Ничего лишнего не было на полке. Учебники. Словарь иностранных слов и «Крылатые слова» — тоже очень полезная вещица. Всего этого для галстука было жалковато. На счастье, Иринка притащила вчера и забыла пухлую, растрепанную, с подчеркнутыми строчками и надписями на полях разными карандашами и почерками «верно!» и «все мужчины подлецы» книгу под названием «Американская трагедия». Трагедия пришлась кстати.

Потом Соколов снова спустился во двор, вывел из гаража свою «Волгу» и принялся бережно и нежно протирать стекла. Вокруг тут же собралась поглазеть на знаменитого спортсмена стайка серьезных и робких пацанов, и их нестриженые головы отразились в черной лакированной поверхности крыла, словно растянутые в стороны за уши.

— Пошли, пошли, пошли, — не оборачиваясь, пробубнил Соколов. — Вы мне тут обсопливите все.

Почувствовав, что он шутит, пацаны заухмылялись, но все же на всякий случай отступили немного назад.

Соколов сел в машину, завел ее и сказал ребятам, что он прокатит их как-нибудь в другой раз, сейчас ему некогда. В действительности никаких абсолютно дел у него не было, просто скверное настроение, хотя он и пытался с самого утра перешибить в себе беспричинную эту хандру, а когда он хандрил, то целыми днями колесил по городу — только и всего.

Заметочка в газете сделала свое дело. Прежде, бывало, целый день звонят ему разные друзья, предлагают смотаться туда-то и туда-то, а сегодня он никому не понадобился даже в качестве шофера собственной машины. И очень хорошо. Учтем. Запомним. Даже Борька Быбан, гад и последний подонок, не показывает носа и не предлагает своих услуг. Борька знает, когда ему появляться. Вот вернемся из Франции, привезем кое-какие шмотки — Борька тут же возникнет на пороге, ликующе вопя: «Старче, где ты скрываешься? Мои кадры оборвали все телефоны». Учтем, учтем.

Он ехал, и мимо мелькали витрины с ботинками, пиджаками, пирамидами сгущенного какао, размалеванные фанерные афиши кино, призывы страховать свою жизнь, летать на самолетах, подписываться на журналы, киоски, тетки в белых куртках, торгующие пирожками и мороженым, бульвары, пестрые от солнца и детских колясок, синие мотоциклы ГАИ, площади с памятниками и без памятников, улицы, переулки, дома. Соколов ехал, сворачивал, тормозил на перекрестках, и снова мягко бежала его «Волга», и светофоры озаряли ее сутулую черную спину зеленым светом удачи. А ехать ему, в сущности, было абсолютно некуда.

6

«Они не родственники, они всего лишь тезки. Кроме имен, нет ничего общего между спринтом велосипедным и спринтом легкоатлетическим или конькобежным.

Представьте, что вы видите на гаревой дорожке стадиона странную картину. Бегуны не срываются с колодок, не набирают стремительно темп, но медленно, плавно лавируют, выписывая вдоль и поперек дорожек сложные вензели, минутами почти замирают, лишь обозначая, как говорится, бег на месте.

Ни на гаревой, ни на ледяной дорожке такой картины вы не увидите. Только на велосипедном треке. По-русски мы называем трековый спринт гонкой на скорость. Это не совсем точно. Современный велоспорт имеет четыре скорости: собственно скорость, скорость маневра, скорость реакции и скорость мысли. В легкой атлетике и коньках царит скорость чистая. Королева велоспринта — ее величество Тактика.

Двое на старте. Звучит выстрел, и осторожно, как бы крадучись, они трогаются с места. Они не сводят глаз друг с друга. Сдержанность в движениях и огромная внутренняя напряженность. Так стрелок ведет мушку к яблочку. Первый круг — экзамен на нервы.

Звон колокола тревожит и предупреждает. Второй круг. Последний. Финишный. Тот, кто идет вторым, на вершине виража чуть приотстает и сворачивает вниз, влево. Прорваться сейчас к бровке, прочно „оседлать“ ее, не пропустить вперед соперника и броском на последней прямой выиграть заезд, видимо, это входит в его задачу. Умудренные теоретики называют такую схему „работа первым колесом с акцентом на последней прямой“.

Действие рождает противодействие, и план наталкивается на контрплан. Первый гонщик начеку — он вовремя отреагировал и прикрыл своим телом, своей машиной путь к заветной бровке. У второго крепкий характер. Он круто меняет курс. Его путь должен лежать теперь вправо, к вершине. Вправо, а потом влево и вниз — все-таки вниз, на бровку. Но снова соперник принуждает его отказаться от этого замысла.

И странно: второй притих. Он мирно „сидит на колесе“. Он склонил голову, и на лице полное, безмятежное спокойствие. В чем дело? Противник пытается оторваться. Мгновенно — словно электролампочку включил. И выключил. И оглянулся. Нет, вот он, упрямый второй. Его колесо — в кильватере. Значит, он затаился до поры до времени. До последнего виража и последней, финишной, прямой.

Серый, круто изогнутый бок виража заставляет гонщиков идти на высокой скорости почти параллельно земле. Спринт на треке — высший пилотаж велосипедного спорта. Тот, кто шел вторым, сейчас поворачивает по большему радиусу. Его путь длиннее, и зрителям кажется уже, что он проиграл. Лишь у соперника дрогнуло сердце да понимающе переглянулись в ложе тренеры и судьи. Они-то знают, в чьих ножнах более надежное оружие — финишный спурт.

Прямая. Спортсмены пригнулись к рулям. Нет, „пригнулись“, пожалуй, звучит слишком слабо. Их тела — древки натянутых луков. Мускулистые руки буквально швыряют вперед стальные рамы машин. Просвет всего лишь в колесо определяет победу.

Прежде, лет десять назад, все выглядело проще. Строже и суше — параграфы правил, беднее — арсенал приемов. Все сводилось к одному: кто быстрее на последнем круге. Айвар Калныньш, чьи первые победы относятся к этому времени, как раз и воплощает сейчас открытую, благородную и бесхитростную, но несколько лобовую, по мнению молодежи, манеру езды лучших мастеров прошлого.

А потом появился Павел Соколов — коротенький, лобастый, отчаянно упрямый и хитрый парнишка из-под Костромы. Соколов явился на трек, и пошли трещать по всем швам догмы и каноны прошлого. Первым попробовал и стал камнем падать на соперника с верхушки виража — тогда его и прозвали „Соколом“. Это он, говорят, в одном из заездов столько времени стоял на месте, балансируя, чуть-чуть колебля педали и ужасно нервируя этим другого спортсмена, что судейская коллегия успела провести заседание и постановила разрешить „сюрпляс“ (остановку) не больше чем на две минуты. И наконец, в последние годы Соколов усвоил новый метод психологического воздействия. Вот движется он по треку чуть справа и выше остальных, медленно-медленно, угрожающе-вкрадчиво, и это похоже на гипноз, но гипнотизер смотрит на жертву, а Соколов не смотрит. Зато другие впились в него глазами, и робость сковала им колени. А потом незаметно и мощно давит он на педаль и мчится вперед один, и побежденные только провожают его глазами.

Правда, чтобы действовать так, надо иметь грозную и неколебимую спортивную репутацию. Ее же в этом сезоне Соколов утратил. А одновременно на треке появились другие, совсем молодые ребята, и в их неуверенных еще действиях проглядывает будущая свободная и красивая манера современных мастеров высшего трекового пилотажа. Первый и лучший из них сегодня — Андрей Ольшевский».

Так писал, поминутно снимая очки и вытирая лиловой ладонью глазницы, мокрые от пота и вдохновения и тоже лиловые — от чернил, студент, проходящий практику в редакции спортивной газеты. Но заведующий отделом сказал, что материал получился слишком выспренним, отдельные оценки — неточными и вольными и вообще все это не пойдет.

7

— Слушай, Олег, итальянские-то однотрубки получили? — спросил Соколов.

— Да ты понимаешь… — Пашкевич заморгал и в некотором замешательстве тронул оправу очков. Тренер сборной был молод, недавно утвержден на своем высоком посту и пока не очень умел, не научился разговаривать с прежними партнерами по спорту в том тоне, который отметает всяческую фамильярность. — Ты понимаешь, получить-то получили. Но распределять будет федерация.