Уточняя эти события для сведения Петербурга, Аврамов писал, что разбитые крымцы бежали «назад в Чечень в крепкие горы, которого места владелец Айдемир провел их иным трактом к Дербенту в Усмеево владенье, которой также измени и собрав великое войско горских народов тавлинцов да табасаранцов, акушинцов, кубачинцов и протчих, сообщился к крымцам и прошли близ Дербента».[388]

3 сентября 1733 г. в Стамбуле были получены письма от Гянджинского сераскера Али-паши, Фетхи-Гирея и Сурхая о том, что крымский корпус преодолел сопротивление русских войск, «в тридцати тысячах кафкаские горы прошли, с Сурхаем соединились и путь в Персию продолжают».[389] Однако авторы этих донесений преднамеренно завышали количество крымцев, избежавших разгрома русскими войсками и просочившихся в Азию. Пытаясь реабилитировать себя перед султаном Махмудом, они добавляли к ним и тех обманутых местных жителей, которые были увлечены крымцами.

Сам же Сурхай, стараясь дискредитировать уцмия, оказавшего помощь крымцам, писал Али-паше, что уцмий обманным путем завел их в свое владение, поставив перед ними условие за свое участие в крымском походе взятие Дербента и передачу этой крепости ему. По заверениям Сурхая, оказавшись в критическом положении, Фетхи-Гирей обратился к нему за помощью, объявляя, что «с одной стороны нашей кайтаки, а с другой стороны дербенцы и российские народы, а с третьей стороны табасаранцы, а мы де стали между ними, и ежели вы с войском к нам поедете, и мы де пошел отсюда к вам приближимся».[390] Сурхай, по его собственному признанию, не замедлил отозваться на эту просьбу. Для встречи крымцев он прибыл на Самур и в сопровождении Карат-бека отправил их на Куру.

Российское правительство предприняло ряд мер для восстановления спокойствия на Кавказе после крымского нашествия. Против изменившего уцмия был послан отряд под командованием полковника Ломана, который занял резиденцию уцмия Башлы, опустошил и сжег её, за что был награжден императрицей «годовым жалованьем, т. е. 600 рублями».[391] Проявивший беспечность и полную бездарность принц Людвиг Гессен-Гамбургский был отозван в Петербург. Главное командование над российскими войсками снова принял генерал Левашов. Прибыв на Сулак в начале ноября, опытный Левашов принял суровые меры против отошедших от России горских владетелей. Действуя дипломатией и силой оружия, он восстановил спокойствие среди местного населения, привел в покорность мятежных феодалов.[392]

Поход крымского корпуса через Северный Кавказ и столкновение его с российскими войсками вызвали резонанс в правительственных кругах Стамбула, Петербурга, Парижа и Лондона. При поддержке французского посла Вильнева и английского резидента Кинуля верховный визирь заявил протест Неплюеву, обвинив русское правительство в нарушении Константинопольского договора 1724 г. и уничтожении крымского войска.[393] Чтобы осложнить положение России, Англия и Франция добивались совместного выступления против нее Ирана и Турции, пользуясь быстро меняющейся обстановкой. Для переговоров по этому вопросу с Надиром в Иран отправили французского консула Главани.[394]

Одновременно западные державы продолжали разжигать реваншистские устремления Турции и Крыма относительно Кабарды и Дагестана. 9 сентября 1733 г. диван рассматривал вопрос о протекции над дагестанскими владетелями и решил выяснить позиции России по данному вопросу. Это было вызвано тем, что отдельные горские феодалы, в частности уцмий Ахмед-хан, принявшие участие в крымском походе и недовольные суровыми мерами российских властей, подпали под влияние крымского хана, стали склоняться на сторону Турции.[395]

Но от открытой протекции над ними Порта воздержалась, хотя и отправила тайные указы хану Каплан-Гирею и Сурхаю «войско сбирать», взаимодействовать «с Усмеем и прочими дагистанскими князьями согласиться и к действам в готовности быть»[396]. Однако реализовать эти планы Порте не пришлось. В ноябре 1733 г. Надир нанес сокрушительное поражение 40-тысячной армии Топал Осман-паши в долине Лейлан под Багдадом, где погиб сам турецкий главнокомандующий.[397] Под угрозой блокады города иранцами правитель Багдада Эюб Ахмед-паша без ведома султана Махмуда подписал мир с Надиром на условиях возвращения к границам, составляющим основу Касре-Ширинского ирано-турецкого договора 1639 г.

В Стамбуле этот договор не признали, но вынуждены были умерить притязания на Кабарду и Дагестан. В конце ноября Неплюев доносил, что «депутаты Усмеевы и других дагистанцов и чеченцов прежде получения помянутой ведомости (о поражении османов под Багдадом. – Н. С.) к хану крымскому отпущены и ему хану действительно из Крыму выступить и изготовиться было поведено, также и Сурхаю, но по получении ведомости о погибели Осман-паши «26» отправлены к хану крымскому указы чтоб он никаких предвосприятий к российской стороне (из-за Кабарды и Дагестана – Я. С.) не чинил, но паче в покое жил».[398]

Петербургский кабинет, обеспокоенный возможностью заключения отдельного ирано-турецкого договора против России, ускорил переговоры с Надиром. Русское правительство всячески пыталось препятствовать сближению этих держав, обещая помощь Надиру в борьбе с османами. Согласно новой инструкции правительства российские дипломаты должны были установить близкие сношения с Надиром «для сильнейшего действования против Порты, по действительном со стороны России вспоможении».[399] Для ускорения переговоров и заключения договора с Надиром в качестве полномочного министра в Иран направили князя В. Д. Голицына.

Одновременно предпринимались меры для упрочения положения России на Кавказе. Через находившихся в Дагестане военачальников правительство дало знать о возможности восстановления прежних взаимоотношений уцмию Ахмед-хану и другим владетелям, причастным к походу Фетхи-Гирея на стороне крымцев. Оно также обращалось к местным старшинам, призывая их оставаться в российском подданстве. Результаты этих мер не замедлили сказаться. Как доносил Еропкин в начале 1734 г., уцмий Ахмед-хан «во усмирение приходить начал», так как «все ево подвластные за великое понесенное себе разорение на него» роптали и из «оных ево подвластных несколько ушед от него Усмея в верное Е. И. В. подданство пришли».[400]

Не меньшую активность в отношении Ирана проявляла Порта, затевая сложную дипломатическую комбинацию. В рескрипте Голицыну от 13 февраля 1734 г. сообщалось, что к Надиру отправлен специальный курьер с предложением уступить ему Тебриз, Ереван и Гянджу, сохранив за Портой Грузию и Ширван, а если же Надир на это не согласится, «то и все возвратить ему обещать, дабы тем ево Тахмас-Кулы-хана усыпить, и от предвосприятия дальнейших действий против себя удержать, пока их турские войска тамо зберутся».[401]В связи с этим Голицыну предлагалось довести до Надира тайные замыслы турецкого двора и подталкивать его на активные действия против Турции, внушая ему, что, если он это сделает сейчас, то не только сможет «все от Персии взятые турками провинции возвратить, но и еще и от них получит к вечной себе и всего персидского государства славе».[402]