печь. Служанка подала ему воду, но Фикри тут же в гневе швырнул стакан ей в лицо.

— Что ты мне принесла? — заорал он. — Разве это холодная?

Девочка вышла, вытирая лицо и дрожа от страха. А Фикри все ходил по комнате и сердито ворчал. Потом бросился на кровать, закрыл глаза и погрузился в странные сновидения.

Прошло некоторое время, и между Фикри и его приятелями вновь воцарился мир.

Через пять дней они, как обычно, встретились в саду Группи. На этот раз у Фикри был самый радостный вид, но в то же время на лице его были заметны следы какого-то странного волнения, которое не укрылось от его друзей. А когда все трое покончили с заказанными напитками, Фикри встал и попросил товарищей проводить его до почты.

Здесь он извинился перед ними и подошел к окошечку. Через минуту вернулся с письмом в руках и осторожно, дрожащими руками распечатал конверт. Лицо его сияло, глаза блестели. Конверт был небесно-голубого цвета, маленький и изящный. Фикри вынул из него письмо, написанное на бумаге такого же небесно-голубого цвета, с позолоченными краями. От письма шел сильный аромат жасмина.

Чтобы подзадорить друга, Камиль сказал:

— Боже мой! Это письмо источает аромат любви! Похоже на то, что я скоро переменю о тебе мнение, дорогой Фикри!

Лицо Фикри засияло еще сильнее. А Мурад многозначительно улыбнулся:

— Это тайна, раскрыть которую мы не вправе.

Тогда Фикри сказал:

— Разве могу я скрыть что-нибудь от своих друзей?

— В таком случае скажи нам, герой, от кого это послание? — спросил Камиль и, не дожидаясь разрешения Фикри, потянулся к письму.

Но Фикри и не возражал. Наоборот, он охотно разрешил своему другу прочесть письмо.

— Ух ты! — воскликнул Камиль с удивлением. — Дочь покойного Мухафхафа-паши!..

Он схватил Фикри за руки и с силой пожал их, повторяя:

— Браво, Фикри, браво! Поздравляю от всего сердца! Пусть же мужчины будут мужчинами!

Приятели принялись шумно обсуждать это событие. А через некоторое время Фикри наклонился к своим приятелям и, понизив голос, сказал:

— Извините, мне придется вас покинуть…

Он подмигнул им, указывая на письмо, и, распрощавшись, ушел.

Но Фикри спешил не на любовное свидание, как предполагали его друзья, — нет, он отправился домой.

Войдя в свою комнату, он остановился перед зеркалом, и сердце его переполнилось радостью и торжеством. Потом он позвал маленькую служанку и попросил стакан воды. Она тут же принесла воду, с тревогой ожидая, что сейчас, как всегда, на нее посыплются затрещины и пинки. Но каково же было ее изумление, когда Фикри обошелся с ней ласково, улыбнулся и даже вынул из кармана монету и дал ей:

— Вот тебе бакшиш. Ты сегодня замечательно выполняешь мои приказы!

Он поболтал с девочкой и, наконец отпустив ее, сел к письменному столу с видом вдохновенного поэта. Вынул из ящика коробку бумаги небесно-голубого цвета с позолоченными краями, взял один листок и принялся писать медленно и старательно:

«Мой любимый, мой обожаемый Фикри! Перо мое не в силах описать радость, которую я испытала сегодня, встретившись с тобой в саду «Аль-Джезира». Я забыла обо всем, когда ты говорил мне нежные слова и смотрел на меня своими чарующими глазами. Минуты, проведенные с тобой, были лучшими в моей жизни, — именно тогда я поняла, как прекрасна любовь. Любовь — это сладостный плод жизни, сок ее, который можно пить вечно. Разреши мне надеяться, что я всегда буду видеть тебя, что я проведу всю свою жизнь в твоих объятиях.

Любящая тебя Зекийя (дочь покойного Мухафхафа-паши)».

Фикри надушил письмо, запечатал его, потом написал на конверте: