Василий продолжал нести дежурство. Еще несколько раз приходили корреспонденты различных пресс, он опять ходил за тем же офицером. Но появление очередных представителей, среди которых он сразу узнал Сашу, его обрадовало. Да, это был Саша Невзоров. Василий демонстративно отошел от входа. Сашино лицо осветилось его неповторимой улыбкой, и он, переложив кинокамеру, протянул свою руку. Василь сжал ее изо всех сил, удерживая, как можно дольше и улыбаясь во все лицо в ответ...
Дежурство его приближалось к концу, и он уже с большим сожалением думал о той обаятельной представительнице прессы, которую необоснованно обделил, по сравнению с тем парнем. И ждал, что она вот-вот появится опять, и уже решил, что проведёт ее сам к Макашову. Но ее не было.
Вместо нее появилась другая представительница прекрасного пола, молодая женщина, лет двадцати пяти, может, чуть старше. Небольшого роста, худенькая, с немаленьким острым носом и темными конопушками по лицу, она не была столь обаятельна, как та, но, как и любая женщина, имела что-то свое, по-своему привлекательное.
Правда, ее грубый голос и не по возрасту подпорченные зубы - признак большой детской любви к шоколаду - несколько старили ее, но эти недостатки она компенсировала изысканностью манер и броскостью туалета. На ней были высокие сапоги и длинный свитер почти до них. На всю длину свитера висели бусы в стиле ручной работы под дерево или камень. Все это дополняли модная куртка и саквояж корреспондента. Весь вид ее выражал уверенность в себе и смелость.
Василий подумал, что она тоже “импортная”, но она сказала, что ее зовут Лена и представляет газету “Московский коммунист”, что она уже побывала везде, где ей надо было, и теперь пришла отметить в приемной пропуск, но там кого-то не было, и поэтому осталась подождать. Пока она ожидала, Василий попросил сделать для него несколько одолжений - она с удовольствием согласилась.
Во-первых, он попросил её позвонить в редакцию газеты “Русский Вестник”, куда написал уже месяца два назад гневное письмо, в котором осуждал статью какого-то писаки, призывавшего патриотическое движение отказаться от разоблачения международной мафии и направить все силы на борьбу с “коммуняками”. Это был явно засланный провокатор, работающий на основную цель врагов русского народа - стравить правых и левых и тем самым отвлечь от борьбы с основным злом. Васино письмо в газете не напечатали, хотя газета и считается патриотической. Поэтому он просил Лену выяснить судьбу его письма.
Во-вторых, он хотел, чтобы кто-нибудь из мужчин ее редакции позвонил ему домой и сказал жене, что он в Москве устроился на временную работу в кооперативе и что будет нескоро. При желании он мог бы вырваться сам на переговорный пункт. Но мысли о том, что сегодня он будет звонить семье и говорить, что у него все нормально, а завтра может быть убитым, сдерживали его.
Он понимал, что жена догадывалась, зачем он так неожиданно уехал в Москву, и решил не давать обнадеживающих звонков. Пусть медленно свыкаются с мыслью, что не исключен самый худший случай. Так, он думал, будет лучше и для них и для него: при каждом воспоминании о доме у него щемило сердце. Там, где-то за много верст от него, остались дорогие ему люди и просто знакомые, которые сейчас в полиэтиленовых мешках тащат с полей виноград, во множестве оставшийся не убранным в этом году из-за недостатка горючего.
Этих людей вовсе не интересует, что где-то кого-то сгоняют с родных мест, убивают. Они сейчас делают вино и не только вино, но и “делают” деньги, и не просто деньги, но и большие деньги.
Устроили это смутное время так, чтобы отвлечь людей, не дать задуматься, дать возможность хватать. Хватать надурника в одном месте, чтобы не отвлекались на крик тех, которых убивают в другом конце. Чтобы люди не знали, а точнее не хотели знать причины геноцида против наших народов, чтобы не смогли объединиться против общей беды. Пока горе далеко обошло наш край, все остальное ерунда, пусть оно есть, лишь бы у нас не было.
Но чужое горе не обойдет, так не бывает, оно все равно придет и отомстит за наше равнодушие, если не нам, то нашим детям, внукам. И потому его место здесь. Пусть погибнет он, уже проживший лучшие свои годы, чем после будут гибнуть юные, может, совсем безгрешные сердца. И самому звонить домой не нужно: там совсем другой мир. Нужно оставаться в этом измерении места и времени, которое он сам сознательно избрал для себя.
Лена уже все сделала и вышла назад. Он дал ей свой адрес и номер домашнего телефона. У нее взял телефон редакции, чтобы когда-нибудь позвонить ей и узнать о доме. Она сказала, чтобы звонил не стесняясь, загадочно поулыбалась, показав ему свои зубы, и скрылась за дверями, помахав напоследок своей ручкой.
В то время, он, конечно, не знал, что никакой такой редакции нет и что это просто шпионка, хорошо делающая свое дело. Но тогда он был доволен, т.к. думал, что через посторонних лиц его родные узнают, что он жив и здоров, и радостные воспоминания о доме перекликались с его мыслями.
морской офицер*- после “взятия” Белого дома, был заколот холодным оружием.
Глава Х
Он сменился и спустился вниз подышать воздухом, посмотреть на площадь, заполненную защитниками.
Среди вновь прибывших увидел людей в странной черной форме, наподобие формы морских офицеров царской армии. Молодой добродушный человек объяснил ему, приветливо улыбаясь, что они прибыли с Дальнего Востока, где возродили традиции добровольческого Корниловского полка.
Поднялся, не спеша, на свой 13-ый. В приемной Борода, он успел побывать дома и делился впечатлениями от ванны, домашнего обеда и прочей домашней прелести. Потом рассказал, что по телевизору видел в числе окружения Ачалова нашего Женю.
- Теперь он, конечно, засвечен, - с сожалением в голосе говорил Борода. Это было смешно слышать. Ведь наверняка даже из этого высотного “Интуриста”, что. напротив, в их окно наведен луч прослушивания, и все их речи аккуратно переписываются на пленку. И вообще - давно они все уже засвечены и пересвечены.
- Закрой штору, - сказал ему Василь с усмешкой. - Все меньше людей будет разделять твои сожаления. Никто, конечно, ее закрывать не стал, потому, что свечку зажигать было еще рано.
Пришел Макашов.
- Ребята, мне бы пару часов вздремнуть, так что ко мне, пожалуйста, никого. И еще я, кажется, простыл основательно, а лекарство кончается, поэтому попрошу что-нибудь принести из санчасти,- сказал он и пошел к себе. Потом появился Женя, на минуту он зашел к нему, затем вышел и попросил Василия сходить в санчасть, принеси лекарство Макашову и получить на всех в медсанчасти индивидуальные медицинские пакеты.
Василий спустился вниз, получил всего пять индивидуальных медкомплектов, больше не было. Из лекарств дали не все, что нужно было для генерала. Оказывается, это лекарство было в единственном экземпляре и его берегли, так как оно применимо как средство защиты при газовой атаке. По дороге назад зашел в столовую, поужинал. Когда он пришёл, Женя сказал, чтобы сменил на посту Андрея.
Все разошлись, Василий остался дежурить непосредственно у дверей, в приемной. Собственно, его служба свелась к тому, чтобы просто говорить посетителям, что генерала нет. И хотя высокий офицер в очках из окружения Ачалова предупредил его очень серьезно, что Альберт Михайлович уже много ночей на ногах и силы его не безграничны, поэтому ему нужно как можно больше дать поспать. Но не прошло и полутора часов, как генерал вышел из кабинета.
Василий отдал ему лист бумаги с номерами телефонов, который принес дежурный из Союза офицеров. Это были номера телефона в Минске, там собралась не одна сотня добровольцев, готовых приехать и которые почему-то ждали “Добро” на приезд от Макашова. Но Альберт Михайлович равнодушно прочитал записку и сказал, что никуда звонить не нужно.