Как-то прямо из порта Кирилл зашел в райком комсомола.

У Глеба только что кончилось заседание. Из кабинета первого секретаря гурьбой выходили комсомольцы. Многие активисты еще не забыли Кочеванова. Они крепко пожимали ему руку, а один из остряков даже обратился ко всем с короткой речью:

— Ребята! Смотрите — не зазнался боксер: с простыми смертными за ручку здоровается!

Кирилл нарочно с такой силой сжал кисть руки оратора, что тот присел и взмолился:

— Довольно, хватит скромность демонстрировать!!

Кочеванова обступили секретари комсомольских организаций и принялись расспрашивать:

— Ну, как съездил в Норвегию? Здорово там буржуазия свирепствует?

— Говорят, что ты какого-то Берлунда — грозу чемпионов — начисто разбил. Не врут репортеры?

— Чего же им врать? Не только Берлунда, но и всех его секундантов уложил, — отшучиваясь, уверял Кирилл. — На судей хотел кинуться, да наш посол не позволил. Испугался дипломатических осложнений…

Балаев увидел осажденного парнями Кочеванова и окликнул его:

— Кирилл, бросай сказки рассказывать. Ты мне по одному делу нужен. Заходи в кабинет.

В кабинете было сильно накурено. Кочеванов, год назад бросивший курить, теперь не переносил папиросного дыма. Не спрашивая разрешения, он стал раскрывать настежь окна. Глеб Балаев без одобрения следил за ним. Секретарю не понравился внешний вид бывшего заворга.

— Ты что таким измазанным и потрепанным в райком являешься? — с укором спросил он. — Личность известная, а одеваешься черт знает как!

— Я ведь с работы. А в порту в светлом костюмчике делать нечего. Сегодня мы бочки со смолой грузили.

— А почему в порт пошел? С деньгой прижало?

— Не так чтобы очень, но… заработать необходимо. Жениться собрался.

— Врешь! — не поверил Балаев. — На ком же? Я ее знаю?

— Если помнишь Большинцову из аэроклуба, то…

— Ирка окрутила? Вот молодчина! — словно обрадовавшись, воскликнул Балаев. — Так я и думал, что этим кончится. Не зря же она в орготдел ходила и скороговоркой тебя обстреливала. Поздравляю, хорошая девчонка! Завидую тебе.

— Завидовать, наверное, еще рановато. Осложнения поджидают. Осенью мне в армию призываться, отсрочка кончилась. Вот и не знаю как быть: в институт податься или на производство? Что ты посоветуешь?

— Ни то и ни другое, — сказал Глеб. — В мире сейчас положение неважнецкое, войной запахло. Думаю, что в этом году всякие льготы по призыву будут отменены. Таким здоровякам, как ты, армии не миновать. Так что прямой расчет — подавать заявление в военную школу. Какую выбрать? Не зря же ты осваивал парашютное дело. Пусть Ирина еще немного поднатаскает, и подавайся в авиационную школу. Со справкой аэроклуба — дело верное. В два года летчиком, станешь. Может быть, и с женитьбой следует подождать.

— Ты это серьезно?

— Серьезней, чем ты полагаешь.

Помолчав, Балаев изменил тему разговора:

— Нам тут придется Яном Ширвисом заняться. Что он у вас за границей натворил?

— Вызывающе глупо вел себя, — ответил Кирилл.

— А вообще, как человек, что он такое?

— Парень без узды. Не знает, куда силу девать и дурь свою. Отец его — бывший командир знаменитых латышских стрелков, а в последнее время — директор судоверфи. Ян единственный ребенок. Дома, видно, ни в чем отказа не имел. Избаловался. Ну и вообразил, что все должны его обхаживать и оберегать, а он лишь будет требовать да капризничать.

— Он как будто избил какого-то спортивного деятеля?

— Не деятеля, а своего тренера — Евгения Рудольфовича Гарибана. Того самого комбинатора, который во всем ему потворствовал. Но тут я полностью на стороне Яна Ширвиса. Гарибану следовало закатить оплеуху.

— Бокс, я вижу, дурно влияет на некоторых, — с неодобрением заметил Балаев. — Хорошие комсомольцы вдруг поборниками мордобоя становятся.

— Не мордобоя, а справедливого возмездия, — поправил его Кочеванов. — Гарибан подло поступил с отцом Яна. Старый Ширвис узнал, что сын безобразничает за границей, и пошел объясняться к тренеру. На квартире Гарибана у него начался сердечный приступ, Евгений Рудольфович имеет диплом врача, но не оказал помощи старику, а вывел его на улицу и оставил в скверике без всякого присмотра. За такой поступок я бы его тоже не пощадил.

— Так ты считаешь, что Яна Ширвиса за все его художества не надо исключать из комсомола?

— Нет. Ширвис и так крепко пострадал. Сознает, что и сам повинен в смерти отца. Яна дисквалифицировали, а тут еще мы поддадим. Так можно и затюкать человека. Он ведь будет жить с нами. А как мы на него станем влиять? Я бы не исключал, записал бы самое строгое наказание и оставил.

— Ну что ж, спасибо за совет, — поднимаясь, сказал Балаев. — Подумаем, может ты и прав. Исключение не самый лучший выход.

Прощаясь, Глеб напомнил:

— А насчет авиационной школы — не тяни, подавай заявление и, пока есть время, готовься. Если где затрет, звони мне, помогу.

На разбор дела Яна Ширвиса Глеб Балаев вызвал Гарибана и Кочеванова. Евгений Рудольфович на бюро райкома комсомола, конечно, не явился. Он прислал лишь небольшое письмецо, сообщая, что по болезни не может прийти на заседание, и просил по-комсомольски справедливо отнестись к дикому и ничем не оправданному поступку Ширвиса.

Вот это письмо и откровенное товарищеское выступление Кочеванова повлияли на решение членов бюро. Они ограничились строгим выговором с предупреждением.

Ян не ожидал такого решения. Выйдя на улицу вместе с Кириллом, он радостно пожал ему руку и сказал:

— Я, как идиот, еще недавно всячески тебя поносил, а ты в беде оказался самым верным другом. Прощения за старое не прошу, дело не в словах. Но можешь верить — я тебе благодарен на всю жизнь.

— Ладно, чего там, — смущенно отмахнулся Кочеванов. — Всякий поступил бы так. Ты вот лучше скажи, чем заняться собираешься?

— Честно говоря, не раз об этом размышлял, но ничего путного не придумал. Да и времени немного осталось: в октябре в армию призовут.

— Глеб мне посоветовал подать заявление в военную авиационную школу. Давай вместе готовиться, — предложил Кирилл. — Если у нас будут справки из аэроклуба — наверняка пройдем.

— Тебя примут, — хмурясь, ответил Ян. — Меня же могут и до отборочной комиссии не допустить. Кому нужен комсомолец со «строгачом» и предупреждением?

— Чего наперед загадывать. Ведь важно, какой ты сейчас, а не каким был. От попытки ничего с тобой не случится.

У Ирины об этих днях в дневнике появились записи:

«14 августа.Мне удалось зачислить в младшую подготовительную группу аэроклуба Яна Ширвиса. С Кириллом дело проще: он уже сдавал теорию, ему нужны только практические занятия.

По договоренности с начальством я специально остаюсь после работы. Мы с Кириллом садимся на учебную машину с двойным управлением. Я люблю эти полеты. Кроме нас двоих, в воздухе никого нет. Мы парим над всеми. Слегка держась за ручку управления, Кирилл повторяет мои движения, чтобы приобрести навыки и почувствовать самолет в пространстве.

Для кого-нибудь другого это были бы минуты волнения, а я становлюсь на удивление спокойной. Когда мы вместе, — ничто не страшит. Я готова разделить с ним любую участь.

Какое волшебное слово «мы». Будто все изменилось. Я не одна, со мной самый близкий и родной мне человек. Он для меня лучше всех. Единственный!

18 сентября. Вчера, после рулежки, ему разрешили управлять самолетом под моим наблюдением.

Кирилл дал полный газ. Я внимательно слежу за его движениями. Ручка управления неторопливо пошла вперед… Самолет приподнял хвост и побежал, все увеличивая скорость. Вот ручка, заняв, нейтральное положение, плавно идет на меня… легкий толчок. И свершилось для начинающего летчика чудо — самолет оторвался от земли! Он словно повис на невидимых нитях в воздухе.

Кирилл делает разворот, набирает высоту. И я вдруг слышу сквозь шум мотора песню.