Перед Первой мировой войной Жорж Сорель пришел к соглашению с националистической роялистской организацией «Аксьон Франсез». Одновременно он критиковал «парламентский кретинизм» французской и немецкой социал-демократии, выделяя положительные особенности Германии даже в левом движении. Проявив редкую прозорливость в осмыслении событий, казалось бы, не совпадавших с его образом мышления, Сорель по-своему оценил значение Октябрьской революции 1917г., призывая к помощи Советской России. Его привлекали революционные тенденции в итальянском рабочем движении.
Свой главный труд «Размышления о насилии» /1906г./ Сорель начал с обвинения «парламентских социалистов» в пренебрежении к революции, утверждая, что «парламентский механизм заменил им ружье» /вслед за Анри Тюрго он называл их реформистами/. – Здесь обнаружилась склонность Сореля к оценке событий и лиц в марксистском стиле. Его возмутили слова Клемансо: «Я сторонник патриотизма» и Леона Буржуа: «Цели можно достичь, подавляя и уничтожая классовую борьбу, устроив так, чтобы все считали себя носителями общего дела». – Хотя оба высказывания носят нейтральный смысл по отношению к революции, которая может совершиться и справа, и слева /в консервативном или марксистском духе/. Сорель не принимал идею установления социального мира, так как, отличие от Прудона, был безусловным сторонником революции, если понадобится – в крайней форме.
Его радовало, что «с тех пор, как республиканское правительство и филантропы задались целью уничтожить социализм, развивая социальное законодательство, и сдерживая хозяев в их репрессиях во время стачек, конфликты принимают гораздо более острую форму, чем раньше». Теория и поступки этих «миротворцев» «основаны на неопределенном понятии о долге, тогда как право покоится на точных определениях», – писал Сорель. Смысл этого противопоставления проясняется в его утверждении: «Нет долга социального, как нет долга международного».
Таким образом, Сорель из революционных соображений осуждал классовый мир в государстве, не принимая в соображение, что социальный мир необходим государству для нормального развития, если только он не связан с консервацией государственного упадка. Ученый, однако, с постоянным сомнением размышлял о Германии: «Наши романские страны представляют очень большие препятствия для осуществления социального мира, потому что внешним образом классы разграничены гораздо сильнее, чем в странах германской расы».
Сорель не уставал обличать характерные особенности парламентской жизни и советовал пролетариату использовать все средства для достижения своих выгод: «Депутаты решают дела, имея в виду лишь интересы влиятельных избирательных кадров, стараясь не возбуждать особенно громких протестов в лагере тех, интересы которых принесены в жертву… У рабочих нет денег, которые они могли бы предложить депутатам, но у них есть гораздо более действенное средство: они могут пугать, и уже несколько лет они широко пользуются этим оружием».
Главный фактор социальной политики Сорель видел в трусости правительства. – «Больше всего удивляет даже самих рабочих тот страх перед их силой, когда магистраты опасаются призывать войска, а офицеры переносят оскорбления и толчки. Префект стремится избежать обострений, пытаясь запугать обе стороны и привести их каким-то образом к соглашению». Во Франции, отмечал Сорель, тактика непосредственных революционных действий обретает популярность и сочувствие.
Он снова привел слова Клемансо по поводу французских отношений с Германией, применив их к социальным конфликтам: «Нет лучшего способа заставить противную сторону повышать свои требования, как политика бесконечных уступок. Всякий человек, всякое государство, принужденные во всем уступать, в конце концов, должны уничтожиться. Кто живет, тот сопротивляется; кто не сопротивляется, того растащат по кусочкам».
Затем Сорель перешел к главной теме своего сочинения: «Трудно понять насилие пролетариата, если исходить из понятий, распространяемых буржуазной философией, которой насилие представляется остатком варварства, которому предстоит исчезнуть под влиянием прогресса». В этом пункте социолог прав: целесообразность насилия нередко оправдывает суровые действия. В решающие моменты истории оно бывает необходимым условием обновления. Но пресыщенные богатством и властью слои общества страшатся бунта, боясь потерять отнятое у народа силой и хитростью. Анализ насилия Сорелем обнаруживает в нем множество свойств, которые проявляются в действии. «Насилие пролетариата, которое не поддается никакой предварительной оценке, может подвергнуть сомнению и уничтожить всю дипломатию социалистов», – писал Сорель. Это утверждение вытекает из анархической установки на стихийное развитие революционных событий. Но оно также верно по существу, так как стихия революции всегда порождает новые неожиданные формы борьбы, которые нельзя предсказать.
«Насилие пролетариата…восстанавливает классовые различия, когда они, казалось, смешались в одном демократическом болоте». – Еще одна ценная мысль социолога, предостерегающего против добродушной пассивности эксплуатируемого народа.
Сорель не останавливался на интуитивных оценках будущих событий. Он советовал синдикалистам побуждать пролетариат к «постоянному усовершенствованию его организаций, чтобы создать из них учреждения, не имеющие прообраза в буржуазном обществе». – Эта идея может быть использована внутри любого режима, намеченного к ликвидации, насколько удастся преодолеть его сопротивление подобным новациям.
Размышляя о революции, Сорель привел суждение Г.Лебона на эту тему: «Густав Лебон говорит, что все, кто указывают на революционные инстинкты толпы, глубоко ошибаются, так как все ее стремления консервативны, а распространение социализма является лишь результатом умственного вырождения буржуазии; массы, по его словам, всегда пойдут за цезарем». «В этом заявлении, основанном на очень разностороннем изучении истории, много правды, – писал Сорель, – хотя нужно прибавить, что это относится только к тому обществу, в котором отсутствует идея классовой борьбы». Он не привел примеров такого общества, но сочувственное цитирование последовательного противника социализма Лебона, говорит о том, что Сорель допускал возможность существования государства /а не первобытного общества/ с гармонично сбалансированными социальными отношениями. Стоит также отметить совпадение идей обоих социальных мыслителей о «дегенерации» /«вырождении»/ буржуазии. Именно в этом пункте выявляется их глубокое недоверие к перспективам буржуазного общества, которого ждут сильные потрясения.
Сорель противопоставлял политику социальных реформ картине «всеобщей катастрофы, нарисованной всеобщей забастовкой». Он вслед за Марксом отрицал значение «программ будущего», но по-другому понимал «подготовку» пролетариата к решающим действиям, обнаруживая полное расхождение с воззрениями марксистов: «Вместе с всеобщей забастовкой исчезают все эти прекрасные планы; революция проявляется в ее простом и чистом виде; здесь нет места ни социологам, ни светским людям – поклонникам социальных реформ, ни интеллигентам, взявшим на себя обязанность мыслить за пролетариат». – В этом заявлении программа действий на будущее носит творческий характер, резко отличаясь от марксистского догматизма. «Если бы идея всеобщей забастовки только сделала социалистическое мировоззрение более героическим, то и в таком случае ее значение было бы огромно», – писал Сорель.
Его практические рекомендации заслуживают внимательного прочтения: «Каждое столкновение, которое дает повод к насилию, является как бы авангардным сражением, и никто не может предвидеть, что может выйти из этого дальше. И пусть генеральное сражение откладывается каждый раз, когда уже готовы его начать – эту грядущую наполеоновскую битву, которая должна окончательно раздавить побежденных; ее синдикаты надеются пережить еще на своем веку: так созревает путем стачек представление о революции в смысле социальной катастрофы».