Искандер-паша пощупал пульс. Обернувшись, приказал:

— Воды!

Сам оглядел Абдурашида, не подававшего признаков жизни. На виске заметил синяк.

— Нокаут! — по-английски проговорил Искандер-паша.

— Чего? — не понял подоспевший казий.

Англичанин знаками пояснил: кулаком стукнул себя по лбу. Казий понимающе кивнул головой.

— А этот? — спросил Искандер-паша, указывая на Бехбита.

Ему рассказали, что это за человек. Бехбита бросили в хлев.

— Стерегите получше! — наказал англичанин.

Вскоре казий вернулся, оставив Курта Сулюка на посту охранять пленника. В это мгновение Абдурашид открыл глаза, попросил пить. К его губам поднесли наполненную водой пиалу. Напившись, он снова впал в забытье.

Только на закате Абдурашид, наконец, опомнился. Поднявшись, он попросил чаю с опием. Наркотик обычно восстанавливал его силы. За чаем он поведал Искандеру и хозяину дома о своих злоключениях.

— Значит, оружие, можно сказать, наше! — хлопнул в ладоши чернобородый.

— Да. Я только немного наберусь сил. Возьму караван, скажу, Бехбит направил…

— Помните: время — деньги! — наставительно сказал Искандер-паша, откладывая в сторону начисто обглоданную кость.

— Торопиться сейчас вредно, — вежливо отозвался Абдурашид. — Ведь мы должны были достичь отряда. Это еще полдня пути. Надо выждать, иначе Союн Сулейман не поверит мне.

— Верно, — согласился казий. — Однако можно заранее послать караван к Одинокой башне, все высмотреть.

На том и порешили. Два часа спустя Абдурашид с небольшим отрядом и четырьмя верблюдами выступил. Сразу же казий вызвал одного из лутчеков:

— Приведи-ка этого, который в хлеву!

Лутчек отправился за Бехбитом. Однако шум и ругань в воротах заставили его насторожиться. Трое неизвестных, потрясая кулаками, с ругательствами ворвались во двор. Им навстречу вышел сам казий, за ним Искандер-паша.

— Проклятый обирала! Жадная лисица! Бесовское отродье! — на разные голоса орали пришедшие. — Живо отдавай то, что ты присвоил!

— Братья, что за шум? — увещевал их чем-то явно обескураженный казий. — Садитесь, сейчас во всем разберемся…

— Нечего хитрить! — не унимались те. — Нас не проведешь!

Скоро Искандер-паша выяснил причину скандала. Оказывается, пришедшие были родственниками мирахура из дальнего аула. Он направил им на сохранение добычу, отнятую в песках у слуг кушбеги. Лутчеки, сопровождавшие добычу, заехали переночевать во двор казия и оттуда не выезжали.

Искандер-паша, не скупясь на посулы, пытался выпроводить незваных гостей из дома казия, но не тут-то было. Устав препираться, они начали уже засучивать рукава. Пришлось вызвать лутчеков, слуг. Соединенными усилиями они вышибли вон назойливых просителен и заперли ворота.

Когда оба разведчика еще только собирались покинуть Одинокую башню, командир Союн Сулейман вовсю развернул работы по устройству обороны. Был извлечен из ящика и собран пулемет, набиты патронами лепты. В заборе проделали бойницы. Внутри башни обнаружились ступени, ведущие на самый верх.

— Прекрасный наблюдательный пункт! — сказал Союн, выходя на круглую площадку. — А в крайнем случае здесь можно установить пулемет.

— Наверное, у нашего «хранителя святого места» здесь тоже был наблюдательный пункт, — пошутил Бехбит. — Правда, без пулемета… Он как завидит, что путники обходят его логово, чтобы не платить за постой, так и начинает сыпать в них проклятиями, обвинять в безверии… Они, спасаясь от обстрела, и сворачивали к «святому месту».

После ухода разведчиков Хайдар-ага занял пост на верху башни. А Союн прилег вздремнуть около ящиков.

Стемнело. Под мягким светом молодого месяца неподвижные, словно облитые молоком, лежали песчаные холмы. Ни звука, ни шороха вокруг.

Но вот из кельи «хранителя» неслышно выполз наружу в легком халате старик, огляделся, опять вполз в мазанку, затем опустился в подвал, где лежал связанный Нурягды.

— Кто тут? — услышав скрип открываемой двери, тревожным шепотом спросил пленник.

— Тиш-ше, сынок. Это я. Тебе, наверное, трудно с веревками на ногах? Дай-ка я освобожу тебя!

Прежде чем Нурягды успел что-либо подумать, старик перерезал веревки на руках и ногах. И сам тотчас удалился.

Нурягды взбежал по лесенке — дверь не заперта! Плохо соображая, что делает, выбрался во двор. Никого! Крадучись, прошел к забору, перемахнул и зашагал по такыру, к песчаным холмам.

А Хайдар-водонос на верху башни все-таки задремал ненадолго. И когда проснулся, заметил черную точку на краю такыра.

— Союн! — окликнул он командира.

Тот мгновенно вскочил, сбросил попону.

— Поднимись ко мне! — позвал Хайдар.

Вдвоем они долго разглядывали темный предмет. Без сомнения, он удалялся.

— Нурягды! — вдруг вспомнил Союн и кубарем скатился вниз.

Полуподвал оказался пуст. В мазанке, похрапывая, спал старик.

— Кто выпустил его?! — закричал командир, хватая старика за плечо. Тот изумленно вытаращил глаза.

— Кого? Разве я знаю ваши дела?

— А ну, снимай туфли!

Схватив туфлю «хранителя», Союн зажег паклю, спустился в подвал. Без труда нашел следы на мягкой пыли. Старик побывал здесь!

— Вот что, святой человек! — Союн взял старика за шиворот. — Может, ты и не виноват. Но пока посиди взаперти. А если попробуешь своевольничать, придется истратить на тебя пулю!

И он, втолкнув старика в подвал, завалил дверь топчаном. Прошло еще два-три часа, небо и холмы порозовели. Командир втащил пулемет на башню и, не отрывая глаз, оглядывал окрестность. А когда заметил группу всадников на краю такыра, даже вздохнул с облегчением: кончилась проклятая неизвестность!

Вызвал Хайдара. Стали совещаться.

— Это не от Бехбита, — сказал Союн. — Тем еще рано.

— Значит, враги… Постой, постой! — Хайдар пригляделся. По-моему, под одним из них конь мирахура! Такой белогривый только у него одного…

— Ай, молодец, Хайдар-мерген! — похвалил командир. — Эй, вы! — Он поднялся во весь рост, приложил руки ко рту. — Сто-о-ой!!

Всадники на секунду натянули поводья. Потом, заметив человека на верху башни, повернули вспять.

Гулкая дробь пулемета вспугнула утреннюю тишину. Трое всадников сразу же полетели с седел. Остальные пустились во весь опор.

Защитники Одинокой башни не знали, что несколько спасшихся лутчеков — это все, что осталось от отряда, уведенного мирахуром за ними в погоню.

Бехбит, связанный, лежал в коровьем хлеву. Понемногу он пришел в себя. Над грудой навоза, в углу, с назойливым жужжанием вились мухи. Какие-то мошки садились ему на лицо, щекотали глаза, ноздри.

Перекатываясь по грязному полу, Бехбит приблизился к отдушине. Свежий воздух вернул ему память к силы.

«Товарищи ожидают меня, — с тоской подумал он. — А я…» Он стиснул зубы.

Что же все-таки предпринять? И Бехбит примялся разглядывать стену, двери. Вдруг на косяке, которым служило необтесанное бревно, он заметил едва выступающий над поверхностью сучок.

Глаза его так и впились в этот кусочек дерева. Извиваясь всем телом, Бехбит приподнялся так, чтобы связанные руки оказались на уровне сучка, и стал тереть о сучок веревку, стягивающую руки. Минут десять, не жалея сил, напрягая мускулы, раздирал волокна, и перетертая веревка лопнула. Руки его — железные руки силача — были свободны.

Освободить ноги оказалось делом минуты.

Встав на ноги, Бехбит расправил затекшие мышцы, но вдруг у двери послышались голоса. И Бехбит сразу притворился немощным.

— Ага, жив, собака! — послышался знакомый голос Курта Сулюка. — Слышите: стонет. Может, вывести его?

— Погоди, пусть придет в себя. — Это сказал чернобородый казий. Он, видимо, ушел, Курт Сулюк остался.

Бехбит уже давно знал характер и привычки этого лутчека: в сердце у него не отыскалось бы ни зерна сострадания, человеколюбия. Только жажда наживы, алчность. А может, на этом и сыграть? Ведь говорится: на всякую лису находится приманка. Что касается человека, то его в западню чаще всего приводит собственное сердце.