Еще одно важное нововведение «Учреждений» — приказ общественного призрения — первое в России государственное учреждение с социальными функциями. В его ведение передавались школы, больницы, богадельни, сиротские, работные и смирительные дома. При этом законодательница специально оговаривала источники финансирования всех этих учреждений и, как и положено было законодателю XVIII столетия, подробно расписывала устройство школ и больниц, чему и как учить детей, как содержать больных и прочее, вплоть до описания больничной одежды и еды.

Екатерина понимала, что только издать новый закон мало, и, как могла, зорко следила за реализацией своего детища. «Князь Александр Алексеевич! — пишет она Вяземскому в ноябре 1775 г. — Всуе будет всякое доброе учреждение, ежели не падет жребий исполнения онаго на людей совершенно к тому способных. На сем основании возвращаю я доклад от Сената… о чинах, помещаемых в палаты судные Тверскаго и Смоленскаго наместничеств. Я не могла оной утвердить потому, что не вижу я тут людей, искусившихся в делах сих родов, к коим они определяются. „…“ Я чаяла, что выбор оных соответствовать будет лучшей моей надежде и что к сим местам взыщутся искуснейшие из членов Юстиц— и Вотчинной коллегии, о коих Сенат лучше знать может. И ради сего еще раз я хощу повторить вам мое желание… чтобы из сих обоих мест в председатели палат и верхняго земскаго суда избраны были достойные люди, а хотя и из других, но конечно такие, что уже на деле в своих способностях испытаны… должно во оные ко исполнению частных должностей избрать умеющих, а не людей, что в делах новы и упражнялись во всю жизнь в иных званиях».

Екатерина высоко ценила свой труд. Еще до издания «Учреждений» она писала госпоже Бьельке, что речь идет о законе, «который принесет неизмеримую пользу во внутреннем благосостоянии империи». К «Учреждениям» она многажды возвращалась и в своей переписке, и в указах, и в проектах. Так, двадцать лет спустя после появления «Учреждений» Екатерина наставляла своего статс-секретаря Д. П. Трощинского: «Порядок, предписанный для управление губернии 1775 года, ничто иное есть, как стезы, ведущие к лучему управлению. Их, тех отменить, переменить [нельзя] — выполнить есть вещь вельми нежнее, понеже поправливая по частям, изкаверкается лехко целое».

Одним из важнейших последствий введения «Учреждений» 1775 г. было значительное увеличение армии чиновников, которые все больше превращались в самостоятельную и грозную политическую силу. Укрепление аппарата управления, а следовательно, бюрократизация страны, соответствовало представлению о том, каким должно быть регулярное государство. Но его конструкция еще была далеко не завершенной. В 1782 г. появился ее новый важный элемент — «Устав благочиния», еще один плод увлечения императрицы законотворчеством.

Если, согласно «Учреждениям» 1775 г., страна была разделена на губернии, губернии — на уезды и в каждом посажено по доброй дюжине разных начальников, то теперь дошла очередь и до городов. Каждый из них был разделен на части, а те, в свою очередь, на кварталы. В каждой городской части — по 200 — 700 дворов и частный пристав, в каждом квартале — 50 — 100 дворов и квартальный надзиратель с квартальным поручиком. Над всеми ними возвышается городская управа благочиния, в которой заседают городничий, два пристава и два ратмана. Управа имеет «бдение, дабы в городе сохранены были благочиние, добронравие и порядок». Сюда включается контроль за торговлей, поимка беглых, починка дорог, улиц и мостов, борьба с азартными играми, строительство бань, разгон не разрешенных законом «обществ, товариществ, братств и иных подобных собраний».

Непосредственным вершителем полицейского надзора выступает в городе частный пристав. Именно он следит за порядком, и в частности за тем, чтобы не происходило несанкционированных «сходбищ и скопищ» жителей, которым он должен в таких случаях советовать разойтись по домам и «жить покойно и безмятежно». Как обычно, Екатерина не забыла и о мелочах. «Устав благочиния» предписывал в каждом квартале иметь специальный столб для развешивания объявлений. Столб — это, в сущности, один из органов управления, своего рода информационный центр, при помощи которого городские да и более высокие власти сообщают жителям, как им надлежит жить.

Особую прелесть новому закону придавало «зерцало управы благочиния» — своего рода моральный кодекс и полицейского и рядового гражданина. Начинался он семью заповедями, повторявшими хорошо знакомые русским людям христианские истины: «Не чини ближнему, чего сам терпеть не хочешь. Не токмо ближнему не твори лиха, но твори ему добро колико можешь. Буде кто ближнему сотворил обиду личную, или в имении, или в добром звании, да удовлетворит его по возможности. В добром помогите друг другу, веди слепаго, дай кровлю неимеющему, напой жаждущаго. Сжалься над утопающим, протяни руку помощи падающему. Блажен, кто и скот милует; буде скотина и злодея твоего спотыкнется, подыми ее. С пути сошедшему указывай путь». Попав в законы, эти истины, которые прихожане привыкли слышать с церковного амвона, обретали силу юридического императива, подкрепленного авторитетом высшей власти. Так императрица выполняла еще одну важную функцию просвещенного монарха — воспитывала своих подданных.

Прошло еще три года, и 21 апреля 1785 г. на свет явились сразу два важнейших закона, на сей раз названные «жалованными грамотами» — дворянству и городам. Дата была избрана не случайно. Это был день рождения императрицы, и, таким образом, Екатерина как бы сама себе преподносила подарок, подчеркивая тем самым значение этих документов. И действительно, на долгие годы им суждено было стать краеугольными камнями российского законодательства, ибо на сей раз государыня добралась до решения самой сложной из поставленных задач — создания законодательства о правах отдельных сословий.

Проблема эта, как мы уже видели, находилась в поле зрения Екатерины с первых лет ее царствования. Еще в 1763 г. была организована и довольно активно работала Комиссия о вольности дворянства, которой было поручено создание законов о статусе этого сословия. Однако вышедший из-под пера членов комиссии проект был столь откровенно консервативен и столь открыто провозглашал дворянство подлинным «правящим классом», что императрица, как говорится, положила его под сукно. Не утвердила она и подписанный Петром III в феврале 1762 г. манифест о вольности дворянства. В Уложенной комиссии дворянский вопрос стоял особенно остро. Был даже подготовлен проект законодательства по этому вопросу, но его обсуждение лишь вызвало новые ожесточенные споры и ничем не закончилось.