Смельчаки вели жизнь полярных робинзонов. Они много раз были на волосок от гибели, отбивались от белых медведей, проваливались под лед, питались собачьей кровью. Зиму они провели на неведомой «Белой земле», в хижине, сложенной из камней голыми руками. После самых невероятных приключений Нансен и его спутник случайно наткнулись в южной части архипелага Земли Франца-Иосифа на полярную экспедицию английского путешественника Джексона.
Корабль этой экспедиции доставил Нансена с Йохансеном на родину лишь немногим раньше, чем туда же пришел «Фрам», который капитан Свердруп благополучно вывел из льдов.
Но под своды музея «Фрам» попал не сразу после этой удивительной экспедиции. Сначала капитан Свердруп совершил на нем новое четырехлетнее плавание в Арктике, а затем, в 1910 году, ученик Нансена, Руаль Амундсен, повел корабль к другому полюсу земли.
«Фрам» бросил якорь возле ледяного барьера Антарктиды. Отсюда Амундсен на собаках отправился в глубь материка. С нетерпением и тревогой ждали на «Фраме» его возвращения. Однажды среди льдов показались черные точки…
— Южный полюс взят! Мы были там! — услышали веселый голос Амундсена люди, оставшиеся на «Фраме».
А Фритьоф Нансен? Как сложилась дальше его жизнь?
О нем говорили, что он был велик как полярный исследователь, более велик как ученый и еще более велик как человек. Он написал много интересных книг о своих путешествиях и еще больше научных трудов по океанографии.
Нансен бывал в России до революции, приезжал к нам и в самые трудные годы, когда после злой засухи в Поволжье в молодой Советской республике начался страшный голод. В декабрьскую пору Нансен ездил по волжским деревням, где ели даже солому с крыш, а в нетопленных избах бредили больные тифом.
Толпы голодных обступали его, и этот закаленный человек, много видевший и много перенесший в жизни, плакал, по-детски всхлипывая и вытирая лицо рукавом тулупа.
Он вернулся в Европу, и народы услышали его голос. Нансен всюду призывал помочь голодающим. Его обвиняли в том, что он «продался большевикам». На него клеветали, его травили. Он отдал на покупку хлеба для голодающих все свои деньги. Норвежские рабочие и рыбаки первыми откликнулись на его страстные призывы.
«Я верю в великую будущность России», — говорил он.
Как бескорыстного друга страны Нансена избрали почетным членом Московского Совета. Съезд Советов вынес постановление, в котором было написано, что русский народ сохранит в своей памяти имя этого великого ученого, исследователя и гражданина.
Нансен не раз приезжал к нам и после того, как страна поборола голод. Он собирался вместе с советскими учеными полететь в Арктику на дирижабле. Вылет был назначен на лето 1930 года, но весной этого года Нансена не стало…
Дом, где он жил, стоит в пригороде Осло. Нансен до конца своих дней любил работать на мансарде, которая не отапливалась даже в сильные морозы. Желтоватая шкура белого медведя лежит на полу. В комнате много книг. Здесь вещи с «Фрама» и очки, которые Нансен брал с собой в гренландский поход.
Среди почетных дипломов и наград — маленький фотоальбом. Нансен снят с пионерами. Снимок сделан в 1925 году в московской школе имени Нансена.
Поперек «длинной страны»
Почему норвежцы празднуют день 17 мая?
Если вы услышите о человеке, который, прогуливаясь, не заметил, как прошел поперек Норвегии, то не считайте его родственником барона Мюнхаузена.
Вы тоже смогли бы отправиться поутру от восточной границы и до обеда выйти к западному побережью. Для этого надо только сначала проехать на север, в город Нарвик. Возле него Норвегия очень узка. Ее ширина не превышает шести километров. Даже на юге, где страна расширяется наподобие груши, поезд успевает пересечь ее за несколько часов.
Зато путешествие вдоль Норвегии — дело серьезное. Недаром ее называют «длинной страной». Она вытянулась с юга на север почти на тысячу восемьсот километров.
Но где же все-таки пересечь Норвегию поперек, чтобы увидеть как можно больше интересного?
От Осло прямо на запад — Телемарк. Эта провинция у норвежцев то же, что Даларна — у шведов. Раскрыв брошюру, на обложке которой лыжник мчался в вихрях снежной пыли, Марк размышлял вслух:
— Тут сказано, что Телемарк — излюбленная норвежцами часть страны. Вечнозеленые хвойные леса, холмы, горы. Путешественник посещает город. Шиен, родину Генрика Ибсена. Затем… Нет, ты послушай! «Старые обычаи, привычки, традиции, дикость — все сохранилось здесь… До настоящих времен случалось, что фермеры на праздниках выставляли старые изображения богов и с почтением протирали их жиром».
— Подожди, — прервал я. — Что там есть о сегодняшнем Телемарке?
— О сегодняшнем? Сейчас. «Старые церкви и даже амбары так богато отделаны резьбой, что напоминают драгоценные коробки». Нет, это не то… Ага, вот! «Эта область древней культуры и искусства стала местом размещения большой современной промышленности. Здесь водопад Рьюкан заключен в гигантские трубопроводы и…»
— Значит, самого водопада уже нет?
— Слушай дальше. «Здесь построены громадные химические заводы. Они выпускают азотистые удобрения и „тяжелую воду“, которая нужна при атомных реакциях»…
Затем Марк прочитал описание железной дороги, пересекающей страну от Осло до расположенного у берегов Атлантики города Бергена. Незабываемые впечатления: на протяжении 400 километров — почти 180 тоннелей, десятую часть пути пассажир проделывает под землей, а на станции, где дорога пересекает перевал, пассажиры могут в разгаре лета поиграть в снежки.
Обсудив разные варианты, мы в конце концов поехали не по железной, а по автомобильной дороге, и не точно поперек страны, а наискось, на северо-запад.
…Автобус дальней линии выходит на окраины Осло.
В нем расселись вперемежку норвежцы, шведы, русские, датчане. Перед дальней дорогой, по хорошему обычаю, спутников представили друг другу. Мы уже знаем, что с нами едут фабрикант, почтальон, агент страховой фирмы, два коммерсанта, работницы обувной фабрики.
Вливаемся в поток машин, убегающих из столицы на север, туда, где сейчас, в июле, — белые ночи и цветение поздней весны.
Возле Осло — самая большая в стране низменность. Сюда приносят воды несколько рек, здесь сходятся устья «Больших долин». Реки, которые пересекает дорога, спокойные, почти ленивые. Знакомая картина — множество плывущих бревен, трубы лесопильных заводов. Но хоть бы один пароход!
Пароходам негде разгуляться. Реки в Норвегии — коротышки. Самая большая из них, Гломма, немногим длиннее Москвы-реки. Но и по ней можно плавать только в самых низовьях, километров на сорок, а выше начинаются такие пороги, что с ними не сладит самый сильный пароход.
На всхолмленной равнине много ферм. Сейчас самый разгар сенокоса. Травы буйные, высокие, густые. Косилка, идущая за маленьким трактором, того и гляди, запутается, застрянет в них.
Сено норвежцы сушат, как у нас белье. Женщины граблями сгребают скошенную траву и развешивают на заборчиках из жердей. Ветер и солнце принимаются за нее, она быстро сохнет, сохраняя аромат.
Среди скошенных полей в стороне от дороги стоит деревянный двухэтажный дом. Он дорог каждому норвежцу. Это национальная святыня.
Рассказывая о Швеции, я упоминал, что во время войны с Наполеоном шведы выступили против французов. Датские же войска поддерживали Наполеона. Норвегия в те годы зависела от Дании. После войны союзники решили наказать датчан, передав норвежцев под власть шведов.
При этом норвежцев не спросили, хотят ли они, чтобы ими управлял шведский король. Но они сказали свое слово.
Вот в этот двухэтажный дом помещичьей усадьбы местечка Эйдсволл съехались из разных концов страны представители чиновников, зажиточных крестьян, торговцев. Они расселись на скамьях в небольшом зале. В широкое окно заглядывали майские деревья.