– Отдохнуть не дадут, черти проклятые! – крикнул светлейший и, вскочив с постели, бросился к двери. – Душу вон вытряхну! Я вам… – И ахнул от удивления: – Никак Евстигней?

Отдышавшись немного, дьякон без дальних слов приступил к рассказу.

– Да тебе по умишку не дьяконом быть, – восхитился Меншиков, – а волхвом.

– Зачем волхвом… Я и протопресвитерством ублаготворюсь еси.

– Будешь протопресвитером.

– Аминь.

В тот же день Меншиков помчался в штаб.

– Мазепа? – был его первый вопрос.

– Сызнова цидулу прислал. Третью по счёту. На недуги ссылается-дескать, рад бы по приказу государя содеять и со всеми полками под Стародуб идти, да на одре лежит смертном.

Меншиков отправил к государю гонца за советом.

– Так и есть! – простонал Пётр, выслушав гонца. – Изменник!

Но и теперь, когда сомнений не оставалось, он ещё не решался пойти на крайние меры.

– Пускай за ним скачет сам Меншиков. Пускай поглядит, прикидывается ли гетман, или впрямь занедужил. И ежели уличит его в неправдах – немедля в цепи!

Тем временем Мазепа отправил к Александру Даниловичу своего племянника.

– Ради Бога, – со слезами упрашивал Войнаровский светлейшего, – пожалейте дядю. Ему сейчас идти в путь все равно что в могилу отправляться.

– А могила она везде могила, – резко отрубил Меншиков. – Где судьба, там и помрёт.

Войнаровский уехал ни с чем.

Мазепа не дождался племянника. К нему явился один из споручников, бывший при армии государя, и дословно передал разговор Петра с гонцом Меншикова. В тот же час Иван Степанович укатил в Борзну. Его сопровождала всего лишь горсть сердюков.

У Борзны гетман встретил Войнаровского.

– Спасайся! На тебя с войском идёт Меншиков.

Мазепа переправился через Десну и соединился с драгунским шведским полком.

– И будь он проклят! – с какой-то непонятной рассеянностью плюнул царь, узнав о побеге Мазепы. – Не до него нам. Убёг – чёрт с ним. Слава Богу, что войско с ним не ушло. Только сего и страшился я…

Время отступлений и увиливаний от боёв прошло. Государь приготовился встретиться лицом к лицу с шведским королём.

– Главное, – вдалбливал он близким, – не в деле со шведами, а в тыльном мире. Всё сулите людишкам и давайте всё что можно. Наипаче же всего не скупитесь на любые посулы.

То же внушал Пётр и новому гетману Скоропадскому, за которым наказал Голицыну и отцу Никанору (за усердие возведённому в настоятели) следить, «как за собственным оком».

Страх перед не знавшим поражения Карлом давно прошёл у царя. За восемь лет войны Пётр многому научился. Оружейные заводы и «кумпанейские» фабрики работали вовсю. Острого недостатка в снаряжении, обмундировании и провианте уже не было. Да и подстерегавший его враг был мало похож на нарвского льва, одним ударом опрокидывавшего целые корпусы русских солдат. Шведские армии скорее походили на толпы оборванцев, чем на регулярное войско.

Царь хоть и торопился, но занять Полтаву не успел. С одной стороны войти в город помешали болота и река Ворксла, с другой – уже орудовал неприятель. Для связи с осаждёнными Пётр приказал метать в Полтаву бомбы, начинённые письмами.

Вскоре через головы врага в Петров стан прилетела ответная бомба:

«Пороху почти нет. Долго держаться не можем».

Двадцать шестого июня 1709 года государь проехал по фронту. Смотр удовлетворил его. Войска выглядели бодро, даже молодцевато. Поутру начался бой, а к обеду Пётр, хмельной от счастья, уже писал Скавронской:

«Матка, здравствуй Объявляю вам, что всемилостивый Господь неописанную победу над неприятелем нам сего дня даровати изволил; единым словом сказать, что вся неприятельская сила наголову побита, о чём сами от нас услышите и для поздравления приезжайте сами сюды».

– А теперь столы! – по-мальчишески закричал государь. – Столы! Вина! И – эх, гуляй, веселись! Ходи, хата, ходи, печь, хозяину негде лечь!

На обед были приглашены пленные: первый министр Карла граф Пипер[278], фельдмаршал Реншельд, четыре генерала и множество неприятельских офицеров.

Меншиков сам налил первый кубок и подал Петру.

Все встали.

– Я пью за здоровье учителей! – рявкнул царь. – За здоровье учителей, научивших меня военным артеям!

– Осмелюсь спросить, кто эти учители? – обратился Реншельд через толмача к государю.

– Вы, господа шведы!

Глаза пленника повлажнели, на лицо легла тень горькой улыбки.

– Хорошо же ученики отблагодарили своих учителей.

Начался пир…

Было ещё далеко до утра, когда Пётр проснулся. От хмеля не осталось и следа. Только во рту держался ещё тяжёлый дух винного перегара да правая сторона головы как будто казалась тяжелее левой.

– Пора! – толкнул он храпевшего рядом светлейшего, но тот что-то промычал и повернулся к стене.

Выскочив в сени, государь вернулся с ушатом холодной воды:

– Зело помогает. Лучше ослопа.

Через час светлейший с девятитысячным войском спешил уже в погоню за шведами. Догнал он их у Переволочны. Население, испугавшись боя, бежало в лес, разрушив предварительно мост через Днепр. Шведы попали в ловушку и сдались без боя. Карл и соединившийся с ним Мазепа едва успели переправиться в лодке на другой берег.

– К чёртовой матери! – плюнул в их сторону Меншиков. – Порезвитесь, покелева на свободе.

Погоняя прикладами шестнадцать тысяч пленных, армия светлейшего вернулась в Полтаву.

– Поздравляю с викторией нового фельдмаршала! – приветствовал государь «птенца».

– Земно кланяюсь за сию милость высокую, ваше величество. Но ежели нынче же в солдаты меня разжалуете, Богом клянусь, все едино до последнего издыхания буду славословить великое имя великого нашего Петра Алексеевича.

И, сморгнув непрошеную слезу, Александр Данилович приник в долгом поцелуе к плечу Петра.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

НА НОВОЕ ЖИТЕЛЬСТВО

С тех пор как сгорели «хоромины», купчины словно бы сговорились: никакой силой нельзя было загнать их в Безобразовку.

А чего только не придумывал Лука Лукич! Он и песенников завёл, и цену сбавил, и вино разбавлял такими снадобьями, что «от единого духу нутро обжигало»… И ничего, ровнёхонько ничего не выходило. Метелица ли колдует, заметая дороги, пугает ли татями тёмная ночь, дождь ли сечёт, – именитые люди хоть и ругаются на чём свет стоит, а проезжают мимо. «Метелица от Бога положена, а попадутся тати иль нет, бабушка ещё надвое сказала. Буде же разбойные и повстречаются, видно будет, кто одолеет. Фузеи и топоры всегда наготове в дороге. Иная стать, ежели на тебя, хмельного, не где-нибудь, а в терему нападут».

От такой беды Лука Лукич даже животом занедужил. Поначалу он ещё терпел кое-как, таил надежду. Но время шло, а ничего не изменялось. Кружало стояло пустым. И в конце концов целовальник решил распроститься с проклятым местом. Продав всё что можно было, он отправил Проньку в деревню к родичам, а сам укатил с Васькой в Москву.

Дни стояли знойные, хлеба у Васьки было столько, что хоть птицам раскидывай. Васька и не заметил, как прикатил в столицу.

Первым делом они остановились у часовенки и, отслужив молебен Чудотворной Троеручице, отправились по делам.

У китайгородской стены Лука Лукич осадил лошадь.

– Смотри, Васька, с возу ни-ни. Потому тут тебе не Безобразовка: чуть зазеваешься, не токмо воз – тебя упрут. И не учуешь.

Когда хозяин ушёл, сидельчика так и потянуло к шумливым рядам. Чтобы не поддаться соблазну, он плотно закрыл глаза и принялся насильно вспоминать про село. Но несмолкаемый гомон дразнил любопытство, не позволяя сосредоточиться. «Единый разочек пробегусь, – подумал Васька, словно убеждая себя в том, что от такой короткой прогулки не станется греха. – Ей-Богу, сейчас обернусь».

Подошвенный и голенищный ряды ему не понравились: «Смердит, а никакой тебе ни корысти, ни радости». Зато пушной ряд, где громоздились соболи, бобры, лисицы, медведи, волки и шкуры Бог весть ещё каких зверей, привёл его в неописуемый восторг. «Эка живут на Москве! И даст же Бог!»