Ближе к полудню лошади стали проявлять признаки усталости, возницы повернули к росшей невдалеке финиковой пальме и остановились. Рядом была лужайка, поросшая густой травой. Пока бенгальцы возились с лошадью, я, осторожно озираясь, выбрался из плетеного кузова тонги. Вокруг гомонило великое множество птиц. Одни ворковали как голуби, другие монотонно цокали, свистели, верещали, хохотали. Их голоса заглушал иногда звериный рев.
Я долго вслушивался в звуки джунглей, а взгляд мой все чаще обращался к финиковой пальме в поисках плодов — уж больно хотелось их попробовать. Я было собрался уже залезть на дерево, как вдруг неподалеку в джунглях что-то затрещало. Возница испуганно припал к моим ногам и, устремив вверх наполненные ужасом карие глаза, прошептал в страхе:
— Леопард...
Мой лоб покрыла холодная испарина. Казалось, что вот-вот из чащи бросится на нас зверь. Вдруг бенгалец побежал в сторону стены из деревьев, а я, схватив ружье, выстрелил в ту сторону, куда помчался возница.
Бенгалец внезапно остановился. Из чащи медленно, потупя глаза вышел другой мой провожатый. Он приблизился ко мне и упал на колени, словно перед алтарем. Воздев руки вверх и беспрерывно кланяясь мне, он что-то бормотал по-бенгальски.
Возницы стали почему-то заискивающе-вежливыми и все кланялись. Я испытывал к ним чувство благодарности за то, что они, жертвуя собою, пытались спасти меня.
К вечеру, когда в воздухе повеяло прохладой, мы поехали побыстрее, боясь, как бы ночь не застала нас в джунглях. Я считал, что тогда мы непременно подверглись бы нападению хищников. От них не спрячешься ни в тонге, ни на деревьях. Но вот джунгли стали редеть, вдали показались контуры конического храма. И вскоре мы были уже рядом с глинобитными домиками. Я вздохнул с облегчением, хотя и не знал, достигли мы места своего назначения или это просто какая-то деревня. Важно, что я буду спать в помещении, а не под открытым небом.
Оказалось, что это и есть Гиманджунга. В центре ее стояло несколько двухэтажных домов. Поодаль виднелась мусульманская мечеть. Наконец мы подъехали к католической церкви. Это было приземистое здание с колоколенкой, побеленной известью. Рядом с церковью - жилой дом. Вот и вся Гиманджунгская католическая миссия, весьма скромная на вид. Во всяком случае, такой она мне тогда показалась.
У ворот, ведущих во двор, нас встретил священник Камиль Фасати, итальянец, такой же худой, как и возницы-бенгальцы. Мои вещи отнесли в дом, а лошадь поставили под навес.
Не успели мы войти, как я не удержался и похвастал:
— Я прибыл сюда, чтобы охотиться на хищников. С одним уже довелось повстречаться.
— Вот как? — удивился миссионер Фасати и внимательно посмотрел на меня. Но, словно что-то вспомнив, улыбнулся:
— Наверное, бенгальцы ринулись в чащу догонять леопарда? Они всегда пугают европейцев хищниками. А за то, что они прогнали леопарда, не попросили с тебя десять рупий?
— Нет, когда они бросились в джунгли, я с испугу выстрелил, — признался я. — Тогда они вдруг пали передо мной на колени.
— Это потому, что ты показал им свою силу. Они тебе воздали почести, как божеству.
— Не может быть, — засомневался я. — Я сам видел на земле пятна крови. Не растерзали ли кого звери?..
— Ха-ха-ха! - весело засмеялся Фасати. - Это косточки памских орехов. Индусы любят сосать эти орехи вместо табака А выплюнутые косточки образуют пятна, похожие на кровь. Поживешь - привыкнешь к любым индийским диковинкам
Хитро придумано! Знают, что для тебя все внове, все видишь впервые, вот и пользуются этим. Неплохие психологи, хотя и неграмотные. Я немного злился, но больше смеялся над собой, что меня так ловко провели.
Ведя неторопливую беседу, мы вошли в здание миссии. Комната Фасати была небольшой. На стене висело массивное распятие, по бокам - образа святых. В углу стоял старый стол, рядом с ним - несколько стульев. В другом углу комнаты лежала груда циновок и подушек. Видимо, одна половина комнаты предназначалась для индийцев, а вторая – для европейцев.
В комнате уже царил полумрак, и Фасати зажег керосиновую лампу. Я хотел угостить хозяина, достал из чемодана банку консервов и положил на стол. Фасати тут же схватил ее бросил обратно в чемодан и потушил свет.
— Вы не любите консервов? — удивился я. — Это свинина, очень вкусное мясо.
— Да нет, люблю! Очень даже люблю! — прошептал Фасати. — Но... не принято! '
— То есть как? — не понял я. — Почему не принято?!
— Бенгальцы, как и все индусы, вегетарианцы, — объяснил мне Фасати. — И я тоже должен этого придерживаться, иначе они перестанут мне доверять. Поэтому я сейчас не могу попробовать консервы. Еще кто-нибудь в окно увидит. Надо быть осторожным.
— Странные здесь порядки, — я удивленно пожал плечами и вновь отметил про себя, как мало я смыслю в деятельности миссионеров, хотя и готовился к ней. Семинария - это только азбука, подлинная школа - это жизнь.
Фасати вышел во двор, занавесил снаружи окна циновками и прижал их бамбуковыми жердями. Возвратясь в комнату он запер двери на засов, зажег маленькую свечку и сказал:
— Теперь можем и угощаться. Ужасно соскучился по мясу Здесь поневоле становишься аскетом. Жизнь заставляет!
Когда мы закусили и выпили привезенного мною вина, миссионер развеселился. Он открыл шкаф, вынул оттуда шкатулку. Отперев ее двумя ключами, он промолвил, хитро улыбаясь:
— Посмотри, ты только посмотри, что здесь у меня...
Из шкатулки разносился неизвестный мне ароматный запах. Я осторожно заглянул туда. Там были какие-то листья, засохшие цветы, корешки.
— Это чай? — спросил я.
— Нет, не чай, — заговорщически подмигнул мне Фасати. — Это лекарственные травы!.. Ты только посмотри. Мак! В нем много алкалоидов. Отлично успокаивает боль. А вот это цитварное семя. Изгоняет глисты, укрепляет нервы. Эти корешки восстанавливают силы, молодят. Вот так-то!
— Вы лечите людей? — спросил я миссионера.
— Нет, не я. Посылаю травы своему брату в Италию... А я врачую здесь души индусов...
Я не разбирался в лечебных травах, поэтому с большим уважением смотрел на миссионера. Даже захотел узнать, чем излечивают ревматизм. Мать постоянно жаловалась на боли в суставах. Может быть, здесь можно приобрести нужные снадобья для облегчения ее страданий. Я отправил бы тогда посылочку. Однако спросить не осмелился. Вероятно, это дорогая штука, ведь Фасати хранит травы в несгораемом ящике, следит за тем, чтобы чужие глаза их не видели. А возможно, их запрещают собирать и хранить? Кто знает? Здесь столько странностей.
4
Было воскресенье. Пока не наступила жара, Фасати собрался в церковь, чтобы провести богослужение. Облачившись в белую сутану из индийского шелка, расчесав черную с сильной проседью бороду, он надушил розовым маслом лоб, как это делают бенгальцы. Я пошел с ним.
Перед церковью не было никакого дворика, не росло ни одного дерева. Вид прямо-таки убогий. Бедность царила и внутри. Алтарь, эдакий продолговатый и низкий ящик, сбитый из досок, стоял посередине. Покрыт он был белой скатертью с бахромой. Рядом с алтарем - исповедальня.
Меня поразило, что помещение было разделено на множество отсеков. В них толпились женщины, задрапированные в красочные сари. В руках четки, у некоторых молитвенники. Были и мужчины в белых рубахах, перехваченных дхоти.
— Почему верующие собираются по разным отсекам? — спросил я Фасати в ризнице.
— Разве ты не знаешь, что индийцы разделены на касты?! — удивился он.
Странным и непонятным было для меня это приспособление христианства к кастовой системе. Я вспомнил, что в семинарии нам говорили об индуизме и кастах. Индуизм гласит, что миром правит тримурти: бог-создатель - Брахма, бог-хранитель - Вишну и бог-разрушитель - Шива. Человека, как и весь мир, сотворил Брахма. Однако людей разных каст он создавал из различных частей своего тела: брахманов -из своих губ, чтобы они могли стать жрецами и исполнять священные обряды; кшатриев-воинов — из своих рук; вайшьев — земледельцев, ремесленников, торговцев - из своих чресл; шудров — из своих ступней, дабы они могли всем прислуживать. Кем ты родился, тем ты и обязан оставаться до смерти, заслуживая своим поведением более высокое положение при следующем рождении. Вайшья, будучи добросовестным и трудолюбивым, может родиться вновь кшатрием; храбрый и дисциплинированный кшатрий в будущем перерождении может стать брахманом; если ты хороший брахман, то после своей смерти можешь воссоединиться с божественной оболочкой тримурти - атманом. Если же ты не достигнешь требуемой степени совершенства, то после своей смерти не только не поднимешься в высшую касту, но можешь перейти в более низкую, а то и вовсе воплотиться в животное.