Ровно через три месяца, 28 октября, объявлено хозяйственному правлению следующее распоряжение московского генерал-губернатора:

Таким образом, училище, в котором получали общее религиозно-нравственное образование, пищу, одежду и обувь неимущие сироты, пало жертвой замаскированного стремления московской администрации во что бы то ни стало свести Высочайшее повеление 23 сентября 1892 г. к последнему его пункту, т. е. к продаже Храма Божия с торгов.^[566]

Так длилась эта глухая борьба, не ослабевая ни на миг, в течение последних 15 лет. Благодаря тому что преследования производились не только систематически, но и «со вкусом», с каким-то противоестественным увлечением, образовались традиции, ничем не искоренимые, пока будет оставаться в силе прежнее бесправие 6-миллионной массы еврейского населения России.

Можно с уверенностью сказать, что если евреи гибнут физически от постоянной травли, то в представителях власти укрепляются привычки и приемы, которые, дискредитируя власть окончательно, приводят к убеждению, что новая Россия должна прежде всего искоренить традиции старой администрации, выращенной на алчности, невежественности и человеконенавистничестве. Само собой разумеется, что и среди администрации встречаются не только порядочные, но истинно гуманные и просвещенные люди, но эти редкие исключения лишь подчеркивают низкий общий уровень наших архаических блюстителей «порядка».

Александр Кацнельсон

ИЗ МАРТИРОЛОГА МОСКОВСКОЙ ОБЩИНЫ (московская синагога в 1891–1906 гг.)[567]

В летописях многострадальной еврейской общины в Москве выделяется своим мрачным средневековым колоритом один эпизод недавнего прошлого: 14-летнее закрытие московской синагоги по приказу высшей администрации.

В одном историческом журнале была уже сделана попытка пролить свет на положение евреев в Москве в конце прошлого века^[568]. Мы здесь, не претендуя на характеристику общего положения московских евреев, остановимся только на упомянутом эпизоде и постараемся изложить его на основании доступных нам документальных данных.

В 1891 г. старая молельня, разрешенная в 1861 г., была переведена из наемного дома в собственное помещение, специально для того построенное. Новое здание было выстроено по утвержденному Губернским правлением плану, в древнегреческом стиле. Громадный купол со щитом Давида венчал здание. Когда постройка была окончена, последовало распоряжение администрации о немедленном снятии купола — вероятно, для устранения сходства с православной церковью, могущего ввести в заблуждение православных. Купол пришлось снять в несколько дней.

Время это совпало с проявленным резким поворотом в политике правительства по отношению к евреям вообще и к евреям Москвы в особенности. Московский генерал-губернатор князь Долгоруков, толерантно относившийся к евреям, был заменен великим князем Сергеем Александровичем. Совершилось памятное изгнание из Москвы около 20 тыс. евреев-ремесленников и мелких купцов в силу Высочайшего повеления 29 марта 1891 г. (Объявление этого указа в Москве состоялось в один из дней еврейской Пасхи, когда потрясенные неожиданной катастрофою евреи молились в старой синагоге незадолго до перевода ее в новое помещение.) В столице остались лишь лица с высшим образованием, коренные московские первой гильдии купцы да дети николаевских солдат, оказавшихся к тому времени приписанными к Москве и губернии. Но и для этих «счастливцев» ограничения с каждым днем увеличивались и сыпались как из рога изобилия.

Последовательно осуществляя свою программу, высшая администрация решила, что в Первопрестольной не подобает быть приличной еврейской синагоге. И вот, 23 июля 1892 г. произошло следующее. В 4 часа дня было назначено венчание доктора Л. К этому времени в синагогу явился местный пристав и заявил, что ему официально не известно о том, что новая синагога разрешена к открытию (хотя в приделе уже давно молились), а потому он венчание допустить не может; впредь до особого распоряжения он приказал в этом здании не производить никаких богослужений и религиозных церемоний, а до получения разъяснения высшего начальства он синагогу запечатал.

Мы в данный момент не располагаем точными документами, по которым можно было бы судить о причине, вызвавшей столь суровое распоряжение; но на основании воспоминаний и личных впечатлений лица, очень близко стоявшего к покойному московскому раввину Минору, мы имеем возможность привести здесь некоторые сведения, дающие объяснение этому печальному факту.

Еще за некоторое время до этого события Губернское правление стало часто вызывать раввина Минора для объяснений, на каком основании он в метрических книгах записывает рождающихся еврейских детей христианскими именами и не употребляет уничижительных имен вроде Ицка, Мошка, Пешка и т. д. Минор горячо защищал свое право записывать имена евреев в их библейской форме; за это он был признан беспокойным и недостаточно благонадежным.

Около этого же времени кончался срок аренды старой молельни, помещавшейся в доме Рыженкова. Чтобы избежать перерыва в богослужении, Минор лично исходатайствовал у обер-полицмейстера Власовского разрешение на перенос свитков Торы во вновь отстроенную синагогу и на право молиться в ней. Власовский дал на это свое согласие устно; письменного же разрешения не было дано, или Минор не догадался взять таковое. Когда же во время выселения евреев из Москвы канцелярия генерал-губернатора, интересуясь их учреждениями, не нашла официальной переписки по поводу открытия синагоги, то это обстоятельство и послужило поводом для предварительного запечатания ее. Запрошенный по этому делу Минор сослался на устное разрешение обер-полицмейстера Власовского; однако последний отрекся от своих слов и в доказательство своей правоты указывал на отсутствие письменного разрешения. Заявлению Минора, сделанному в присутствии самого Власовского, не поверили — и синагогу временно запечатали. Событие это, в связи с уничтожением купола, явилось прологом к закрытию синагоги навсегда.