Вечером центр столицы расцвечивается огнями реклам, а на окраинных, не очень людных улицах, таких же зеленых, как и во времена Вудрума, идет жизнь специфическая, чисто паутоанская, сохранившая древние национальные обычаи и впитавшая плоды современной цивилизации. Паутоанцы предпочитают жить не внутри дома, а во дворе, на открытом воздухе. Здесь можно увидеть и приготовления к старинным, имеющим многовековую давность мистическим обрядам, и выставленный под сень широченных банановых листьев телевизор. Прохлада звездного вечера вызывает оживление, не угасающее до позднего часа. Все наполнено звуками жизни разнообразной, подчас непонятной и привлекательной. Откуда-то доносится мелодия маленького национального оркестра — там, прямо на улице, уже танцует молодежь; слышится протяжное песнопение — это собрались на молитву верующие; а вот раздаются из репродуктора позывные радиостанции и начинается передача метеосводки. В городе причудливо смешалось стародавнее с современным; столица, как и вся страна, хранит и чтит традиции и вместе с тем полна стремления создать новую жизнь, которая впитает лучшее от прошлого и все нужное паутоанцам от современности.

Таким мы нашли Макими, родину Юсгора. Встретил он нас, как и было условлено, на аэродроме. Юсгор выехал из Москвы недели на две раньше меня и Мурзарова и за это время успел побывать в столице метрополии Западного Паутоо. Юсгор принимал нас как самых дорогих гостей. Он прилагал все старания к тому, чтобы у нас осталось самое приятное впечатление от знакомства со страной, городом, людьми. Юсгор искренне волновался, видя какой-нибудь непорядок, настораживался, ожидая, как воспримем мы тот или иной обычай, ту или иную национальную черту паутоанцев. Он не уставал извиняться за то плохое, что еще бытовало в стране, весело, по-мальчишески гордился всем хорошим. Словом, принимал он нас как хозяин, хозяин, любящий страну, верящий в нее и работящий.

Разместились мы в скромном удобном коттедже на территории университета. Благодаря заботливому вниманию Юсгора и его друзей жизнь в нем наладилась быстро.

Первое утро в Макими я встретил, как и подобает в тропиках, в пять тридцать, не дожидаясь, когда неистовое светило начнет приветствовать слишком пылко. Проснувшись так рано, я похвалил себя и собрался идти будить Ханана Борисовича, но он уже был на веранде. В одних шортах, с газетой в руках, профессор дожидался короткой, вернее сказать, мимолетной зари.

Мы любовались вершиной Себарао, разгоравшейся в первых лучах солнца, всего несколько минут. Чистый небосклон стал быстро заполняться белыми облаками. Вскоре над вершиной повисла дымка, величественная картина потускнела и Мурзаров уже читал газету. Вероятно, в мире не может случиться ничего такого, что заставило бы Ханана Борисовича отказаться от его непременной дозы газет. День перелета и первого знакомства с Паутоо несколько выбил его из колеи, и теперь он без аппетита, но, как всегда, усердно дожевывал свою вчерашнюю порцию. Еще с вечера Ханан Борисович попросил Юсгора пораньше прислать нам газеты. Я, грешный, в это же время завел разговор об утреннем питье тропиков — кокосовом молоке. Юсгор, разумеется, пообещал и то и другое.

Настроение у меня в первое паутоанское утро было задорное, и я, как бы играя в чет-нечет, загадал, что принесут нам раньше — орехи или газеты? Если орехи, то найду решение мучавшего меня вопроса, если газеты… Впрочем, как-то не хотелось думать ни о чем тревожащем в то чистое утро. Уж очень хорошо было. Легкий ветерок, еще освежающий, бодрящий, приносил на веранду аромат крупных, белоснежных, как лилии, цветов древовидных дотур и нежный запах красного жасмина. Перед нами простиралась огромная территория университета. Проглядывалась она хорошо: голые, слегка изогнутые стволы пальм позволяли рассмотреть белые двухэтажные корпуса факультетов, лабораторные здания и даже кусочек океана, заманчиво синевшего вдали.

Ару появился на веранде, как бы возникнув из ничего. Ни я, ни Мурзаров так и не поняли, откуда взялся здесь этот приветливый, прекрасно сложенный молодой человек, но как-то сразу догадались, что это и-есть Ару, сотрудник Юсгора, о котором он нам рассказывал не меньше, чем о Худжубе.

Ару принес и газеты, и орехи.

С юношеского возраста, прочтя книжку Геккеля, превосходно описывавшего тропики, я мечтал о том, чтобы начинать свой день в тропиках, выпивая содержимое кокосового ореха.

Ару изъяснялся по-английски очень бойко и очень неправильно. Был он человеком общительным, остроумным и быстро завоевал симпатии — мою и даже Мурзарова, понимающе и по-доброму отнесясь к нашим маленьким прихотям. Ханану Борисовичу он остроумно охарактеризовал местные газеты разных направлений, а угощая меня, священнодействовал столь уморительно, то вытягивая трубочкой губы, то забавно причмокивая, что я понял: Ару предвкушает мое разочарование. После этого я пил бы сок из ореха, если бы он даже оказался каким-нибудь едко-химическим. Но было хуже. Из разрубленного ореха вытекла мутноватая древесная бурда, отдававшая мылом, имеющая кисловатый вяжущий вкус подозрительного кваса. Больше я никогда не повторял попытку по утрам подбадривать себя доброй порцией кокосового молока. Что касается Мурзарова, то он за время пребывания на Паутоо, кажется, ни разу не пропустил случая выпить натощак орех.

Превосходное настроение вскоре было испорчено. Не орехом, разумеется.

Пришел Юсгор, приветствовал он нас, как всегда, радостно, славная его улыбка освещала лицо, когда он самым радушным образом приглашал нас к себе.

— Севена ждет вас, друзья, сегодня, часов в восемь. Она у меня очень хорошая жена — уже научилась работать в лаборатории и еще не забыла, как готовить атмау. О, это будет настоящий паутоанский ужин. Мы славно посидим вечерок в нашей хижине. Не бойтесь, она не такая, как была у моей доброй старой Менамы в жалкой рыбацкой деревушке.

— А вы думаете, Юсгор, мы бы не решились навестить вас в бамбуковой избушке?

Юсгор рассмеялся. Он верил в нашу готовность побывать у него, в какой бы хижине он ни жил, но и великолепно понимал, что мы предпочитаем помещение с кондиционированным воздухом. Веселье Юсгора в это утро мне как-то не нравилось. Я уже хорошо знал и любил его и не мог не почувствовать, что он чем-то серьезно огорчен или встревожен.

— Что-нибудь случилось, Юсгор?

— Да. Пойдемте посидим. Надо поговорить.

Мы оставили веранду вовремя: начинался очередной (здесь они действуют довольно точно по "расписанию") тропический ливень. В комнате было куда уютнее.

— Вчера я не успел рассказать вам о своем посещении столицы метрополии Западного Паутоо, — начал Юсгор. — Знаете, все начинает выглядеть, как это?.. Забавно. Мы становимся заметными людьми. Если так пойдет дальше, то о нас будут знать больше, чем бы этого хотелось. Я убедился, что о моем приезде в метрополию знали, следили за мной, так как в первый же день по приезде я получил приглашение. К кому бы вы думали?

— К самому президенту?

— Хуже.

— К звезде экрана Лилиан Бартней?

— О!

— Да бросьте, Юсгор, не томите!

— К Отэну Карту.

Я свистнул. Мурзаров вынул блокнот и надел роговые очки.

— Да, к самому Отэну Карту.

Юсгор довольно подробно рассказал нам о том, как его принял один из богатейших людей Европы, живо обрисовал обстановку, в которой встретил его этот тучный, очень подвижный и энергичный пожилой человек, обладающий способностями не только сколачивать деньги, но и вникать в самые различные области, казалось бы чуждые его кругу интересов. Отэн Карт потратил на Юсгора почти полтора часа. Одно это уже говорило о том, что каучуковый магнат затеял крупную игру, а его заинтересованность в силициевой проблеме значительна. Он самым лестным образом отозвался о работе Юсгора в Паутоанском университете, выказал удивительную осведомленность о делах Юсгора и не без бахвальства рассказал о возможностях возглавляемого им концерна.

— Я хорошо познакомился с его институтом, — продолжал Юсгор. — Это просто здорово, друзья. Там, видимо, работают весьма толковые люди. Лаборатории великолепны, оборудование первоклассное, впрочем, я и не ожидал иного, коль скоро Отэн Карт конкурирует на мировом рынке с концерном "Ченснепп-каучук". Меня поразило другое. Как бы это сказать… Размах цинизма. Вы знаете. Карт по-своему привлекателен. Чему вы удивляетесь? Я думаю, каждому из вас интересно было бы повидать саблезубого тигра, предположим. Я побывал в очень совершенном и фешенебельном логове. Было и интересно, и жутковато. Со мной он был отменно предупредителен, если хотите, даже ласков, но… Не помню, какие животные бывают ласковы со своей жертвой, прежде чем ее съесть…