— Отец, я вам добуду гашиш, только не увозите меня, оставьте, я хочу заниматься искусством. Оставьте!

Услышав про наркотики, я вновь поразился. Неужели Фасати, прикрываясь фразами об освобождении униженных, занимается контрабандой наркотиков? Неужели у него сов­сем нет совести?

— Поедешь в Шиллонг, — твердо сказал я Чаухану.

В Шиллонге Чаухана сначала не хотели принимать — не вовремя, дескать, привезли. Но когда я объяснил ситуацию, то ректор велел немедленно направить Чаухана в общежитие мальчиков.

У меня щемило сердце, было жалко парнишку, к которо­му я привязался, как к родному сыну. Я хотел проститься с ним, но он отвернулся. И мне вспомнились мудрые слова римского писателя Публия Сира: «Брать то, чего вернуть не сможешь, есть обман».

13

Однажды, выйдя из церкви, я увидел индуску с об­ритой наголо головой. Она была молода, почти де­вочка. Меня несколько удивило то, что у нее ни в ушах, ни в носу не было украшений, которые так любят индуски. Может быть, она вышла из тюрьмы и ей необходима помощь?

Я еще не успел заговорить с ней, как пробегавшие мимо дети стали бросать в нее камни. Я крикнул им:

— Как вам не стыдно!

Но они лишь показали мне язык.

— Не браните их, — сказала индуска. — Во время похорон мужа я не исполнила сати[37]. Я виновна.

Я знал, что над вдовами в Индии каждый имеет право издеваться и унижать их. Я не находил слов, чтобы утешить ее, и не знал, чем ей помочь.

— А разве нельзя что-нибудь придумать? — спросил я.

— Можно! Я могу посвятить себя служению богам в хра­ме. Там меня никто бы не обидел, но пришлось бы удовлет­ворять желания брахманов. Уж лучше буду терпеть издева­тельства.

— Может быть, вам сосватать другого мужа? — пред­ложил я.

— Другого?.. — она горько улыбнулась. — Ведь я вдова. Меня никто не возьмет, это запрещено. Ко мне даже прикос­нуться нельзя, а то осквернишься.

Мне ее было очень жаль, и, ничего как следует не обду­мав, я предложил:

— Идите служить в нашу миссию. Никто не будет вас обижать, наоборот, вас станут уважать. Но придется принять христианскую веру.

— Нет. Мой муж погиб во время столкновения с англий­ской полицией. Я могу повредить вашей миссии, — сказала она и ушла.

В доме меня ожидал юноша с умным, открытым лицом. Рубаха его была подпоясана цветной дхоти - знак того, что он принадлежит к высшей касте.

Приложив ладони ко лбу, он с достоинством поклонился.

— У меня горе, — сказал он с печалью. — Большое горе.

— Какое?..

— Умерла моя невеста. Я остался один. Помогите мне.

Я пожал плечами, не представляя, чем можно ему помочь.

— Право же, не знаю как.

— У вас же есть купленные девушки. Не увезете ведь всех в Европу. Сосватайте мне одну из них.

— Но они же католички, — изумился я. — А сами вы индуист. Разве что примете христианство...

— Если иначе нельзя, то я согласен. Мне необходима жена.

— А какую бы вы хотели?

— Женщины все одинаковые. Чего тут выбирать? Решайте вы.

Юноша ушел преисполненный надежды, а я остался в большом сомнении относительно благополучного исхода такого сватовства.

Я отправился в Шиллонг сдавать экзамен. После его бла­гополучного завершения профессор Густас предложил мне на время завершения учебы перебраться в Шиллонг. Он готов был похлопотать, чтобы меня назначили преподавателем физкультуры.

— У меня есть одно несколько необычное дело, — сказал я Густасу.

— Какое? — поинтересовался профессор.

— Один юноша-индус просил помочь выбрать ему невесту из девушек, отданных в миссию.

— А он сам крещеный?

— Пока еще нет, но согласен креститься. Я хотел бы выяс­нить, есть ли возможность удовлетворить его просьбу.

— Думаю, что это будет нетрудно. Сестры-миссионерки собрали девушек. Густас, оглядев их, спросил:

— Хочет ли кто-нибудь из вас выйти замуж?

Глаза девушек засияли. Они даже не спрашивали, за кого, и быстро подняли вверх руки, украшенные браслетами и кольцами.

— Я, я падре, — кричали они.

— Видишь, сколько невест. Они бы охотно пошли даже в гаремы мусульман. Женщина без семьи как сердце без тела. Выбирай!..

Я попросил одну из миссионерок сделать выбор. Она долго размышляла, каждую девушку осматривала, как бы оценивая. Наконец выбрала, как она утверждала, самую тихую и любящую порядок. Избранница вся просияла и тут же пригласила всех девушек на свою свадьбу.

На следующий день мы с будущей невестой возвратились в миссию. Я был страшно удивлен, застав там ожидавшую меня уже знакомую вдову. Фасати хотел было ее прогнать, но она сказала, что все хорошенько обдумала, желает кре­ститься и на всю жизнь остаться моей служанкой.

Мы ей выделили комнату и поручили хозяйничать вместе со служанками Фасати.

Привезенная воспитанница была обручена с юношей, и мы назначили день их свадьбы. Он совпал с индуистским празд­ником богини Сарасвати — покровительницы искусства. Считается, что она создала санскритскую азбуку и правила красноречия. Ее изображают стоящей на цветке лотоса в бе­лоснежных одеяниях, с полумесяцем на лбу. В руках у нее вина — народный музыкальный инструмент.

Молодая тоже была одета в белое платье, с венком из цветов лотоса. Когда на городской площади начались танцы, выяснилось, что наша новобрачная танцует не хуже других.

На свадебный пир мы пригласили Магджуру, мусульма­нина, который сопровождал меня в ашрам, английского поли­цейского капрала и других представителей властей. По при­глашению новобрачной приехали воспитанницы салезианской миссии в Шиллонге, миссионеры.

Такой замечательной свадьбы городок Гимаджунга, как говорили некоторые гости, еще не видел. Она породила во мне иллюзию, что и католики, и исповедующие индуизм, и мусульмане, и представители властей могут найти общий язык и отлично сотрудничать. Позже я понял, что социальные язвы пышными и веселыми свадьбами не вылечишь.

Обрушившиеся внезапно муссонные дожди надолго заперли нас в доме. Двери разбухли, в укромные местечки сползались со всех сторон змеи, во дворе не просыхали огромные лужи, реки вышли из бе­регов. Лица людей помрачнели, стали какими-то дряблыми. Но ливни, начавшиеся столь неожиданно, так же внезапно и кончились. Все заволокло плотным туманом, од­нако вскоре сквозь него пробилось солнце. Нас обступили новые заботы, новые дела.

В Гиманджунгу прибыли многочисленные паломники, направлявшиеся в город Варанаси к священной реке Ганг. Паломники шли босиком, особо истовые ползли на коленях.

Варанаси для индуистов то же, что Мекка для мусульман, Ватикан для католиков. Это город-святыня.

Однажды в миссию пожаловал махант Магджура, сына ко­торого я продолжал обучать английскому языку. Я на него не жаловался, поэтому удивился приходу отца.

— После прошедших ливней Ганг стал еще священнее, еще чище, — как всегда издалека начал Магджура. — В такое время он вселяет в души особое спокойствие и благодать, полностью смывает грехи, человек очищается...

— Вы хотите пригласить нас посетить священные места индуистов?

— Мы никогда никому не навязываем свои священные места, — с достоинством отвечал махант. — Я пришел лишь сказать, что наши паломники отправляются завтра утром.

— Мы с Викторио уже давно хотели побывать там, — при­знался Фасати. — Но думали отправиться автобусом.

— Делайте, как знаете, - не возражал махант. — Хочу лишь заметить, что торжества начнутся послезавтра.

Сказав это, Магджура встал и вышел. Мы так и не поняли, зачем он приходил.

— Он, вероятно, сам хотел бы повести нас в святые места и там обратить в индуизм, — предположил я.

— Что ты? — скептически усмехнулся миссионер. — Пом­нишь, когда мы были в храме на упанаяне сына Магджуры, он говорил, что индуистские священники не занимаются миссио­нерской деятельностью. Индусом нужно родиться, стать им невозможно.