49 человек подписали это заявление, среди них был московский купец А. Алексеев, глава известного торгового дома А. Сапожников, один из создателей Музея изящных искусств Ю. Нечаев. Протест российских промышленников вызвал ярость в антисемитской прессе. Появились требования отобрать у промышленников фабрики и заводы, если они будут сочувствовать врагам веры Христовой. Авторы «Нового времени» осуждали генерал-губернатора Москвы за лояльное отношение к евреям. На пост главы древней столицы претендовал младший брат государя великий князь Сергей Александрович. В марте 1891 г. князь Долгоруков подал в отставку и, не дожидаясь в Москве своего преемника, уехал в Париж. Московский врач, активный член Общества просвещения евреев Соломон Вермель описал в мемуарах прощание москвичей с опальным вельможей. Князь Долгоруков на перроне многим пожимал руки, но поцеловался только с Л. С. Поляковым. Возможно, именно так он выражал протест против откровенной юдофобии властей. Под звон колоколов в древнюю столицу прибыл новый генерал-губернатор, начавший свою деятельность с изгнания евреев из города.
Изгнание евреев из Москвы
В марте 1891 г. министр внутренних дел представил Александру III доклад о выселении евреев из Москвы и Московской губернии; государь наложил краткую резолюцию «исполнить», и накануне праздника Песах, 28 марта 1891 г., в газетах был опубликован царский указ, в котором значилось: «Воспретить евреям — механикам, винокурам, пивоварам и вообще мастерам и ремесленникам переселяться из черты еврейской оседлости, а равно переходить из других местностей империи в Москву. Предоставить министру внутренних дел определение для постоянной оседлости евреев, чтобы вышеупомянутые евреи постепенно выехали из Москвы и Московской губернии».
Новый генерал-губернатор начал исполнять указ. На следующий день в Зарядье, несмотря на праздничный для евреев день, появились полицейские, которые забирали людей в участок и вручали предписание о выезде из столицы. Многие евреи Москвы имели право временного проживания; продлевая разрешение на жительство, они работали в городе в течение многих лет: это были ремесленники, учителя, акушеры, мелкие торговцы. После публикации в газетах Высочайшего указа среди евреев началась паника, и даже те, кто был не очень усерден в религиозной жизни, бросились за советом к раввину. Трагическому положению выселяемых граждан сочувствовали евреи, чье правовое положение было защищено университетскими дипломами и социальным статусом. Правление еврейской общины организовало комитет помощи, и каждая выселяемая семья получала скромное денежное пособие.
«Какая царит паника среди евреев, — с горечью писал жене Леонид Осипович Пастернак 15 апреля 1892 г. — Каждый наготове подняться с места, где он жил с семьей. И куда они денутся, все эти несчастные! Скверно, скверно! Вчера, например, я столкнулся с Левитаном у Поленовых, и вот мы полдня почти прошлялись по городу и все пели одну и ту же заунывную ноту об исключительном положении евреев».
Еврейская интеллигенция пережила глубокое разочарование. Московский раввин, веривший, что просвещение и преданность Отечеству дали евреям гражданские права, не мог не сознавать крушение былых иллюзий.
«Но как ни велико наше горе, — говорил раввин перед собравшимися, — мы должны помнить, что в судьбе евреев стойко и не унывая переносить все невзгоды жизни; помните, что наша история богата примерами еще больших испытаний, ниспосланных Провидением, но твердая вера в Б-га и идейный характер наших страданий всегда вызывали удивление у наших врагов. На вашу долю пришлось снова взяться за страннический посох, который столько веков Израиль не выпускает из своих страдальческих рук. Помните же наше славное прошлое, и да поддержит в вас память об этом бодрость духа в настоящую критическую минуту!»
Московские власти не потерпели столь вызывающих слов, речь раввина довели до сведения государя, и из Петербурга пришло новое распоряжение: «23 сентября 1892 года Государь Император по докладу Министра Внутренних дел о самовольном открытии раввином Минором и старостой Шнейдером синагоги в Москве Высочайше повелеть соизволил:
1. Московского раввина Минора уволить от сей должности с выдворением его на жительство в черте еврейской оседлости и с воспрещением ему навсегда въезда в места, лежащие вне этой черты.
2. Старосту Шнейдера удалить из пределов Москвы и Московской губернии на 2 года.
3. Объявить Московскому Еврейскому Молитвенному Обществу, что если к 1 января 1893 года выстроенное на Солянке здание синагоги не будет продано или обращено под благотворительное заведение, то оно будет продано с публичных торгов Московским губернским правлением».
По личному распоряжению генерал-губернатора был снят купол, завершающий здание новой синагоги, молитвенный зал был опечатан. (Реставраторы восстановили купол в 2001 г., то есть более ста лет спустя. — M.Л.)
В начале 90-х годов XIX в. еврейская община переживала тяжелые времена. Лишенные хоральной синагоги, евреи собирались в скромных молитвенных домах. Одна из синагог была на Арбате (№ 5; здание не сохранилось), в наемном помещении; в субботу и праздничные дни на молитву собирались жившие в этом районе евреи, среди которых были врачи, присяжные поверенные, служащие банков и частных контор.
В Басманной части, в начале Доброслободского переулка (дом не сохранился) располагалась молельня, прихожанами которой были ремесленники, отставные солдаты, мелкие торговцы. Небольшие молельни были в Замоскворечье (Пятницкая, 52), на Таганке и на еврейском кладбище у Дорогомиловской заставы (здания не сохранились).
В конце XIX в. еврейское население сократилось до 8 тысяч человек и состояло в основном из людей с высшим образованием и купцов 1-й гильдии; еврейские учебные заведения — «Талмуд-Тора» и ремесленное училище — резко сократили прием учащихся. 27 мая 1895 г. министр внутренних дел по соглашению с московским генерал-губернатором приказал упразднить еврейское ремесленное училище и училище-приют «Талмуд-Тора» за неимением достаточного количества учеников.
Эпоха раввина Мазе
Но жизнь продолжалась. 10 апреля 1893 г. в Глебовском подворье собрались на выборы нового общественного раввина активные деятели общины; большинство присутствующих (86 из 131) отдали голоса за выпускника Московского университета кандидата права Я. И. Мазе. Генерал-губернатор утвердил это решение и 7 декабря того же года принял московского раввина в своей резиденции на Тверской улице.
Яков Исаевич Мазе родился в 1859 г. в Могилеве в семье любавичских хасидов и в детстве получил традиционное религиозное образование. Он рано осиротел и переехал к дяде в Керчь, где окончил гимназию и, следуя влечению, поступил в Московский университет на юридический факультет. В юности увлекся палестинофильскими идеями и активно работал в журнале «Ха-мелиц». Я. И. Мазе принадлежал к поколению восьмидесятников, взгляды которых формировались в годы разгула антисемитизма, ограничения прав, постоянного выселения евреев из городов и сельских районов; молодежь этих лет активно воспринимала идеи сионизма и стремилась к возрождению национальной культуры.
Первое выступление нового московского раввина состоялось 21 ноября 1893 г., в первый день Хануки. Хоральная синагога была опечатана, и праздничная служба проходила в домашней молельне банкира Полякова на Большой Бронной. Раввин, обращаясь к присутствующим, предельно точно высказал свои взгляды: «Постараемся же, братья, стать достойными внуками борцов за народную свободу! Пускай наши дети будут знать свою историю, эту великую историю великого народа, великого и во время своего падения! Наша религия проповедует всегда, повсюду: „Надейся и живи!“. Уповай на Г-спода, крепись и мужайся — вот лозунг нашей веры, вот напевы нашей могучей музы».
Слова раввина поднимали дух людей. В том же, 1893 г. при содействии Я. И. Мазе в Москве начинает работать Общество любителей древнееврейского языка; московский раввин активно участвовал в деятельности ряда общественных организаций: Общества распространения правильных сведений о евреях и еврействе, общества «Тарбут» («Культура»), Я. И. Мазе был любим в национальной среде и пользовался уважением в российском обществе. Поездки по городам и местечкам черты оседлости, встречи и проповеди московского раввина снискали ему всеобщее уважение. Если его предшественник Ш. Минор разоблачал в статьях нелепые обвинения в ритуальных убийствах, то Якову Мазе суждено было выступить экспертом на процессе Бейлиса. Читая стенограмму суда, ощущаешь, как трудно было выступать раввину. Председатель суда перебивал его бестактными замечаниями. Московский раввин прекрасно знал законодательство России, еврейский закон и, по памяти цитируя Письменную и Устную Тору, смог овладеть вниманием суда и публики.