Сборщик налогов постоянно «рычал» на Альфа, но Альф отказывался использовать сложные способы уклонения от налогов. Тем не менее в 1974-м они с Джоан побывали в налоговом раю на острове Джерси. В то время на острове действовали благоприятные налоговые законы, и останься отец там, он мог бы получить крупную сумму и легально привезти ее домой.
— Ты собираешься остаться там на год? — спросил я после его возвращения.
— Нет, Джим, — ответил он.
— Наверное, все-таки стоит пожить там годик? На кону большие деньги.
— Если я заработаю 100 000 и заплачу налоги, у меня все равно останется почти 20 000, — ответил он. — Это уйма денег, и нам их вполне хватит. Нет, я останусь здесь и буду платить налоги! Мне почти шестьдесят, — продолжал он. — Оставшиеся годы моей жизни очень важны для меня. Мне нравится жить в Йоркшире среди друзей и родных, — и от Джерси очень далеко до моей футбольной команды! Скажи мне, как ты оценишь целый год своей жизни?
Через два года бухгалтер Альфа Боб Рикаби убедил его рассмотреть другие легальные способы, как избежать астрономических налоговых счетов. Боб состоял в оживленной переписке с лондонскими бухгалтерами, которые занимались налогами людей с высокими доходами. Все их советы разбивались об упорное нежелание Альфа переехать за границу. Другие крупные писатели, к примеру, Лесли Томас, Ричард Адамс и Фредерик Форсайт, жили за рубежом, уклоняясь от зубов налоговиков, но Альф Уайт хотел остаться у себя дома.
Лондонские бухгалтеры предлагали много других хитроумных схем — от покупки крупных лесных массивов до вложения денег в беговых лошадей. Одним из способов уменьшения налогового бремени было создание трастов в пользу дальних родственников через несколько поколений. Это было эффективное средство избежания налогов, но в таком случае ближайшие родственники Альфа не получали никакой выгоды от его доходов.
— С какой стати я должен отдавать деньги кому-то, кого я никогда не узнаю? — возмутился он. — Представляю, как какой-нибудь молодой парень или девушка через много лет получит мои деньги и выпьет за помин души своего незнакомого прапрапрадедушки Уайта! Нет уж, лучше я заплачу больше налогов и передам то немногое, что останется, тем родственникам, которых знаю.
Разумеется, я с ним согласился.
Но все-таки отец нашел один способ получения небольшой налоговой скидки — официально нанял нас с матерью на работу. Мама помогала ему разбирать растущие горы писем, а я читал его рукописи и поставлял случаи из практики для его рассказов. Сборщик налогов дрался за эту уступку не на жизнь, а на смерть — причем мы отвоевали весьма незначительную сумму, — но это была хоть и маленькая, но все же победа в долгой войне отца с грабительскими налоговыми законами.
Один из бухгалтеров в отчаянии сказал ему:
— В этой стране живут только два действительно крупных писателя — вы и Джек Хиггинс. Может, позвоните ему и узнаете, как он справляется с этой проблемой?
Джек Хиггинс добился ошеломляющего успеха со своей книгой «Орел приземлился», и Альф смутно припоминал, что он живет где-то в Южном Йоркшире. В конце концов Альф раздобыл адрес Хиггинса, но, когда позвонил, услышал короткое сообщение по автоответчику: «Мистер Хиггинс в данное время проживает на острове Джерси!» Он тоже не смог победить налоговое управление.
Альф категорически отказался покинуть Йоркшир и в результате платил астрономические суммы в казну ее величества, поэтому прошло немало лет, прежде чем он смог считать себя по-настоящему состоятельным человеком.
Однажды он сказал своему бухгалтеру Бобу Рикаби:
— Я получаю кучи писем с просьбой пожертвовать деньги на хорошее дело или учредить гранты для ветеринарных колледжей. Все они думают, что я миллионер.
— Вы могли бы им быть, — ответил Боб, — но, живя в этой стране, вы пять книг написали для налогового управления и всего одну для себя!
К его чести, Альф никогда не переживал из-за невозможности накопить крупные суммы денег. Его агент Жаклин Корн недавно сказала мне, что из всех успешных авторов, делами которых она занималась, он был единственным, чей образ жизни почти не изменился, несмотря на мировую известность.
Хотя Альф вращался в мире знаменитостей, большую часть времени он по-прежнему оставался ветеринарным врачом в Тирске. В начале 1970-х годов работы в практике Синклера и Уайта было много, а штат все так же состоял из четырех человек. С меньшим числом сотрудников вести дело было бы невозможно, и Альф еще десять лет работал полный день, вплоть до 1980 года, когда потребовалась дополнительная помощь. К тому времени ему исполнилось шестьдесят пять, и он имел право снять ногу с педали.
Мы с отцом всегда хорошо ладили, а в некоторых случаях я испытывал к нему особую благодарность за сострадание к младшим коллегам. В начале 1970-х, когда я жил дома, он не раз видел меня в слегка нездоровом состоянии после вечеринки в городе. Так как телефон стоял около его кровати, он отвечал на звонки в мое ночное дежурство. В своей комнате я всегда слышал пронзительную трель телефона — не самый приятный звук на рассвете. У отца было два варианта ответа. Как правило, он говорил: «Очень хорошо, мы выезжаем», — это означало, что мне придется вылезать из постели. Но в редкие счастливые случаи я слышал, как он произносит: «Хорошо, я выезжаю». Это означало, что он пожалел своего сбившегося с пути сына и сам поедет на холодную ферму, а я тем временем зароюсь глубже в подушку. Это одно из самых приятных воспоминаний о моем великодушном отце.
Мне не всегда удавалось так легко отделаться. Как-то раз отец просматривал список вызовов на день.
— Так, что тут у нас? — задумчиво протянул он. — Вызов в Феликскерк к больному теленку, и что же еще? Ага, у Эйнсли в Невисон-хаусе надо кастрировать двадцать крупных бычков.
— Куда ты отправишь меня? — осторожно поинтересовался я.
Быки Эйнсли отличались огромными размерами и славились молниеносной реакцией на любое вмешательство.
— Сейчас спросим у моего хрустального шара, — ответил отец, обхватив ладонями воображаемый предмет. — Да, Джеймс, я вижу старый добрый Невисон-хаус… о, да, повсюду шум и суета. Я вижу мелькающие копыта, слышу ругательства и… да… — Он посмотрел мне прямо в глаза. — …я вижу бородатого парня!
В клинике всегда было много смеха. Отец с удовольствием наблюдал, как его молодые коллеги обучаются хитростям ремесла. Однажды один из наших помощников во время визита к поросятам с отеком кишечника сделал инъекции двум особенно тяжелым животным, у которых были судороги. Прошло несколько дней, а он так и не узнал результатов лечения. Это его беспокоило.
— Не спрашивай! — посоветовал Альф. — Если никто не звонит, значит, им либо лучше, либо они умерли.
Молодому ветеринару, естественно, не терпелось узнать, что произошло, и вскоре после этого разговора он случайно встретил хозяина поросят. Старик медленно брел по улице. Помощник подошел к нему.
— Здравствуйте, мистер Брейтуэйт! — поприветствовал он. — Как там ваши поросята?
— Хорошо, спасибо, — ответил фермер. — У них все в порядке.
— О, прекрасно, — с облегчением выдохнул помощник.
Мистер Брейтуэйт вынул трубку изо рта и посмотрел на молодого ветеринара.
— Те двое, которых вы укололи, сдохли. А с остальными все в порядке!
Выслушав его рассказ, отец повторил:
— Я же говорил, не надо спрашивать!
Когда я только начинал работать ветеринаром, его советы имели для меня первостепенную важность. Я был полон новейших теоретических знаний, у него же было преимущество многолетнего практического опыта, — и мне предстояло усвоить немало уроков.
Как-то раз в 1970 году мы с Алексом Талботом (тогдашним помощником) оперировали лабрадора. Этот большой дружелюбный пес имел дурацкую привычку глотать носки, рубашки, старые брюки — в общем, любые тряпки, которые он мог протолкнуть в свой громадный пищевод.
Прожорливость часто приводила его к нам на операционный стол, где мы удаляли лишние предметы из его желудка, и вскоре он стал самым ценным нашим пациентом. На этот раз он сжевал длинную полоску яркой материи. Мы вскрыли брюшину, сделали несколько разрезов в кишечнике, но не смогли достать материю одним куском — ее словно что-то удерживало. Операция принимала грандиозные масштабы, когда в кабинет вошел отец.